— На скотный двор. – Жёстко произнес Алексей Ионович. – Это моё последнее слово. Не такую невестку я ждал.
На исходе лета 1804 года в усадьбе Богимово гремели грозы. Шестнадцатилетняя красавица Юлия молча приняла свою судьбу: непримиримый свекор знать её не желал.
Он был старше её на семь лет – галантный, прекрасно образованный, внимательный. Сын калужского помещика, Владимир Прончищев, проходил службу в Ревеле. Там он и повстречал прелестную Юлию Бронеман, из балтийских немцев. Она принадлежала к почтенному, пусть и не слишком богатому семейству. Но главное, она поразила Владимира своей нежной красотой.
Среди прочих девушек Юлию нельзя было назвать самой яркой. Но в её кротости, в тёплом взгляде её светлых глаз, было что-то трогательное и наивное. Юлию можно было сравнить с бутоном цветка – ещё не распустившийся, но уже пленяющий.
Нескольких встреч хватило, чтобы Владимир принял решение: им нужно пожениться! Родители девушки попробовали вмешаться, но Юлия наотрез отказалась «опомниться». «Я хочу уехать с ним», — ответила она, указывая на Владимира.
В начале девятнадцатого века идти под венец – да еще с лютеранкой! – следовало только с разрешения родни и священника. В этом случае обычно подписывали специальную бумагу: дескать, венчаемся по православному обряду, и детей обязуемся воспитывать в той же вере.
Бумагу-то Владимир составил, а вот родне сообщил о женитьбе уже после всего. Обещал приехать немедленно, повиниться, представить очаровательную жену… «Юлия Ивановна обязательно понравится вам, отец», — писал Владимир.
Он ошибался. Помещик Алексей Ионович был человеком старой закалки. Для него поступок сына стал громом среди ясного дня. В Богимове он бушевал несколько дней, всё не мог успокоиться. И заранее составил самое превратное представление о шестнадцатилетней невестке.
«Трудно было найти существо более кроткое, более смиренное, чем Юлия Ивановна», — позже говорила сестра Владимира, когда молодожёны приехали в усадьбу отца. Но Алексей Ионович был неумолим. Лютеранка? Почти не говорит по-русски? Он не такую невестку ждал!
— На скотный двор. – Хмуро приказал помещик. – Я выделю вам избу.
Воспитанная настоящей барышней, в тонком шёлковом платье, Юлия безропотно последовала за мужем в обычную избу. Владимир повторял раз за разом: образуется! Отец суров, но отходчив. Он только кажется непримиримым, но обязательно смилостивится. Надо лишь немного подождать.
Отпуск Владимира подходил к концу, ему следовало возвращаться в Ревель. Ехать приходилось одному, ведь Юлия в ту пору уже была в тягости. «Долгая дорога не будет полезной для тебя и малыша», — говорил Владимир. И уезжая, попросил свою сестру, Екатерину, чтобы она присмотрела за Юлией и помогала ей.
Золовка сдержала слово: она навещала будущую мать каждый день. Приносила вещи из барского дома, старалась помочь с хозяйством.
Был уже январь, зима стояла студёная, и Юлия даже в избе носила меховую накидку. Она услышала шум шагов на крыльце, и подошла к двери, как тут же отпрянула. Перед ней стоял Алексей Ионович, и лицо его было суровым. Но… как-то не так, как обычно.
Выяснилось, что Алексей Ионович прекрасно говорил по-немецки, и в следующие четверть часа разговор велся именно на этом языке. Взяв за руку невестку, помещик Прончищев сообщил ей… что Владимира больше нет. Заболел, и всё произошло быстро. А под конец Алексей Ионович разрыдался.
Вещи Юлии перенесли в барский дом в тот же день. Ей выделили покои, которые когда-то занимал Владимир, и теперь все относились к ней с такой любовью и с таким почтением, каких она и в самом деле заслуживала. Прежде срока юная вдова произвела на свет малыша, названного Алексеем. В честь когда-то непримиримого свекра.
Владимира должны были привезти на родную землю, чтобы он упокоился подле предков.
«Я хочу с ним», — сказала Юлия, глядя в окно.
Золовка вздрогнула и обняла Юлию за плечи. «Да что ты, милая, о чём ты?»
Юлия начала сбивчиво объяснять, что она лютеранка, и «потом», она будет покоиться в другом месте – ведь не положено иноверцам быть рядом с православными. И оттого она хочет принять веру Владимира, чтобы и в вечности оказаться подле него. По счастью, местный священник всё понял и не чинил препятствий: Юлия стала православной на следующий день.
Она сидела возле окна несколько дней подряд. Ждала, когда приедет печальная повозка. Снег кружился по двору, и вот показались вдали лошади и телега… Привстав, Юлия схватилась за сердце. И после этого сразу упала, бездыханная. Её мечта сбылась: она последовала за Владимиром, как и хотела.
Влюблённым позволили покоиться рядом. Малыша Алексея воспитывал обожающий дед, заботилась о нём и родная тетя, Екатерина Алексеевна. На память от отца у мальчика остались сабля и миниатюрный портрет, а от матери – вышитый её руками кисет. Зато дочь выросшего Алексея, как уверяли, была точной копией маленькой балтийской немки, Юлии Ивановны.
