«Гафт очень многих отметелил и в эпиграммах съел живьём» — это слова знаменитого артиста о самом себе. И действительно, за острый язык его часто называли не иначе как «язвой».
В Театр Сатиры Валентина Иосифовича привел в начале 1969 года Андрей Миронов, с которым Гафт был очень дружен. Миронов хотел, чтобы Гафт сыграл графа Альмавиву в спектакле «Безумный день или женитьба Фигаро». Сам же Миронов был утверждён на роль Фигаро.
В Театре Сатиры главным режиссёром в то время был Плучек. Посмотрев игру Гафта, он согласился утвердить его на роль Альмавивы и зачислить в штат.
Плучек был человеком властным и требовал от актёров подчинения. Однако Гафт никому подчиняться не привык и не допускал, чтобы на него давили. Так началось противостояние двух Валентинов, закончившееся скандалом.
Незадолго до премьеры Гафт сочинил эпиграмму на придирчивого главрежа, о чём тому быстро донесли «доброжелатели».
Звучала она следующим образом:
«Сам по себе он ничего не значит,
В нем интеллект брынчит и скачет.
Его познания как числа,
И всё поэтому без смысла.
Постольку Плучек мастер штучек,
Поскольку сам из недоучек».
Плучек, узнав о стихах Гафта, пришел в бешенство. Однако поделать ничего не мог – увольнять Гафта было нельзя, ведь на носу премьера. Однако оставить выходку без ответа был не намерен.
Премьера произвела настоящий фурор. И Критики, и публика и коллеги по сцене были восхищены игрой Гафта, и на протяжении нескольких месяцев спектакль собирал неизменные аншлаги. Однако через полгода такого триумфа, неожиданно для многих, Гафт из театра ушёл.
Всё дело в том, что на очередной планёрке Плучек собрал всех актёров, занятых в спектакле и начал по привычке критиковать их игру, разбирая всё буквально «по полочкам». Больше всех досталось Гафту. Плучек заявил, что Валентин Иосифович абсолютно на графа не тянет, и больше похож на какого-то урку.
Однако Гафт изначально не хотел делать своего Альмавиву аристократом до мозга костей. Он многое добавил в образ графа от себя, и видел Альмавиву эдаким мужланом – страстным, темпераментным и злым.
Критика Плучеком его работы стала для Гафта последней каплей. Он тут же вышел из кабинета и позвонил Олегу Ефремову, который долгое время звал его в «Современник», а потом написал заявление об уходе.
Однако, придя в кабинет к главрежу, Гафт заявил, что готов даже после увольнение играть Альмавиву, так как считает свою игру блестящей. И пусть даже играть придется в качестве приходящего актёра. Однако Плучек ему отказал, заявив, что быстро найдет замену Гафту. И нашёл.
Роль Альмавивы отдали Александру Ширвиндту, а Гафт начал блистать на сцене «Современника». Однако о потерянной роли сожалел очень долго, и возможность отомстить Плучеку ему все-таки представилась.
В Театре Сатиры в те годы работал художником по свету Аарон Намиот. У него намечался юбилей, который он хотел отметить в стенах родного театра.
Художник по свету загорелся идеей пригласить на мероприятие Гафта, с которым он давно приятельствовал. Намиот, зная о вражде двух Валентинов, уговаривал Плучека долго, и тот, на свою беду, согласился.
В день юбилея на сцене находился сам виновник торжества и главный режиссер. Коллеги по цеху поднимались на сцену, показывали какие-то номера, поздравляли и вручали подарки. Когда настала очередь Гафта, он встал между юбиляром и главрежем и произнес:
« В Ваш юбилей хочу сказать одно:
Служа искусству света беззаветно,
Вы освещали так порой г###но,
Что становилось и оно заметно!»
При этом, произнося третью строчку, Гафт махнул рукой в сторону Плучека. В зале воцарилась звенящая тишина. А потом кто-то в зале тихонько засмеялся и произнес: «А ведь, правда…».
Гафт спрыгнул со сцены и покинул театр Сатиры. Теперь уже окончательно.
