Тело дома охватывали толстые стальные тросы. Человек в сером френче что-то прокричал, и моторы десятков тракторов нестройно заурчали. Раздался хруст, и четырехэтажная махина поехала, вдавливая в мостовую толстые стальные катки, — здание Моссовета передвигали вглубь на четырнадцать метров.
Шел 1939 год. Еще через год дом полностью переделают внутри, надстроят два этажа, и он приобретет свой нынешний вид. О том, что когда-то перед этим знаменитым домом был плац, а еще раньше — обнесенный глухим забором огород, будут помнить только историки…
Огород разбили по приказу первого хозяина. Граф Захар Григорьевич Чернышёв, очередной правитель Москвы, строил дом не под официальную губернаторскую резиденцию, а для себя. На стены пошел камень из башен Китай-города, а каменотесами стали каторжники — граф Чернышёв был экономен.
- Граф Захар Григорьевич Чернышёв, очередной правитель Москвы, строил дом не под официальную губернаторскую резиденцию, а для себя.
Захар Григорьевич рассчитывал прожить здесь долгие годы: предыстории своего генерал-губернаторства он не знал и о будущем не догадывался.
- Не знал граф о том, что много веков назад один из первых московских правителей проклял всех, кого государь назначит на это место.
- В 1379 году великокняжеские люди тащили на плаху тогдашнего градоправителя и военачальника, получившего чин по наследству. Тот отчаянно упирался и, прежде чем принять смерть от руки палача, успел выкрикнуть проклятие.
Это место пустовало в течение столетий — возродил его Петр Великий, сделав московских генерал-губернаторов начальниками столичного гарнизона.
С Петром у Москвы связана своя история: когда его, десятилетнего наследника, провозгласили царем, в городе вспыхнул мятеж: стрельцы ворвались в Кремль и подняли на копья князей Ромодановского и Долгорукого, изрубили боярина Салтыкова.
Через несколько месяцев после бунта увлекавшийся астрологией придворный лекарь предсказал молодому царю: потомки убитых будут править Москвой несколько раз в нескольких поколениях…
- В течение следующих двух веков они и в самом деле становились московскими генерал-губернаторами…
К концу жизни Петр разочаровался и в помощниках, и в женщинах, которых любил, исключением стала лишь жена бригадира Григория Чернышёва.
К ее ложу не допускался даже законный супруг: фискалы следили за фавориткой, но ничего дурного сказать о ней не могли. Евдокия Чернышёва хранила верность императору, за что Григорий Чернышёв получал подарки и чины; каждому их ребенку государь дарил тысячи крепостных душ.
- Один из бригадирских сыновей, став генерал-губернатором, строил дом на деньги своего настоящего, августейшего отца, не подозревая, что творение архитектора Казакова не останется в роду Чернышёвых.
- Он скоропостижно скончался, не оставив наследников, и родня продала дом в казну — с тех пор чернышёвский особняк стал официальной резиденцией московских генерал-губернаторов.
Время шло, в доме жили разные люди, и каждый из новых хозяев что-то менял: на стенах вместо ярких штофных обоев появлялась бледная ампирная роспись, узорчатые печные изразцы сменял глад кий белый кафель…
- К наиболее ярким и необычным из них судьба оказывалась наименее благосклонна.
Самым умным из московских правителей был Федор Васильевич Ростопчин, ставший столичным главнокомандующим перед войной 1812 года. Он был ловок и честолюбив. Взлет Ростопчина начался с того, что когда-то он подарил цесаревичу Павлу уникальную коллекцию военных мундиров и оловянных солдатиков.
- Когда тот стал императором, граф Ростопчин, действительный тайный советник и командор ордена Святого Иоанна Иерусалимского, уже определял внешнюю политику России. Потом случилась опала и долгое путешествие по Европе: в Англии Федор Васильевич посещал парламент и учился боксу, во Франции беседовал с самим Наполеоном…
Война сулила возможность нового взлета, и главнокомандующий трудился не покладая рук: день и ночь ездил по городу, собирал пожертвования, формировал полки, сочинял патриотические афиши, обещая самолично повести москвичей на супостата.
Второго сентября 1812 года, когда через златоглавую потянулись отступающие русские части, около графского особняка на Большой Лубянке собралась толпа — чернь хотела, чтобы генерал-губернатор выполнил свои обещания, а он вовсе не собирался вести москвичей в бой. Пока народ молчал, но мятеж мог начаться в любую минуту…
- Ростопчин не был самоубийцей, и у заднего крыльца его ждала карета.
Время шло, его сиятельство не появлялся, и толпа недовольно загудела. Мастеровые стали наседать на крыльцо, оттесняя драгун, но в этот самый момент двери распахнулись и к людям вышел градоначальник. Следом драгуны тащили взъерошенного связанного мужичка, и граф, указывая на него затянутой в перчатку рукой, закричал:
— Вот единственный из москвичей, предавшийся Бонапарту! Народ право славный, бейте его!
Толпа зашумела, но с места не двинулась. Тогда ближайший к арестанту драгун рубанул связанного саблей по голове, тот зашатался, заливаясь кровью, на него бросились мастеровые, и бедолага исчез в водовороте поднятых кулаков.
Граф не стал дожидаться конца расправы, быстро прошел анфиладой ком нат и прыгнул в карету. Вскоре он был уже у заставы…
Генерал-губернатор благополучно покинул город, а купеческого сына Верещагина москвичи забили насмерть.
Позже, когда наполеоновские генералы расследовали причины московского пожара, пленные приставы сознались, что генерал-губернатор Ростопчин приказал им запалить загодя припасенную паклю и смоляные бочки (пожарные насосы были испорчены).
Война закончилась — и Александр I заинтересовался личностью забитого толпой Верещагина. Ему доложили, что образованный купчик вовсе не был предателем (он всего-навсего перевел с французского одну из речей Наполеона), после чего император пожаловал отцу безвинно убитого алмазный перстень и изрядную сумму денег.
- Ростопчину же Александр написал:
«Казнь была не нужна», и общество как по команде тут же от генерал-губернатора отвернулось — ему не простили ни убийства, ни пожара, уничтожившего имущество москвичей.
А когда выяснилось, что в огне погибли несколько тысяч русских раненых, которых Ростопчин не успел вывезти из Москвы (вместо них граф спасал казенные архивы), генерал- губернатор стал конченым человеком.
В России Ростопчина ненавидели, и он перебрался с семьей в Европу. Оттуда
- Федор Васильевич писал немногочисленным друзьям:
«Я молюсь Богу с жаром, надеждой и раскаянием».
Позже домашние Ростопчина уверяли, что с наступлением темноты графа охватывало страшное волнение и он не мог сдержать крика: перед его глазами вставал призрак окровавленного Верещагина.
Это стало известно после того, как однажды Ростопчин воплями переполошил лакеев, и те поспешили ворваться в хозяйскую спальню. С той поры граф отходил ко сну, не гася свечей.
- В Европе русский вельможа, спаливший Москву, вызывал всеобщий интерес, но покоя он не обрел и на чужбине.
Его жена приняла католичество, сын угодил в долговую тюрьму, дочь заболела чахоткой. Умирать Федор Васильевич вернулся в Россию и завещал похоронить себя без всякой помпы рядом с детьми на Пятницком кладбище. Эпитафию Ростопчин сочинил себе сам — по его приказу на памятнике выбили двустишие
«Среди своих детей // Я отдыхаю от людей».
…Минуло несколько десятилетий, и в генерал-губернаторское кресло сел Арсений Андреевич Закревский, прозванный в народе Чурбан-пашой. Он оказался самым деспотичным и грозным
Сменивший Долгорукова в генерал- губернаторском дворце великий князь Сергей Александрович был самым странным из московских правителей, но прославился благодаря не столько крутому нраву, сколько своей дочери, графине Лидии Закревской, в замужестве Нессельроде.
Друзья уверяли, что у графини добрейшее сердце, и сравнивали ее с избалованным ребенком. Впрочем, супруга не остановило ни это обстоятельство, ни ее красота: граф Нессельроде оставил жену, не дав ей развода и забрав сына — после этого любое упоминание о внуке заставляло старика Закревского плакать.
- О дочери Арсения Андреевича говорили всякое. Генерал Дубельт записывал в свой дневник:
«У графини Закревской без ведома графа даются вечера: мать и дочь, сиречь графиня Нессельроде, приглашают к себе несколько дам и столько же кавалеров, запирают комнату, тушат свечи, и в потемках которая из этих ба рынь достанется которому из молодых баринов, с тою он имеет дело.
Так, на одном вечере молодая графиня Нессельроде досталась молодому Муханову. Он, хотя и в потемках, узнал ее и желал на другой день сделать с нею то же, но она дала ему пощечину…»
Потом графиня Лидия полюбила князя Дмитрия Друцкого-Соколинского. Он был моложе ее на семь лет, красив как молодой бог и беден как церковная мышь.
Влюбленные решили обвенчаться, и генерал-губернатор… исполнил желание дочери: священник получил полторы тысячи рублей (в Москве уверяли, что Чурбан-паша в придачу пригрозил попу Сибирью) — и графиня Лидия оказалась двоемужницей.
Обвенчавшись, молодые уехали из России, а граф Закревский стал ждать монаршего гнева. Громы с молниями ждать себя не заставили. Полная отставка последовала незамедлительно, а дочь его еще долго добивалась права вернуться в Россию.
И царь наконец сдался: связь с ненавистной всей императорской фамилии княжной Долгоруковой помогла ему понять двоемужницу. Графиня Лидия приехала домой, когда Москвой уже правил незлобивый и экстравагантный Владимир Андреевич Долгоруков — родственник фаворитки императора.
Это он нашел в сайке таракана и вызвал к себе перепуганного булочника Филиппова — поставщик Императорского двора поклялся на иконе, что князь принял за насекомое изюм, быстро проглотил находку, а потом помчался в пекарню и вывалил в тесто чан с кишмишем. (Так родился новый сорт хлеба — сайки с изюмом.)
По Москве ходила и другая сплетня: генерал-губернатор долго водил по своему дворцу долговязого английского лорда, что-то с жаром ему втолковывая.
- Тот по-русски не понимал, Долгоруков же не владел языком Шекспира, но расстались они в полном удовольствии друг от друга. Вечером англичанин приехал с чемоданами, уверяя, что купил дворец за несколько сот тысяч рублей.
- Оказалось, что эту дурную шутку сыграл над долговязым британцем и князем Долгоруковым известный авантюрист Шпейер. О добряке Долгорукове москвичи рассказывали много анекдотов, но любили его.
Умер Владимир Андреевич, пышно отпраздновав двадцатипятилетний юбилей своего правления. Сменил его в генерал-губернаторском дворце великий князь Сергей Александрович — самый недобрый и странный из московских правителей.
Стройный блондин с благообразным лицом и серо-голубыми глазами, любитель музыки и археологии, он считался первым красавцем среди Романовых, приходился дядей Николаю II и был женат на старшей сестре императрицы.
К супруге был холоден и, по слухам, предпочитал ей молодых офицеров. Горожанам не нравились великокняжеское упрямство и высокомерие. Сергей Александрович и себя этим погубил, и нанес страшный удар престижу империи.
…Наследник престола обвенчался с Алисой Гессенской через тринадцать дней после смерти Александра III, махнув рукой на дурную примету. Коронация по обычаю должна была состояться в Москве — генерал-губернатор превратил ее в самое пышное и дорогое торжество в истории Дома Романовых.
- Кремль сиял фантастической иллюминацией, сотни тысяч жителей встречали блестящий царский кортеж. Но в момент миропомазания на груди самодержца лопнула бриллиантовая цепь и к его ногам упал орден Андрея Первозванного.
- Это расценили как дурной знак: при коронации деда Николая упала держава — и через четверть века Александр II погиб от рук террористов. По рядам придворных пробежал тревожный ропот, император с трудом сохранил бесстрастие…
Примета начала сбываться на тринадцатый день после приезда Николая в Москву…
Сергей Александрович не придал значения тому, что на Ходынском поле незадолго до торжества проводились маневры, и солдаты оставили после учений бесчисленные окопы и траншеи.
Кроме того, не ожидали такого наплыва людей, привлеченных царскими подарками: почти полмиллиона — потом изувеченные трупы вывозили с Ходынки телегами. Но уже на следующий день после катастрофы великий князь… дал в честь племянника-императора блестящий бал.
- В Москве Сергея Александровича окрестили «князем Ходынским».
За Ходынку он поплатился 4 февраля 1905 года. Партия эсеров приговорила генерал-губернатора к смерти и поручила сделать это Ивану Каляеву.
В первый раз мститель не тронул великокняжескую карету — вместе с Сергеем Александрови чем ехали его жена и двое маленьких воспитанников, но во второй раз «князь Ходынский» был один, и бомба разорвала его в клочки. Великая княгиня видела покушение из окна кремлевского дворца.
Она бросилась к останкам мужа, и собравшаяся у обломков кареты толпа зевак стянула шапки. Елизавета Федоровна была умна, прекрасна и необыкновенно добра. Москвичи считали, что ненавистный генерал-губернатор женат на ангеле.
Великая княгиня обратилась к императору с просьбой не лишать убийцу жизни. Царь поставил условие — Каляев должен сам просить о помиловании. И вдова пошла к террористу в тюрьму: увидев в своей камере одетую в траур заплаканную женщину, заключенный оторопел.
Но, несмотря на все ее мольбы подписать прошение, Каляев отказался и был повешен.
Елизавета Федоровна стала игуменьей Марфо-Мариинской обители и вместе с монахинями помогала самым тяжелым больным.
В ночь на 18 июля 1918 года, на следующий день после расстрела царской семьи, Елизавету Федоровну вместе с другими великими князьями и последовавшей за своей игуменьей монахиней большевики сбросили в шахту в Алапаевске — казненных столкнули на шестидесятиметровую глубину, следом полетели гранаты и горящий хворост.
Крестьянин, случайно оказавшийся на месте убийства, рассказывал, что из шахты долго доносилась молитва…
Незадолго до казни Елизаветы Федоровны большевики сбросили бронзовый крест, поставленный на месте гибели ее мужа — на нем по просьбе вдовы была выбита надпись:
«Отче, отпусти им, ибо не ведают, что творят».
Алексей Филиппов
