«Служанка твоя, покорная, бьёт челом и просит тебя о великой милости», — писала отцу, великому московскому князю Ивану III его дочь, Елена. Любопытно, что Елена при этом носила титул великой княгини Литовской и королевы Польши. То есть, формально была с отцом на равных. И всё-таки к Ивану III она обращалась, словно глядя снизу вверх.
Дело в том, что в XV-XVII веках так было принято. В письмах к государю, князья и бояре, и даже собственные дети правителя всегда подчёркивали – они его слуги. Получалось, что унижены по доброй воле.
В 1646 году князь Ефимий Мышецкий повздорил с Федором Нащокиным. Дело вышло некрасивое, двое мужчин говорили на повышенных тонах, и случилось всё это в царском дворце. Свидетелей было – хоть отбавляй. Мышецкий недолго думал, и решил написать челобитную на имя государя, Алексея Михайловича. Начиналась бумага так:
«Бьет челом холоп товй, Ефимка Мышецкий, я холоп твой тебе, государю».
А ведь Мышецкий был князем! А в письме об этом не сказано ни слова! И даже имя свое он написал «Ефимка», словно простой слуга. Даже не Ефимий Михайлов сын… Вот и Иван Бутурлин в другой бумаге на имя царя сразу представляется в подобострастном тоне: «Холоп я твой, Ивашко Бутурлин».
Интересно, что если в письме упоминались другие лица, то их называли по всем правилам: князь Долгоруков или князь Хованский. А вот проситель унижен по доброй воле. Ничего не поделаешь – таков был порядок!
Вот и польская королева Елена, дочь великого князя Ивана III писала батюшке в таком же духе – называла себя и служанкой, и рабыней его, и едва ли на коленях не стояла, высказывая свою тревогу. В то время между Россией и Литвой, владениями мужа Елены, отношения складывались непросто. Оттого Елена и умоляла отца «не оставить её безземельной». То есть, не лишать трона супруга и не отбирать его земли.
Проситель унижен по доброй воле. Так считалось правильным, уважительным, подчёркивало его положение по отношению к тому, от кого ждали милостей. Даже в частной переписке между боярами и их женами тоже немало примеров подобострастия:
«Аще не увижу господина моего, — писала Марфа Матвеева, жена боярина, — так не разумею, како мне жити. Токмо ты, государь мой, токмо на тебя и опираюсь».
Если жена писала письмо супругу, уехавшему по делам, то всегда прибавляла в конце письма – что дети его тоже бьют челом и целуют отцовы руки. Иногда перечисляли всех родственников, которые входили в самый ближний круг семьи – младших братьев и их жён, крёстных и крестников.
Даже патриарх Никон в письме к Алексею Михайловичу не раз упоминает, что сам он «бедный» и «многогрешный», а сидит он в «кельишке».
Ещё в восемнадцатом столетии в письме к Екатерине II Григорий Орлов следует этой традиции – чрезмерной почтительности. В то время уже все знали об особом отношении императрицы к нему, уже родился их общий сын, Алексей Бобринский, но в письме Орлова такие строки:
«Матушка наша, государыня… Не знаю, што теперь начать бояся гнева от Вашего Величества, штоб Вы чево на нас неистаого подумать не изволили». (Орфография сохранена)
Вежливо обращаться друг к другу в письмах, особенно, если речь идет об обращении к высокопоставленной особе, принято и сейчас. Исчезли обороты «милостивый государь», или «достопочтенный батюшка» — теперь они кажутся архаизмами.
Но «уважаемый» в самом начале, и «с уважением» в конце письма – такой же непременный атрибут переписки, как раньше «бьет челом». Но если бы наши предки прочли современную (даже деловую) почту, то наверняка были бы чрезвычайно возмущены: маловато стало почтения!
