Царица не могла долго забеременеть. Пять лет прошло после венчания, а долгожданного наследника так и не было. Придворные удивлялись — как же так! Ведь ее выбирали на смотре невест, словно корову: статная, рослая, круглолицая, большеглазая, с толстыми косами, «кровь с молоком», из хорошего боярского рода.
Двадцатилетняя Прасковья Салтыкова должна была дать фору нарышкинскому роду, чтобы ее потомство одержало верх над ними. Милославские и Нарышкины схлестнулись: каждые предлагали свою невесту для Ивана Алексеевича, брата Петра I.
Иван с детства был болезненным: ходил, подволакивая ноги, его глаза были вечно полуприкрыты, казалось, что он не может поднять веки. Да и с головой у него было не все в порядке — чтобы выразить простую мысль, ему приходилось долго мямлить и мычать. К тому же он страдал наследственной эпилепсией.
Беднягу скорее всего бы отправили в монастырь, с глаз долой — подальше от родственников. Но Милославские нуждались в наследнике своей крови.
Прасковья заявила, по свидетельству шведского дипломата Хильдебрандта Горна, что она «скорее умрет», чем выйдет за больного и хилого Ивана, но девушку выдали замуж против ее воли. После свадебного пира молодоженов проводили в опочивальню.
На следующее утро, согласно традициям, новобрачных по отдельности отвели в баню. Бабки, помогавшие молодой царице, внимательно осмотрели ее ночную рубашку и ложе, но не обнаружили на ней никаких следов: царь Иван в первую брачную ночь пренебрег супружескими обязанностями.
Спустя пять лет Прасковья забеременела. Она рожала пять раз, но к величайшему сожалению, на свет появлялись одни девочки. Две из них, правда, не дожили до трех лет. Хворый царь Иван прожил неожиданно долго, ни во что не вмешиваясь и никому не мешая.
После переворота, когда власть взял Петр Алексеевич и его сторонники, о нем почти забыли, и большую часть года Иван тихо обитал в Измайлове. А когда Иван Алексеевич тихо отошел в мир иной, Измайлово стало уделом царицы Прасковьи.
Она поселилась здесь с тремя дочерьми, оставшимися в живых, слугами, приживалками, карликами и шутами. Царица была женщиной весьма мудрой и ладила со всеми, кто был в силе и при власти.
Так, подлаживаясь то к Ромодановскому, то к Меншикову, то к немке, ставшей женой Петра, она жила, изо всех сил стараясь не выделяться — в новые времена это всегда было опасно.
Лишь в поздние годы, будучи уже немолодой женщиной, она стала главным действующим лицом скандальной, озадачившей Тайную канцелярию, и самого Петра Алексеевича, любовной истории, переполошившей всю Москву и положившей начало долгому, державшемуся в строжайшем секрете разбирательству.
В это время Московское царство уже превратилось в Российскую империю, Петр побил шведов под Полтавой, строил Петербург. В 1712 году Прасковья Федоровна была посаженной матерью на пышной свадьбе Петра и Екатерины. Царь выдал замуж двух дочерей Прасковьи.
Ее любимица, черноволосая статная Катюша, стала женой Мекленбург-Шверинского герцога Карла Леопольда и уехала в Германию. Муж, правда, достался ей неудачный: герцог много пил и ссорился со всем светом, полагаясь при этом на помощь русского царя.
Нелюбимой дочке, Анне, достался восемнадцатилетний герцог Фридрих Вильгемьм Курляндский: во время свадьбы Петр так напоил его, что по дороге домой новобрачный умер.
С тех пор Анна так и жила в Курляндии, жалуясь на безденежье и тихо сожительствуя с Петром Михайловичем Бестужевым-Рюминым, которого Петр сделал кем-то вроде смотрящего за Курляндией.
Матери не нравилось, что Анна сделала своим любовником женатого мужчину. Прасковья всеми силами пыталась вернуть Бестужева в Россию, но герцогиня писала Петру слезные письма: «Не трогайте его! Я так к нему привыкла!»
Анна Иоанновна была чудовищно одинока и пронырливый Бестужев был ее единственной радостью: герцогиня держалась за него так крепко, что матери пришлось отступиться.
В остальном жизнь шла своим чередом, и Прасковья была ею довольна, но тут мирок ее основательно встряхнуло. Главный управляющий царицы стольник Василий Алексеевич Юшков обронил в Измайлове написанное шифром письмо, а казначей Василий Древнин поднял его и спрятал.
Дело вышло нехорошее: царский указ запрещал тайнопись — она приравнивалась к государственному преступлению.
Стольник Юшков был давним любовником царицы. Впрочем, это слово нисколько не передает сути их отношений: он был назначен заведовать ее хозяйством много лет назад, и все это время они были вместе.
Главный управляющий стал тайным гражданским мужем царской вдовы: он вел дом, занимался поместьями, следил за ее удобствами и, украдкой пробравшись в ее опочивальню, уходил оттуда с первыми петухами. Василий был моложе Прасковьи на тринадцать лет.
Прасковья была женщиной умной и умела обделывать свои дела: ее деверь Петр I, знал все обо всех, его сыщики и фискалы не зря ели свой хлеб, но секрет вдовой царицы все эти годы оставался тайной.
Прасковья делала все, что от нее хотели: ездила на балы и, глядя как ее дочки отплясывают с иностранцами, пила анисовую и гданьскую водку. Строила дом в продуваемом всеми ветрами Петербурге и тащилась в петровский «парадиз» со всем своим скарбом на десятках карет.
Она радовалась любому гостю, сама подносила на выбор крепкие вина, наливки и водку, причем угощение требовалось распивать только вместе с хозяйкой. Куда бы ни отправлялась вдовствующая царица, при ней всегда имелось несколько бутылок вина.
Царица принимала любые правила игры и была готова дружить хоть с чертом, окажись он в милости у Петра. Но все это она делала для того, чтобы ее оставили в покое. Измайлово считалось ее собственным, не подвластным переменам мирком — ради того, чтобы так продолжалось, она была готова на многое. Некстати оброненное письмо могло это все разрушить.
Древнин осторожно поднял письмо и украдкой сунул в карман, оглянулся и пошел со двора. Любой другой на его месте отдал бы письмо хозяину, а еще вернее — обошел бы стороной опасную вещь.
Хозяйство царицы Прасковьи было огромным и безалаберным, воровали решительно все, и ей постоянно не хватало денег. Управляющие вечно подсиживали друг друга, оспаривая благосклонность царицы и Юшкова, интриги здесь плелись нешуточные, не менее изощренные, чем при петербургском дворе.
Древнин был одним из доверенных лиц царицы, но в конце концов он проиграл: Юшков поддержал его врагов, казначея выгнали с места. В Измайлово он пришел, чтобы попросить Юшкова о милости, но тот отказал. Написанное тайным языком письмо давало возможность поквитаться — тесть Древнина служил провинциал-фискалом.
В это время государя не было в России — он отправился в Персидский поход, и чиновники основательно расслабились. Узнав о пропавшей грамотке, Прасковья обвинила Древнина в том, что он украл у нее важные бумаги. Московский обер-полицейский, толком не разобравшись, в чем тут дело, пересажал друзей и родных Древнина, в том числе тестя-фискала, но его самого поймать не успел.
Тот все время ускользал, прятался по знакомым, менял места ночевок. Царица выходила из себя — письмо надо вернуть во что бы то ни стало. Никакой крамолы в нем не было — письмо писала она сама, и находившийся в отъезде Юшков получил его с верным человеком.
Скандал мог выйти оглушительным! Во-первых, письмо было написано тайным шифром, а во-вторых, оно подтверждало то, о чем до сих пор никто не догадывался — у вдовы царского брата, почтенной дамы в летах, был любовник. Такого непорядка государь не потерпит. Что он сделает с тем, кто оскорбил царскую честь?
Если будет в хорошем настроении, то сошлет. А если в плохом, то душеньке Юшкову придется только мечтать о плахе — его могут и на кол посадить. Прасковья страшно нервничала и торопила сыскных чиновников: она не хотела позора и боялась потерять любимого Юшкова.
И тут грянул гром: государя ждали через несколько месяцев, но стало известно, что он возвращается и скоро будет в Москве. Московский обер-полицмейстер полковник Греков окончательно потерял голову от страха — по его части было слишком много упущений. Он сутками мотался по городу, допрашивая колодников и снося уродующие Москву развалюхи.
Древнина наконец поймали, но произошло самое скверное. О зашифрованном письме узнали в Тайной канцелярии, секретной политической полиции, и немедленно вытребовали Древнина к себе.
Прасковья осаждала обер-полицмейстера требованиями. Она хотела, чтобы ей отдали изменника вместе с письмом: Древнин-де украл у нее много денег. Тайной канцелярией заведовал генерал Бутурлин. Он не собирался брать на себя такую ответственность. Приближалась гроза, никто из них не хотел подставлять свою голову под молнии.
И тогда царская вдова решила действовать сама. Вечером она собрала самых преданных людей, и процессия из двадцати человек отправилась из Измайлова в Москву. Прасковья вела свой отряд к Тайной канцелярии.
Узнав царицу, караульные поклонились. Прасковья сказала:
— Отворяйте ворота. Я привезла арестантам милостыню и калачей!
Двери распахнулись, слуги подхватили царицу под руки и внесли ее под низкие своды самого секретного российского ведомства, вслед за ними прошли остальные.
Прасковью осторожно несли вниз, где содержались арестанты. Когда показались забранные решетками проемы, из-за которых к ней потянулись руки, она сделала знак служанке, и та стала вкладывать в них монеты и хлеб. А царица осторожно выпытывала у караульного каптенармуса, где сидит ее бывший казначей Древнин.
— Хочу ему гостинец передать.
На дворе уже стояла ночь и большого начальства в здании не было: и Бутурлин, и обер-прокурор Ягужинский мирно спали у себя дома. Когда Прасковья и ее сопровождение подобрались к двери, за которой был закрыт Древнин, она подала своим людям знак, и они моментально опрокинули стоявших около камеры караульных. Растерявшийся каптенармус смотрел на это разинув рот.
До этого охавшая и постанывающая царица вдруг переменилась: ее спина выпрямилась, глаза загорелись. Слуги вытащили из камеры полуживого Древнина — он бросился ей в ноги.
Через полчаса в дом к Павлу Ягужинскому примчался на коне офицер — унять Прасковью не удавалось. Царица неистовствовала и устроила Василию Древнину допрос с пристрастием. Она хотела знать куда он подевал письмо. Древнина избили, обезумевшая Прасковья приказала жечь его лицо огнем свечи.
Подоспевший Ягужинский прервал самосуд:
— Без именного указа Его Величества арестанта я выдать не могу.
Ягужинский закрыл арестанта грудью, а поднять руку на генерал-прокурора не решилась ни Прасковья, ни ее люди. Царица отправилась к себе в Измайлово. Спустя несколько дней приехал царь Петр, и гроза, которую ждали его подчиненные, наконец разразилась.
Надо сказать, что настроение у Петра Алексеевича было неплохим: Персидский поход хоть и вышел не совсем удачным, но Дербент, Решт и Баку его войска все же взяли, и на этот раз молнии били несильно.
Петр разобрался с делом своей невестки. Письмо у Древнина отобрали при аресте, и оно хранилось в архиве Тайной канцелярии. Государь вызвал к себе Прасковью и потребовал у нее ключ от шифра.
В делах, связанных с изменой, царь привык рубить с плеча. Петр ждал от своего окружения чего угодно — но только не того, что было в письме. Латинские литеры «oiwmw» и цифры «12344192910…» сложились в слова:
«Радость моя, свет мой! Тошно мне без тебя, ясный сокол, хоть бы увидеть тебя поскорее…»
Дело происходило в 1722 году, царице Прасковье сравнялось пятьдесят восемь лет. Петр был поражен — он жалел родственницу, и в то же время ему было за нее стыдно. Но Прасковья не сделала Петру ничего плохого — она всегда ему угождала. По своим меркам, Петр обошелся с ней мягко.
Ворвавшихся в Тайную канцелярию людей Прасковьи били батожьем и пороли. Юшков отправился в Нижний Новгород, в ссылку, обращаться с ним было велено хорошо.
Прасковью царь пожурил и отпустил с миром. Она доживала в Измайлове, вдали от горячо любимого управляющего. Правда, жить ей осталось чуть больше года. Что случилось с Деревниным — неизвестно: он был либо отпущен, либо отправлен в Сибирь на «государеву службу».
После смерти Прасковьи дворец пришел в упадок. Второй расцвет Измайлово пережило чуть позже, когда престол заняла дочь Прасковьи Анна.
