Она плакала. Ей было четырнадцать лет и только теперь, когда с нее снимали все, вплоть до рубашки, она поняла, что пути назад нет. 7 мая 1770 года Мария-Антуанетта должна была попрощаться со всем «австрийским», вплоть до ленточек в волосах.
Двухлетняя девочка заболела оспой, и мать тяжело переживала это известие. В 1757 году императрица Мария-Терезия уже оплакала троих детей. Но, по счастью, ее пятнадцатый ребенок пошел на поправку. Маленькая Антония (так ее называли дома) поправилась и хворь даже не оставила особенных следов на ее очаровательном личике.
Гувернантка, графиня Брандейс, занималась Антонией гораздо больше, чем мать девочки. Императрице следовало проявлять заботу о всем своем немаленьком государстве. Много хлопот доставлял легкомысленный муж, готовый регулярно посматривал по сторонам…
Поэтому на детей у Марии-Терезии почти не оставалось времени. Правда, среди них у нее были свои любимчики, но Антония долго не входила в их число. Проявлять повышенное внимание к этой своей дочери императрица начала, только когда та вышла замуж. Ведь ей все время казалось, что Антония поступает неправильно!
Венский императорский Двор жил по строгим правилам. Хотя графиня Брандейс регулярно от них отступала – она безмерно баловала малышку Антонию. Уроками девочку не особенно занимали, и даже чтение книг не входило в обязательную программу.
Едва писала, едва считала, плохо ориентировалась в окружающем мире… Зато она была подвижной и музыкальной. «Неженка» — так называла Антонию ее гувернантка. Ведь ребенок так любил с утра подольше находиться под теплыми одеялами…
Жан-Жорж Новерр отвечал за танцы. И как раз в этом Антония особенно преуспела. Двигалась так легко, так грациозно, что могла составить конкуренцию профессиональным танцовщицам. А еще она была доброй девочкой. Однажды пожалела маленького расплакавшегося Моцарта, который помнил нежные слова и ласку эрцгерцогини до конца своих дней.
Девочки были нужны Марии-Терезии для укрепления политических связей. Девиз Австрии с давних пор был именно таким:
«Пусть другие ведут войны, ты же, счастливая Австрия, заключай браки, ведь если другим подаёт Марс, то тебе даёт царства Венера»
Неаполь, Парма, Масса и Каррара… Императрица опутывала Европу сетью семейных союзов и люто ненавидела Фридриха Прусского (впрочем, он отвечал ей тем же). По этой причине, она искала, с кем бы дружить против него.
Идеально было бы с Францией. Так и начались переговоры о браке между наследником французского престола и Антонией. Обнаружив, что дочь чрезвычайно неграмотна для своих лет, Мария-Терезия принялась спешно наверстывать упущенное.
О помолвке было объявлено 3 июня 1769 года. За Антонией давали приданое в двести тысяч крон плюс драгоценности. Из опасений, как бы с невестой не произошло ничего дурного, ее временно поселили в покоях императрицы. Мария-Терезия делила одну комнату с дочерью на протяжении нескольких месяцев, и была вынуждена признать в результате этого тесного общения – она совсем дитя!
Девушкам-принцессам иногда приходится очень рано взрослеть. Интересы государств важнее их чувств или здоровья. Поэтому четырнадцатилетнюю Антонию уже 19 апреля 1770 года обвенчали по доверенности в Вене. Теперь ее называли на французский манер, Марией-Антуанеттой, дофиной Франции. И уже два дня спустя пятьдесят семь карет выдвинулись из Вены в сторону Парижа.
«Ты должна оставаться хорошей дочерью Австрии!» — напоследок сказала ей мать. И это было неверное напутствие. Марии-Антуанетте, наоборот, следовало бы как можно скорее влиться во французскую среду. Причем сами французы понимали это буквальным образом. Когда девушка прибыла в Шюттерн, на противоположном берегу от Страсбурга, она узнала об этом.
Дело в том, что ей предстояло… полностью раздеться. Она должна была отказаться от всего австрийского. Наивная принцесса думала, что ей позволят хотя бы взять маленькую белую собачку, с которой она не расставалась весь последний год… Но Франция была жестока и тверда: нет!
На островке, где был выстроен временный павильон, на границе между государствами, Марию-Антуанетту отдали в распоряжении ее новых придворных дам. Мадам Кампан, которая позже создаст в Париже пансион для девочек из благородных семейств, распорядилась, чтобы с принцессы сняли все. Даже крестик. Даже чулки. Сорочку? Обязательно.
Это было тем более нелепо, что Мария-Антуанетта везла в сундуках украшения. И их-то никто не тронул. А вот колечко, подарок отца, ее заставили снять с пальчика. И пряжки на туфельках, подаренные любимой гувернанткой. И корсет. Даже ленты из волос и те вытащили! Раздели принцессу полностью.
А потом начался обратный процесс. Холодные руки – она сначала вздрагивала, а потом перестала – одевали Марию-Антуанетту. А она беззвучно плакала. Слезы катились по лицу настоящим градом, они замочили голубой шелк ее платья, пенящиеся кружева, но ей было все равно.
Потом горничная промокнула ей лицо мягкой салфеткой и достала пудру. Надо было убрать следы от слез. А что глаза чуть покраснели – так это даже пикантно…
Вещи, которые забрали у нее, больше не принадлежали Марии-Антуанетте. Это было настоящим верхом цинизма, но их раздали тем дамам, что переодевали принцессу. Как впоследствии кусала губы, чтобы не закричать, Мария-Антуанетта, когда видела свои пряжки, свое колечко, свою шляпку у той или иной придворной дамы!
Баронесса Оберкирх, одна из немногих австрийских женщин, которые присутствовали при этой церемонии, позже рассказывала императрице: «Ее высочество горько плакала». У баронессы сжималось сердце. Что чувствовала императрица?
Это был первый урок для Марии-Антуанетты. Не принадлежать себе. Поступать так, как укажут. Франция собиралась превратить ее в послушную куклу. Но принцесса из Австрии впоследствии показала, что она думает иначе.
Раздели принцессу и заставили ее возненавидеть весь этот придворный этикет.
