Наигравшись с ней, старик потребовал, чтобы Феню как следует накормили. Слишком худой была девушка. По приказу отставного полковника служанка принесла узорчатый поднос, на котором дымились тарелки со снедью, но Феня не могла проглотить ни кусочка.
Только после сердитого взгляда этого человека, которого ей теперь надлежало слушаться и называть своим мужем, девушка принялась за еду. В том 1896-м году она впервые почувствовала себя такой униженной и растоптанной. И это чувство страшно не понравилось ей.
Мать мыла полы, а дочка смотрела, как она это делает. Агафья Николаева, из крестьян, в возрасти двадцати лет подалась в Тулу — работать прислугой. Поступила в купеческий дом, а там и прижила маленькую Феню…
Пути назад — домой, в деревню, с тех пор для неё не существовало, а в городе её положение было двусмысленным: барин и Фенин отец, Тимофей Панкратьевич, был человеком женатым. Правда, его супруга всё время хворала. Лежала в верхних комнатах и ежедневно звала к себе батюшку, чтобы исповедаться. Так проходили недели и месяцы, пока однажды купец не махнул рукой.
— Негоже человека столько гонять. – Хмуро произнес он. – Занят батюшка. Приедет завтра.
И вот в тот самый единственный день, когда священник из местной церкви не заглянул к Лугиным, преставилась супруга Тимофея Панкратьевича.
Агафья, как все, скорбно вытирала слезы. На самом деле, в её душе зародилась робкая мечта: а ну как женится на ней купец? Сама она была женщина ладная, круглолицая, с толстой тёмной косой. А ещё хваткая, и по дому всё-всё умела… И как забыть про хорошенькую подрастающую девочку? Да и старшим трём сыновьям Лугина, нужен был присмотр…
Не прогадала крестьянка, всё верно в уме сложила. Прошло четыре месяца, и Тимофей Панкратьевич повел её к алтарю. Теперь Агафья командовала в доме, но и сама без работы не сидела.
— Что ж с руками у тебя? – Серчала на прислугу. – Полов никогда не мыла? Смотри, как надо!
Деловито подоткнув юбку, новоявленная купчиха ловко натирала полы. И так, что блестели! Хозяйкой она оказалась отменной, детишек от первой жены не обижала, а Фенечку свою обожала и баловала. Казалось, в этом хорошем светлом доме надолго поселилось счастье…
Федосье – по-домашнему, Фенечке – исполнилось девять лет, когда её отец внезапно скончался. Нелепый случай! Понесли лошади, перевернулась кибитка, и купец Тимофей Панкратьевич получил серьезные увечья.
Несколько дней тяжело дышал, а потом призвал того же батюшку, который прежде ходил к его первой жене. Перед Пасхой и преставился. Агафья, почерневшая от горя, протяжно выла по-деревенски…
Не был купец Лугин слишком богат, чтоб скопить «на черный день» хороший капиталец. После его смерти всё как-то пошло вкривь и вкось. Лавкой занялся его младший брат, он же приспособил к делу осиротевших сыновей Тимофея Панкратьевича.
А вот Агафья с Феней вроде как оказались не у дел. Жили в том же доме, но денег им выделяли скудно, а ещё деверь не прочь был лишний раз позубокскалить, как «прислуга его брата окрутила».
— Ох и тяжело быть сироткою, Фенечка. – Вздыхала Агафья, обнимая дочь. — Несладкий хлеб у тех, кому подают…
Переживала вдова-купчиха, поедом себя ела, что не сумела правильно себя поставить и дело взять в свои руки. Здоровье у неё стало все хуже и хуже, а потом она последовала за мужем. И едва отвезли Агафью на погост, как дядюшка объявил племяннице – будет искать ей мужа. Держать лишний рот у него денег нет. Едва сыщется подходящий человек, так и сосватают ему девушку.
Вот поэтому-то юная Феня и оказалась женой старика, почти на сорок лет старше её самой. Четырнадцать ей было, когда отвели в чужой дом. И словно забыли про неё Лугины, как не бывало. Братья не интересовались её судьбой, их давно настроили против девушки. А дядя и подавно не вникал – как живёт сиротка? Правильно ли он поступил?
А она помнила, как любил её батюшка. Как озарялись счастливым светом глаза её матери. Горем наливалось сердце, билось, словно безумное. Всё теперь ушло, всё потеряно. Осталась Фенечка униженной и растоптанной, отданной без приданого. Таких не спрашивают ни о чём, их удел подчиняться и слушаться.
Была в ней, правда, крестьянская хватка. Хороший стержень имелся — явно от матери. Не любила мужа – да просто ненавидела! – но за домом следила, зубы стискивала, и ждала своего часа. Чувствовала, что ещё придет её время. Выпадет и ей счастье.
Так и вышло. Девятнадцать лет было Фене, когда встретился ей молодой и пригожий помещик Батунский. Сердце рвалось из груди, и среди студёной зимы жарко было Фене от собственных мыслей и переполнявших её чувств.
Виделись тайком, когда отставной полковник, Фенин муж, выезжал подальше от города. Скрывались от всех, месяц за месяцем. В конце концов, оба понимали, что открыться невозможно.
— Бежим со мной. – Однажды предложил Батунский.
— Куда же? – Оторопела Феня. — У меня и документа нету…
— В Париж. Авось, что придумаем.
…До французской столицы они не добрались. Сначала остановились в одной гостинице, потом в другой. Видела Феня, что у Батунского кончаются деньги. У неё самой ломаного гроша не водилось. Однажды помещик сел играть с кем-то на постоялом дворе, да вдрызг проигрался. Обещал наутро съездить за банкнотами к хорошим знакомым, да так и пропал.
Проснулась Феня и не нашла ни Батунского, ни даже записки от него. Растоптанная в очередной раз. Хотела плакать – не получалось. В голове стучало рефреном: «Ты сама во всем виновата». Возвращаться к мужу было стыдно и боязно. Пусть он и был стар, но рука у него оставалась тяжелой, и это Феня не раз прочувствовала на себе.
Сначала работала на том же постоялом дворе, горничной. Потом с заезжими артистами поехала дальше. Так добралась до Москвы. И уже там, на Безымянке, среди настоящего городского «дна», завела себе друзей.
Пристроилась помогать в одном из трактиров, заслужила уважение хозяина, а потом и вовсе взяла всё дело в свои руки: владельца заведения отчаянно уносил зеленый змий… А Феня к этому делу была равнодушна, а вот деньги любила. С азартом взялась за трактир и даже получила прозвище Полковница. А потому, что рассказывала всем, будто муж её – отставной полковник.
— Уже вдова, поди? – Спрашивали те, кто был знаком с её биографией.
Она неровно поводила плечами. Дескать – знать не знаю и не хочу!
В Безымянке прошла вся оставшаяся Фенина жизнь. Детей она не нажила – подхватила от Батунского какую-то хворь. С той поры она вообще мужчинам не доверяла. Мечтала скопить денег да устроиться в приличном квартале, купить маленький домик…
Но дно поглотило её, затянуло тиной, а потом накрыло с головой. Летом 1915-го в её комнатку при трактире ворвался грабитель. Обчистил до нитки, да ткнул Феню ножом, чтобы не голосила. Говорили, что явно кто-то из своих – уж больно гладко у него всё прошло. Никого не нашли, а Феню тихо похоронили. И снова растоптала ее жизнь…
Когда священник спросил, какое имя было у покойной, ответить ему толком никто не смог. Знали завсегдатаи и соседи, что звалась хозяйка Федосьей, что среди московского дна величали её Полковницей, да больше ничего. Так и выбили на камне – Федосья Полковницкая. И под этим именем она вошла в произведение Владимира Алексеевича Гиляровского.
