Нюрку, меньшую дочь, сватали уже третий раз. Но родители не спешили давать согласие на брак. Ведь старшая, Дарья, еще не пошла под венец! Традиция требовала, чтобы дочери выходили замуж в свой черед: сначала первая, потом вторая…
Но, когда Дарье пошел двадцать третий год, семье пришлось согласиться на свадьбу для Нюрки. Ведь всем в Старице стало понятно: не найдется жених для старшей. Будет она «прокисшая невеста». Так называли старых дев на Руси.
«Сначала дочь подчиняется родителям, потом – мужу», — говорили в старину. Не предполагалось, чтобы девушка не выходила замуж. Конечно, были исключения: кто-то выбирал для себя путь монашества, кто-то не мог создать семью по состоянию здоровья. Добровольно отказаться от брака могли немногие: родители (или опекуны) сватали девушек.
Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская была как раз таким исключением. После смерти отца она решила замуж не выходить, имела тягу к духовной жизни. Но Анна Алексеевна – будем честны – имела возможность поступать, как ей заблагорассудится. Она была очень богатой наследницей.
В крестьянских семьях дочерей сознательно и очень рано готовили к браку. Приучали к рукоделью, объясняли, как шить приданое… Конечно, дочери были помощницами по хозяйству, но их не стремились оставить возле родителей. Во-первых, семьи были большими. Куда деть семь ртов? Во-вторых, весь уклад жизни строился вокруг семьи и брака.
Но бывало, что на девушку никто не смотрел. Бежали годы, и невеста превращалась в «прокисшую» — так говорили в старину. То есть, вышел ее срок для замужества. Рубеж в двадцать лет считали опасным. Если не сговорились до этого времени ни с кем, семья начала беспокоиться – а вдруг никто не возьмет их Дарью или Варвару?
Если в родительском доме жила старая дева, это создавало неудобство для всех. В первую очередь, для младших дочерей. Всегда старались выдать по старшинству… Кроме того, у семьи словно бы появлялось пятно на репутации: у соседей девушек берут, а у них нет? Что с ними не так? Нездоровые? Любят посплетничать? От работы отлынивают?
Причин, по которым можно было «засидеться в девах», имелось несколько. В первую очередь – из-за здоровья предполагаемой невесты. Слабые и хворые, бледные и худые, не привлекали внимания женихов. Семья создавалась, чтобы продолжить род. Чтобы вместе (и часто очень тяжело!) трудиться. Чтобы в доме свекров появились лишние рабочие руки. А раз так – зачем нужна больная невестка?
Явные физические недостатки тоже встречались. Конечно, говорили: «С лица воду не пить». Но хорошенькие устраивались раньше и куда лучше, чем другие.
Иногда неохотно сватались к девушкам из семей, за которыми закрепилась какая-то дурная слава. Например, в роду были крикуны или сплетники. А еще если особенно работящих в этой семье не наблюдали. Не случайно во время смотрин просили показать рукоделье предполагаемой невесты. Чем больше у нее разнообразных талантов, тем лучше…
Бесприданницы, за кем не могли отдать даже сундучка с полотенцами и отрезами тканей, тоже могли заслужить прозвище «вековуша». Значит, им век-вековать в одиночестве. Смотреть с тоской на более удачливых ровесниц.
«Прокисшие невесты» не пользовались уважением сородичей. Некоторые не впускали их к себе в дом из опасений: увидит такая дева чужой добротный устроенный быт, станет завидовать. А ничего хуже нет зависти! По этой же причине не давали старым девам покачать младенца подруги или даже родственницы – говорили, что у вековуши нехороший глаз.
Девушки-невесты старались не попадаться на глаза тем, кто замуж не пошел. Чей девичий срок вышел. Ходила молва, что не к добру это! И на свадьбы «прокисших» тоже не приглашали.
Выходя замуж, девушка покрывала голову платком. Отныне нельзя было появиться на людях «простоволосой». Платок был символом нового статуса! А вот у старых дев такой привилегии не было. Оттого родилось и еще одно название – седая макушка.
У других женщин тоже волосы седели, но этого никто, кроме самых близких, видеть не мог. Но вековуша макушки не прятала, и белеющие пряди скрыть было никак нельзя.
Семья укоряла своих незамужних дочерей. Попрекала куском хлеба. Чтобы угодить родне, надо было стараться в два раза больше. Нередко случалось, что непросватанные становились у своей же семьи подобием черной прислуги. Иногда кто-то из старших братьев или сестер мог взять такую родственницу к себе в дом из жалости. Следовало благодарить и помогать изо всех сил.
Наряжаться вековуше было нельзя. Красивые платки, яркие бусы – это не для нее. Держаться следовало скромно, потупив взор. И, конечно, прежние «молодежные гуляния» приходилось забыть навсегда. Хороводы водили, прыгали через костер молодые да удалые, близкие по возрасту. А засидевшихся в свой круг не принимали. Да и вообще считалось: такие могут все испортить!
Были поверья, что от взгляда вековуши киснет молоко (вот еще одно объяснение «прокисшим»). Что хлеб, испеченный ее руками, будет горчить. Чтобы заслужить хоть толику уважения, непросватанные превращались в очень набожных особ, или, например, могли заниматься знахарством.
И каждая мать, знающая об этих традициях, от души желала любой своей дочери выйти замуж. Чтобы она избежала насмешек и горькой доли. Поэтому старались заранее сговориться с какой-нибудь семьей: наступит время – обвенчают деток.
Или пускали слух, что ее старшая (или любая другая дочь) – удивительная мастерица. Срабатывало! А порой привлекали профессиональных свах. Если дочь «засиживалась» пытались пристроить ее хотя бы за вдовца. Участи «седой макушки» не желали даже врагам…
