Ефремов пришел на должность руководителя МХАТа в 1970 году. На тот момент труппа театра составляла около 160 человек. До знаменитого раздела МХАТа на «женский» под руководством Дорониной и «мужской» — под началом Ефремова оставалось 17 лет. Но уже тогда Олег Николаевич Ефремов начал думать о том, как избавляться от актерского балласта.
Под балластом понимались пожилые актеры, те, кто не поддерживал новые веяния худрука и банально не был занят в большинстве пьес, а лишь приходил за зарплатой. Под каток попадали даже те, кто был предан Олегу Николаевичу и дружил с ним много лет.
Учитывая, что тогда работали две сцены (в проезде Художественного Театра и на улице Москвина), то занять актеров было где. В последующие шестнадцать лет Ефремов принял в труппу 102 актера, а ушло из театра около 100 человек.
В итоге на момент раскола в МХАТе трудилось 150 человек актерского состава. При этом сцен было уже не две, а три. То есть при желании на трех сценах можно было легко занять всю труппу – по 50 человек на каждой площадке.
Но Ефремову этого не хотелось, поскольку он мечтал работать только с теми исполнителями, которые нравились ему лично. А остальных он считал балластом. Но раньше он не мог их уволить из труппы, поскольку за этим строго следил КЗОТ.
Но с приходом к власти Горбачева, который всячески поддерживал Ефремова, теперь можно было его обойти, разделив труппу на два состава, благо именно тогда в строй наконец было введено отремонтированное старое здание МХАТа в Художественном (Камергерском) переулке.
Именно там, по идее Ефремова, должна была теперь базироваться основная труппа театра во главе с ним. А «балласту» оставалось здание на Тверском бульваре, так сказать, не «намоленное» «стариками»-классиками.
В одном из интервью актер и сценарист Всеволод Шиловский рассказывал: «Клевреты Ефремова действовали беспардонно, могли вручить актеру письмо о том, что тот переводится в переменный состав, прямо во время спектакля. Так случилось с изумительным актером Анатолием Вербицким», — рассказал Шиловский.
По словам Всеволода Николаевича, актеру вручили письмо прямо в кулисах. Он доиграл спектакль, пришел домой и открыл газ. Все были настолько потрясены случившимся, что состоялось собрание, на котором актеры выступили с резкой критикой новых порядков. Однако за Ефремова вступился народный артист Борис Смирнов: «Если станете обижать Олега Николаевича, уйду из театра».
«Вскоре это случилось: приказ о его увольнении был подписан Ефремовым. Олег Борисов покинул МХАТ, так как Ефремов без предупреждения снял его с роли Астрова в «Дяде Ване» и назначил на нее себя», — отметил Шиловский.
Не тянешь, уходи на пенсию…
Их дружба длилась почти 30 лет. Евгений Евстигнеев не раз повторял Ефремову, что пойдет куда угодно за своим другом. Такой случай однажды появился. Олег Николаевич покинул «Современник», чтобы стать у руля МХАТа. Следом за ним в МХАТ пошел служить и Евгений Александрович.
Ефремов не прогадал: люди с удовольствием ходили на спектакли, где играл Евстигнеев, билеты продавались, как жареные пирожки – мгновенно. За заветным пропуском на спектакль стояли в очереди даже по ночам, мало того, спали на раскладушках возле театра, лишь бы не пропустить спектакль.
Эти два человека сдружились не только потому, что их объединяло творчество. На самом деле тут была «одна волна» — их многое объединяло, они полностью понимали друг друга. Это была настоящая, крепкая мужская дружба.
Но, увы, шаг в сторону МХАТа стал для Евстигнеева роковым. Актер много работал, но постепенно Ефремов как-то перестал принимать участие в творческой карьере Евстигнеева, отдалился, занятый новым театром. Евгений Александрович участвовал в основном в мелких ролях, ничего достойного ему не предлагали.
Конечно, он очень переживал.
А ведь при разделе МХАТа в 1987 году Евстигнеев вновь пошел за Ефремовым.
В это время актера поддержал кинематограф. Съемки в фильмах занимали большое количество времени, из-за чего он порой не успевал посещать репетиции в театре. А еще он очень уставал, все-таки возраст.
В какой-то момент Евстигнеев попросил своего друга — Ефремова — перенести время репетиции, чтобы он мог хоть немного отдыхать. И получил от художественного руководителя категорический отказ.
«Женя, ты или работай здесь, или нет! Хватит заниматься ерундой!На стороне ты можешь работать, а в театре – нет, сердце болит? Если не можешь – лучшей уйди на заслуженную пенсию», — заявил Олег Ефремов.
Ефремов знал, что Евстигнеев играет с Цывиной в антрепризе, и это его возмутило.
Как бы там ни было, с этого дня, можно сказать, началась трагедия жизни Евгения Евстигнеева.
Из воспоминаний Всеволода Шиловского:
Женя позвонил мне и без предисловий сказал: «Я свободен от театра. Послали на…» Я не поверил: «Женя, кончай байки травить!» — «Какие байки?! Приезжай к Вовке, все расскажу». Я тут же отложил все свои дела и поехал к Сошальскому. Женя сидел на кухне вместе с Володей. Он был бледен, нервно курил. «Да ладно переживать-то, что случилось?»
Говорю нарочито бодро, чтобы ослабить напряжение. Но одновременно понимаю — не получится. С Женей действительно случилась беда. Евстигнеев быстро взглянул на меня исподлобья, вонзил окурок в пепельницу, коротко кашлянул: «Сегодня был у Олега. Просил снизить нагрузку по репертуару, хотя бы немного. Говорю ему: «Старик, были б у меня роли, слова не сказал бы.
Но ролей нет, а спектаклей много. Мне уже не потянуть, возраст не тот…» А он мне: «Не можешь — уходи на пенсию!» Я сначала подумал: Ефремов шутит. А потом понял: нет, он говорит серьезно». И Евстигнеев ушел из театра. Конечно, без работы он ни дня не оставался. Но душевная рана, полученная им, была такой силы… С чем бы ее сравнить?
Людям, не знакомым с нашим ремеслом, трудно, даже невозможно понять, что значит для театрального человека уход из своего театра. Скажу так: это все равно что отнять у тебя кислород, связать по рукам и ногам и заклеить рот. Вот что это такое!»
Всего через три с половиной года Евстигнеев скончается от очередного инфаркта в возрасте 65 лет.
Ирина Цывина, последняя жена Евгения Евстигнеева, потом вспоминала: актер понимал, что художественный руководитель обидел его не специально. Это была просто фраза, которую тот случайно в запале произнес во время разговора.
Ефремов, конечно, осознал свою ошибку и потом не раз просил вернуться. Однако Евстигнеев был непреклонен, он так и не простил ту обиду. И бывшие друзья уже больше никогда не говорили ничего, кроме дежурных приветствий на мероприятиях.
