Большой нос, заикание в молодом возрасте и не совсем женские черты лица Она начала сниматься только в 38 лет, но никогда не игравшая в театре ни Джульетты, ни Офелии, ни Анны Карениной. Несмотря на это, она была и остается одной из величайших русских актрис всех времен — Фаиной Раневской.
Но рассказ о ней заключается не в истории ее жизни и актерского пути. У Раневской было фантастическое отношение к жизни. Надо сказать, что жизнь не была особенно благосклонна к актрисе, но Раневская ей ничем и не обязана.
Никто не мог заткнуть ей рот – ни директора, ни домработницы, ни начальники. Жемчужины ее остроумия — это тот далекий свет, который исходил от звезды в течение многих лет, когда она уже погасла.
“Я бы назвала свои мемуары Книгой Жалоб” — как-то иронизировала Раневская над своей жизнью. И добавила, что никогда бы их не написала, потому что мемуары – это все равно, что открыто демонстрировать свои зубные протезы и выставлять грязное белье.
Она с детства чувствует себя не в своей тарелке в этом мире. Внешне придраться не к чему – родившись в самом конце 19 века в семье довольно богатого еврейского купца и домработницы (настоящая фамилия Фельдман), она не страдала ни физическим, ни умственным голодом.
В то время как отец занимался коммерцией, мать, образованное и утонченное существо, воспитывала всех четверых детей в атмосфере искусства.
И точно так же, как другие дети принимают что-то с молоком матери, так и любовь к хорошей литературе она приобрела через слезы матери – когда однажды девочка увидела как ее мать истерически плачет в подушку, выясняется, что причиной этому стала не смерть близкого родственника, а великого Чехов.
Однако маленькая Фанни, как ее называют в семье, чувствует себя несчастной. По сравнению со старшей сестрой, красивой и грациозной Изабеллой, ее можно считать неуклюжей и не очень симпатичной. А еще есть это заикание. И странный интерес к вещам, на которые воспитанные девушки даже не смотрят.
Они живут на юге России, в Таганроге – провинциальном городе на берегу Черного моря. Однако здесь появляется и кино. Она смотрит фильм о Ромео и Джульетте и – тяжело заболевает своей мечтой стать актрисой.
Так как девочка совершенно не обладает артистической внешностью, то родители воспринимают мечты ребенка за фантазии и лишь насмехаются над ней, когда она начинала говорить про карьеру актера.
В конце концов, Фанни всегда была немного странной. Из-за родственники как-то упускают момент, когда эта мечта становится главной и единственной целью жизни их дочери.
А потом стало уже поздно. Дочь просто заявляет, что едет в Москву учиться на актрису. Актриса! Какой скандал в примерной еврейской семье! Отец в гневе ругается и выгоняет дочь из дома почти без денег. Фаина просто крутит хвостом и гордо отправляется покорять мир московского театра.
К сожалению, в студии лучших театров ей отказывают в приеме – где-то завуалированно, где-то более прямо говорят, что этой угловатой барышне с большим носом лучше вовремя найти приемлемого визажиста, чем выходить на сцену.
Остались частные актерские школы – где учат всех, кто так способен платить. Хорошо, что отец все-таки подостыл после ее ухода и немного помогает, поэтому Фаина, питающаяся больше театральной любовью, чем хлебом с мясом на ежедневной основе, начинает осваивать азы сцены.
Однажды, получив перевод от отца, она выходит на улицу с кучей денег. Сильный порыв ветра вырывает из ее рук денежные знаки и несет по улице, как осенние листья. Вместо того, чтобы броситься за деньгами, Фаина зачарованно наблюдает за происходящим.
Парень, с которым она пришла на почту, вдруг говорит: «Ты такая же, как Раневский!», сравнивая ее со знаменитым героем чеховского вишневого сада. На этом она и остается, оставив свою старую фамилию в прошлом.
- Большевистская революция еще больше отсекает прошлое – отец, вовремя почуяв запах гари, эмигрирует из России всей семьей на собственном корабле.
- Потому что есть только одна вещь, которую она любит больше, чем себя. Это театр.
- Как ни странно, она пользуется благосклонностью людей во власти, талант актрисы заметил и оценил даже Сталина.
- Она ушла со сцены в возрасте 85 лет
Большевистская революция еще больше отсекает прошлое – отец, вовремя почуяв запах гари, эмигрирует из России всей семьей на собственном корабле.
Отца Фаину больше никогда не увидят, а она теперь осталась совсем одна – метается по провинциальным театрам, меняет жилье (домом это не назовешь), труппы и знакомых. В мрачной послереволюционной России даже жизнь не имеет такой ценности, как раньше, не говоря уже о тонкостях отношений и манерах дам.
Возможно, Раневская тоже утонула бы в навозной яме той эпохи и действительно исполнила бы самые мрачные пророчества отца о будущем актрисы дочери, если бы судьба не свела ее вместе с уже вполне признанной российской актрисой Павлой Вульф.
Она дает Раневской дом и приют, а также становится авторитетом, учителем, коллегой, подругой и, скорее всего, чем-то большим.
Оказалось, что талант Раневской так хорошо спрятан за ее большим носом и грубыми чертами лица с хитрой целью – чтобы не прорваться слишком быстро и не завянуть, как ранний цветок.
Ей уже около тридцати, когда ее, наконец, оценили и в Москве и допустили в один из театров, и почти сорок, когда пригласили сниматься. А дальше начинается звездный путь
Конечно, хрупкие влюбленные и другие светло-голубые героини – это не ее характерные роли. Вместо этого первыми ее ролями были…бабки.
Для нее стало обыденностью играть унылых и колоритных стариков, поэтому спустя годы Раневская скажет, что не боится стареть – ведь свою первую старушку она сыграла в 22 года.
Визитной карточкой Раневская становится ее роль из фильма тридцатых годов «Искатель» – она изображает наглую, громкую жену, которая постоянно командует и всячески строит своего бедного мужа. Чтобы сделать роль более пышной, Раневская сама придумывает пару фраз, об одной из которых потом жалеет всю оставшуюся жизнь.
«Муэль, не пугай меня!» – эти слова, неоднократно брошенные в адрес мужа в фильме, отныне будут сопровождать актрису на протяжении всей жизни.
Зрители будут постоянно напоминать ей о них, мальчишки будут бегать по улице и дразнить ее ими.. Но ей было все равно, ведь она считала это доказательством своео актерского таланта, а доставучих прохожих — своими поклонниками.
В конце концов, она получила свою “корону”, который на нее надел тогдашний лидер Советского Союза Леонид Брежнев, который, вручая ей орден Ленина на 80-летие, не сдержался и выкинул ту самую фразу из фильма.
Раневская сжимает губы, поднимает глаза и говорит: «Леонид Ильич, ко мне так обращаются только необразованные уличные ребята и хулиганы!» Наступает мертвая тишина. Все замирают в ужасе. Но Брежнев лишь смущенно молча извиняется, говоря, что искренне любит и уважает ее как актрису…
Раневская действительно не боится ни бога, ни дьявола. Единственное, чего она боялась всю свою жизнь, — это неудача на сцене. Она очень требовательна как к себе, так и к окружающим, к тому же за словом в карман она никогда не лезет. С виду молчаливая и страшненькая актриса на сцене раскрывала свою роль не на 100, а на 200 процентов.
«Милая, даже колыбельную, надо сочинять так, чтобы люди не засыпали от скуки…» — сказал ей однажды один композитор, с которым она вместе работала над спектаклем. Это стало ее кредо, а учитывая, что она играла исключительно скучные роли всяких старух, то ей приходилось совершать чудеса актерского исполнения.
Но однажды, когда режиссер приходит в ярость, что она убила весь его замысел своим пониманием роли, Раневская обрывается: «Я чувствую этого персонажа так, как будто чувствую его вкус во рту!» — «Вон из театра!» — рычит режиссер. По сути причиной стало то, что Раневская слишком ярко сыграла серого по сюжету персонажа.
Раневская часто меняет театры – иногда она не может работать с режиссерами, но в основном потому, что хочет играть хорошие роли в хороших спектаклях. Она уже почувствовала в себе талант трагистки, но ей все чаще начали предлагать комедийные роли нелепых героев.
«Я работала со многими театрами, но редко испытывала от этого удовольствие…» – признается она.
Парадоксально, но выдающийся талант играет с ней злую шутку. Раневская порой боится быть взятой режиссерами в спектаклях и фильмах – она настолько ярка в своих эпизодах и характерных ролях, что этот образ затмевает игру главных героев и действительно ломает режиссерский замысел.
Когда ей на это указывают, Раневская (и на этот раз совершенно без сарказма) отвечает: «Если мне это действительно нужно, я могу сыграть и хуже…»
Потому что есть только одна вещь, которую она любит больше, чем себя. Это театр.
Когда в конце жизни ее спрашивают, почему она так часто меняет театры, актриса отвечает, что всю жизнь искала сакральное искусство. «И нашли?» — спрашивают у нее.. «В Третьяковской галерее…» — с улыбкой отвечает актриса.
Раневская более чем непрактична. Несмотря на то, что она прошла через нищету и голод, она так и не научилась жесткой экономии или трезвому обращению с деньгами, когда они, наконец, появляются.
Актриса считает, что деньги всегда мешают, и тогда, когда их нет, потому что нужно думать о том, как ужиться, и когда они есть, потому что приходится думать о том, как их потратить.
Но она очень щедра на подарки – однажды, придя в кинотеатр с недавно полученным гонораром за фильм, она просто раздает его своим коллегам. Она всегда кому-то должна, а кому-то даже неоднократно.
Несмотря на финансовые приливы и отливы, у Раневской, как у истинного прюма, почти всегда есть домработница. Актриса всегда жалуется на домашнюю прислугу, но, вероятно, догадывается, что с ее темпераментом могут жить лишь несколько человек, поэтому она терпит то, что есть.
Она всегда подчеркивает, что в наше время уже нет ни достойных домработниц, ни хороших актрис. И это только потому, что “все домработницы воображали из себя неизвестно и уходили пробовать себя в театре, когда знакомились с Раневской поближе”.
Одной из самых надежных домработниц является Лиза, которая, заботясь об актрисе, не забывает и себя. Раневская любит рассказывать о типичном диалоге между ними. Как-то раз Лиззи вернулась из магазина.
— Лиззи, что у нас сегодня на обед?
– Я купила мыло и папиросы.
— Да, но что мы будем есть на обед?
— Ты и так пухленькая, тебе не нужно так много есть, тебе лучше поспать в ванне.
— Но я дала тебе сто рублей!
— Да. На них я купила мыло и папиросы.
— А остальные?
— Не нужно считать деньги! Ты же знаешь, что деньги от дьявола, лучше подумайте о душе. Зубную пасту вот еще купила!
— У меня уже есть зубная паста.
— Давай будет в запасе. Скоро вообще ничего не будет, о Господи, скоро наступит конец света, а ты так много просишь…
Тем не менее, она любит Лиззи. Когда домработница выходит замуж, актриса отдает ей только что купленную двуспальную кровать и продолжает спать на старом пуфике сама. Ведь у Раневской не так много близких людей. На самом деле их очень мало.
У Раневской никогда не было ни семьи, ни детей. В советское время это объясняют нарочитой преданностью актрисы искусству.
Раневская действительно считает, что нормальная семья несовместима с искусством: «Семья заменяет все. Поэтому, прежде чем заводить семью, нужно разобраться, чего вы действительно хотите – семьи или этого всего». Но это не вся правда. Но правду скрывает она.
С невероятно откровенной болтовней о своей внутренней активности или скелетах в шкафу, она не позволяет ей ни словом догадаться о своей по-настоящему личной жизни.
Никто не только не знает, с кем она спит, никто не знает, любила ли она кого-нибудь вообще в романтическом смысле этого слова. Когда актрису спрашивают об этом, она любит рассказывать историю с раннего возраста о том, как у нее было разбито сердце.
А именно, в то время, когда она еще играла в провинциальном театре, она была очень влюблена в самого красивого актера труппы. И чуть не упала в обморок, когда этот однажды обратился к ней.
Красавица пригласила в гости и тот сделал второй удививший ее шаг — согласился. Молодая актриса на последние деньги купила вино, что-то съедобное, что было в те послереволюционные времена нищеты, шафран.
В семь часов вечера человек мечты еще не пришел, в восемь — тоже нет. Но вот, наконец, он появился в девять утра – заметно пьяный и с женщиной рядом. И спросил, не хочет ли новый коллега пойти на пару часов погулять… И вот, после такой прогулки Раневская больше не может доверять мужчинам.
Жизнь советских актеров в раннем СССР только со стороны выглядит угнетенной и забитой властями. На самом деле богема даже в страшные тридцатые годы жива. Доказательств этому мало, но некоторые из них очень убедительны…
Например, изобразительные шедевры выдающегося режиссера Сергея Эйзенштейна. Эйзенштейн быстро понимает масштаб таланта Раневской, с удовольствием снимает ее и с удовольствием разговаривает. В одной из ночных бесед о кино и искусстве ( просто разговоров без продолжения) Эйзенштейн постоянно что-то набрасывал.
Когда утром они расставались, Раневская получила стопку карикатур. Абсолютно все демонстрировали саму актрису в абсолютно непристойных позах, а ее сердце пронзал мужской орган, над которым была подпись – «Сердце Фаины». Наверное, то самое, что когда-то сломала провинциальная красавица свиданием с коллегой…
У Раневской были недолговечные романы с мужчинами – об этом можно судить даже после нескольких абортов в ее жизни. Но по-настоящему цепляться она может только за женщин. Прежде всего, уже упомянутая Павла Вульф, в доме которой уже некоторое время жила Фаина и которая воспитывала в ней выдающуюся актрису.
Насколько сильным было физическое сопротивление в этих отношениях, которое она тщательно скрывала, но в бумагах Раневской сохранилась запись, которую она оставила вскоре после смерти Вульф.
Она могла бы быть написана для любимого Джульетты Ромео, если бы только она осталась жива после его смерти…
Другая женщина входит в жизнь Раневской уже во время войны и тоже остается в ней на всю жизнь. Это королева русской поэзии Анна Ахматова. Она буквально обожает Анну и как поэта, и как женщину – Анна – единственный человек, в присутствии которого Раневская немного смягчает свой сильно приправленный язык.
Ахматова ей не принадлежит и не может принадлежать (даже не столько из-за своей сексуальной ориентации), сколько себе. Но Раневской это совсем не нужно – ей нравится чувствовать себя освещенной светом Королевы Анны и немного облегчить жизнь Ахматовой в годы послевоенных репрессий.
«Поэзия Ахматовой у меня в крови», — пишет она после смерти поэтессы.
В начале шестидесятых судьба немного улыбается актрисе — к ней переезжает старшая сестра. Похоронив мужа во Франции, она решает вернуться на родину, и советские чиновники в порядке исключения разрешают Изабелле поселиться у сестры.
Но опять же, это оказывается ухмылкой судьбы, а не улыбкой. Через пару лет Изабель заболевает раком и умирает.
Теперь Фаина осталась одна по-настоящему. Одиночество еще болезненнее окрашивается популярностью гиганта. Люди приходят не в театр, а «в Раневск».
Когда она заболевает и театр пытается заменить ее другой актрисой, зрители угрожают выбросить дверь администрации. «Столько любви, а в аптеку идти некому…» – грустно заключает Раневская, глядя на увядающие цветы в гримерной.
На самом деле, это не так уж и безумно – ее навещают коллеги, друзья и внук Вульф, но она любит все немного драматизировать. Из своего одиночества она вызывает в воображении целые истории.
Например, перед Новым годом предупредить друзей, чтобы они не приходили к ней, так как она хотела беспрепятственно находиться рядом со своим молодым человеком. Как его зовут? Евгений Онегин…
Страх перед старостью и болезнями Раневскую не волнует — она смотрит ему прямо в глаза… Даже не в глаза – прямо в горло зверю.
Она без страха называет вещи своими именами, и они настолько метки, что многие из ее выражений со временем фольклоризируются. «Самое неприятное заболевание – это геморрой. Ни себе посмотреть, ни людям показать», — жалуется она.
«Здоровье? Здоровье — это когда каждый день болит в разных местах», — со знанием дела отвечает она на вопросы о здоровье. В свою очередь, оправившись от инфаркта, она делает вывод: «Если человек действительно хочет жить, врачи бессильны».
Раневской также принадлежит знаменитая поговорка о том, что «возраст – это один большой поросенок». К счастью, в старости уже никому нет дела до внешней красоты, и Раневская, хотя и постоянно жалуется на свою «толстоту», стареет с чувством собственного достоинства и обаянием. И, прежде всего, никогда не теряет чувства юмора.
Однажды, когда она одевалась, дверь гримерки театра случайно вскрыл театральный техник. Раневская стояла совершенно обнаженная, только с сигаретой в руке. Мужчина замер в немом ужасе. «Извините, вас не шокирует, что я курю?» — извиняющимся тоном спрашивает актриса.
У Раневской был адский характер. «Я не пью, я больше не курю, и я никогда не изменяла своему мужу, потому что у меня никогда не было такового», — сказала она однажды журналисту. «Значит, получается, что у вас вообще нет недостатков?» — спрашивает он.
— Это совсем не так. У меня есть небольшая проблема, — я склонна немного врать», — с чувством собственного достоинства отвечает Раневская.
Ее острый ум и мгновенная реакция, глубокий сарказм и блестящая самоирония заставляют ее восхищаться и бояться ее. Особенно молодых коллег, которые вообразили себе чуть больше, чем они есть на самом деле.
Одной даме Раневская в порыве доброты делает комплимент за то, что она все еще выглядит молодой и красивой. «К сожалению, я не могу ответить вам тем же», — отвечает актриса, желая раз и навсегда сыграть на языке Раневской. «Но вы не могли не усмехнуться – так же, как и я!» – советует Раневская.
Как ни странно, она пользуется благосклонностью людей во власти, талант актрисы заметил и оценил даже Сталина.
Может быть, именно поэтому она позволяла себе относиться к мелким чиновникам во власти со всем должным презрением. В частности, она не терпит никого из боссов государственного телевидения.
Когда-то давно ей задавали вопросы о планах на будущие спектакли, на что актриса ответила легко и непринужденно: «А где мы сможем увидеть вас в следующий раз?» – «В гробу», – усмехнулась Раневская.
Она остается верной себе даже в те моменты, когда искренне хочет проявить доброту. Артистке уже за восемьдесят, когда она играет в сериале «Правда — хорошо, а счастье лучше». Однажды, во время время репетиции коллега расстроилась из-за своих неудач, и Раневская решила порадовать ее шоколадкой или другим угощением.
Она сходила в театр-буфет, но туда только что принесли первые длинные тепличные огурцы (в советские годы большая редкость в середине зимы). Она купила самый длинный огурец, спряталась и пошла обратно на сцену.
В самый разгар спектакля она внезапно вытащила свой гигантский огурец и сказала актрисе: «Смотри, какой чудесный огурец я тебе принесла!» Коллега быстро отпустила неприятную ситуацию и искренне благодарила свою подругу.
На что, благородно уходя со сцены, Раневская ответила: «Делай, что хочешь, дорогая! Хочешь – ешь, хочешь – живи с ним…» Вся труппа на мгновение пытается переварить только что услышанный диалог восьмидесятилетних дам, и тут раздается безудержный смех…
Она ушла со сцены в возрасте 85 лет
Она поняла, что текст внезапно был забыт и истоки пьесы были нарушены. Все, хватит. «Всю свою жизнь я жила, плавая баттерфляем в ночном горшке», — говорит Раневская в конце жизни. Все свои долгие годы она пыталась показать себя с худшей стороны. Но история сделала из этой актрисы живой шедевр.
