Сарафан не сходился на ней, а барина-виновника и след простыл. «Трудно тебе придется», — вздыхала старшая сестра, замужняя Люба. На исходе весны 1847 года односельчане называли Фимку «тяжёлой», потому что ждала ребёнка. И никто не знал, как его в будущем крестить, и как записать.
Офицер Иван Иванович Одинцов окончил свою службу в тридцать шесть лет, по состоянию здоровья. Высочайшее прошение было удовлетворено, и он направился в родные места, на Орловщину. Там его ждало маленькое именье с барским домом и небольшое хозяйство, вверенное в руки управляющего. Теперь Иван Иванович, сельский помещик, мог жить-поживать и ни о чем плохом не думать.
От рождения он был человеком добродушным, но ленивым. Матушка пеняла ему, что Ванюшка уж слишком любит развлечения да игры. На службе Одинцов больших чинов не сыскал, и вернулся в столь малом офицерском звании, что и называть его было неудобно.
Вот и в имении своем он предпочел мало о чем заботиться: отдыхал день-деньской, требовал от камердинера сладкой наливки и был не прочь разнообразить свой досуг приятным обществом.
Крепостных у него было пятьдесят душ, но среди них Иван Иванович сразу отыскал самую красивую – Фиму. В ту пору никто не удивлялся, если барин проявлял интерес к своей дворовой. Да и интерес оказался взаимным. Был Одинцов молод, недурен, работой Фиму не обременял. Живи да радуйся!
— Надобно вам, Иван Иванович, жениться. – как-то сказал Одинцову его сосед Багров, заехав в гости. – Годы у вас самые подходящие, дом и угодья есть. Самое время обзавестись супругой и детишками.
— И то правда. – проговорил Иван Иванович.
Но свататься он не спешил. Ему так понравилась беззаботная привольная жизнь, что Одинцов предпочел ее любой другой. И Фимка рядом – чего еще желать? А по соседям побежали слухи: дескать, помещик-то просто так транжирит деньги. Хозяйством своим не интересуется, скоро все по ветру пустит. Только и делает, что развлекается…
Неудивительно, что два года спустя, когда Иван Иванович все-таки сделал шаг в сторону дочери помещика Артамонова, ответили ему решительным отказом. Нисколько не опечалясь, Одинцов отправился в Москву, проветриться. Но в голове засела нехорошая мысль: что это, ему отказали? Да с какой же стати?
Легкомыслие Ивана Ивановича сыграло против него. Если поначалу окрестные помещики интересовались его делами, да приглашали к себе, то по возвращении Одинцова из Москвы словно про него забыли. Сговорившись!
Кто-то говорил, что Иван Иванович вот-вот проиграет свое наследство, кто-то слагал небылицы про его отношения с крепостными (про Фимку вся округа знала, но к ее имени добавляли и другие). Так или иначе, но Одинцова списали со счетов.
Говорили, что однажды Иван Иванович сильно захворал. Да так, что пришлось звать священника, чтобы отпустил грехи. Глядя на мечущегося Одинцова, батюшка тяжело вздохнул:
— До чего ж ты себя довел, Иван Иванович?
…Едва придя в себя, Одинцов встал перед зеркалом. Перед ним стоял грузный некрасивый человек, с лицом, сильно заплывшим. На затылке проглядывала лысина, а в глазах стояла невыразимая печаль. За считанные годы Иван Иванович раздобрел и потерял свой былой офицерский лоск. Где был тот красивый молодец, что прибыл на Орловщину?
— Неправедная жизнь, неправедная! – повторял Одинцов, с ужасом глядя на себя. – И хворь моя оттуда же…
В кратчайший миг он стал самым богобоязненным человеком на свете. Вызывал управляющего и подписал вольные грамоты для Фимки и всех девушек, что побывали у него. А потом велел снести свой старый барский дом.
— Как же, Иван Иванович? – восклицал управляющий Бланк. – А жить вы где будете?
— Новый выстрою. Дом для новой жизни. – не задумываясь, ответил Одинцов.
Переодевшись в лапти и старый кафтан, взяв в руки образок, Иван Иванович вышел из ворот своей усадьбы. Только его и видели…
Фимка выплакала все глаза. И барина было жалко, такого доброго, и саму себя. Ведь очень скоро после того, как Иван Иванович пропал, узнала она, что ждет ребенка.
— Тяжелая Фимка! – кричали мальчишки.
Была она теперь свободная, да что толку? Одна, с мальцом. Как выжить?
Никто не знал, куда ушел Иван Иванович. Странствовать по миру, молиться. Но куда? Управляющий отвечал на вопросы дальней родни, которая пожаловала вступать в наследство, что у него нет сведений о кончине Ивана Ивановича. А значит, говорить о завещании пока преждевременно…
Начали помаленьку и соседи волноваться. Ведь дело-то какое! Взял да ушел! Устыдился своей прежней жизни! И полгода прошло, прежде чем, опираясь на толстую кривую трость, вернулся обратно Иван Иванович.
Был он оборван и худ, не брит, не чесан, и глаза горели яростным огнем. Пришел он, чтобы объявить свою волю: продаст имение и все пустит на добрые дела… Как взгляд его остановился на располневшей Фимке, выбежавшей навстречу…
И снова жизнь сделала крутой вираж. Вмиг передумал помещик Одинцов обрывать все концы. И улыбка озарила его худое грязное лицо:
— Эх, Фимка! Быть тебе барыней!
В лето 1847 года помещик Иван Иванович Одинцов взял в жены Евфимию Михайлову, крестьянского сословия. А спустя несколько недель после свадьбы на свет появился их первенец, законный наследник. Первенец, потому что впоследствии были у них и еще дети.
История не сохранила, когда именно скончался Иван Иванович, но произошло это не раньше 1868 года. А затем в губернских архивах упоминается почтенная вдова Евфимия Михайловна Одинцова, которая вступила в права наследования. Та самая тяжелая Фимка.
