— Мужика бы тебе хорошего, Ильинична, — подмигнула Настена. — Глядишь, еще и детишек понянчишь.
— Да ну тебя, егоза, — буркнула кухарка, сурово сведя брови. — О баловстве таком и думать стыдно!
— Отчего же, — наседала Настасья, — вот ежели бы какой видный да солидный посватался, неужто бы отказала?
— Где же такого сыскать? Сама знаешь, какие в столице женихи. Балаболы одни! В кабак последний грош несут!
— А на что тебе, Марья Ильинична, хлыщи петербургские?! Вот в деревнях получше-то народ будет — не чета городским. Основательный, работящий.
— Как же их найти-то. Был бы кто знакомый.
— Есть один на примете, — усмехнулась Настя, — волостной старшина. Чай не вертопрах какой! И невесту ищет. Тебя бы ему сосватать, в самый раз!
— Так чего ж не сосватать-то, — краснея, словно, девица, пробормотала кухарка.
Поэт Николай Алексеевич Некрасов долго не мог найти хорошую кухарку. А как отыскал — не мог нарадоваться. Марья Эсаиасовна Линдфорс — для удобства прозывавшаяся Марьей Ильиничной, а для кого и просто Ильиничной — происходила то ли из финнов, то ли из других прибалтийских народностей.
Она превосходно разбиралась в русской кухне, а также знала немало новомодных столичных рецептов. И оттого с одинаковой сноровкой баловала хозяев и их гостей то стерляжьей ушицей с расстегаями, тыковником или тельным, а то уткой с каштанами или цыпленком под каперсовым соусом.
Отменная стряпуха высоко ценилась в Петербурге, а потому наниматели немало платили Марье Ильиничне за ее услуги. А вот тратить — она почти не тратила.
Жила у господ на квартирах, где ей выделяли комнатку, столовалась тут же, на кухне, что до одежды — то бережливая Ильинична нередко довольствовалась подаренными нарядами, расставляя старые хозяйкины платья.
Добронравная и экономная кухарка, складывая каждую выгаданную копеечку к остальным, накопила таким образом немалый капитал. И, по слухам, не брезговала ростовщичеством, выдавая в долг разные суммы — доходило и до ста рублей!
Скопленные средства, однако, не испортили характера Марьи Ильиничны. Как многие женщины, связавшие свою жизнь с кухней, она была дородна и добродушна, сердце имело теплое, натуру — общительную. И даже отличалась простоватостью и чувствительностью.
— Дорогой отведаешь, голубчик, — совала она пирожок мальчишке-посыльному, притащившему покупки из лавки. И вздыхала. Своих-то детишек понянчить не довелось.
Дожив до зрелых лет, кухарка семьей так и не обзавелась. Хотелось ей выйти замуж за человека приличного. Работящего, не беспутного. Такого, чтобы дельце какое имел или должность. По кабакам не безобразничал, в игры не играл, за юбками не бегал.
Да где же такого взять?! Кого столичная жизнь не подпортила, те давно уже женаты были, ребятишек воспитывали.
О своих мечтах как-то раз разговорилась Марья Ильинична с Настасьей, судомойкой. Настя — сама из крестьян Порховского уезда Псковской губернии — когда-то приехала в Петербург вместе с сестрой и зятем в поисках лучшей доли.
Да так и осталась. Ее сестрица с мужем устроились работать на фабрику. А сама Настёна поступила в кухмистерскую, где и держалась, пока не сманила её к себе в подсобницы Ильинична, однажды зацепившаяся с ушлой и болтливой девицей языками.
Под крылышком Марьи Ильиничны Настя быстро освоилась. И вскоре все их разговоры стали ходить вокруг да около любимой кухаркиной темы.
Сочувственно кивая под сетования Ильиничны, Настасья не упускала случая, чтобы обругать столичных кавалеров. А однажды обмолвилась о том, что и хорошую невесту в нынешние времена найти непросто.
Дескать есть у неё один хороший знакомый на родине. Хоть и из крестьян, однако же человек не бедный и в народе уважаемый. За свои заслуги избран волостным старшиной: наблюдает за порядком да решает местные вопросы. Вот кабы их с Ильиничной познакомить — глядишь, и сложилось бы!
Надежда на счастье неожиданно вскружила Марье Ильиничне голову. «Отчего бы и не спознаться?» — рассуждала она про себя.
Наконец, решилась:
— Написать надобно. А там посмотрим, как дело обернется.
В Псковскую губернию полетело письмецо, где были расписаны прелести Марьи Ильиничны: что она — женщина честная, добрая, работящая. Только с семейной жизнью у неё всё не ладится.
Недолго кухарка ждала ответа, трепеща от волнения. Вскоре пришла весточка от старшины…Завязалась любовная переписка, совершенно затуманившая голову Марье Ильиничне. Даже блюда, которые подавались на стол Некрасову, отчего-то стали выходить пересоленными.
Наконец, кухарка пришла к хозяину и попросила расчёт: рассказала, что волостной старшина позвал её в жёны, ежели готова оставить столицу и переехать к нему в Порховский уезд, ведь у него там и дом — полная чаша, и хозяйство.
Сопровождать боязливую Марью Ильиничну, которая опасалась со всеми пожитками ехать одна, отправились Настасья с сестрой. А муж Ульяны, отбывший заранее из Петербурга, обещался встретить их на станции Новоселье, откуда еще предстояло добираться до места…
Однако счастливого финала у истории Марьи Ильиничны не случилось.
Летом 1877 года в лесу близ станции было найдена женщина. Никому из местных не знакомая, по-городскому одетая, очевидно, ограбленная и нашедшая свой печальный конец от руки неизвестного.
Поначалу следствие зашло в тупик. Однако в дело вмешалась сама судьба: одна помещица, проживавшая в том же уезде, услышала о страшной находке и сама пожелала поговорить с полицией.
Незадолго до происшествия она приехала поездом из Петербурга, и на станции заметила как нескольких женщин, тоже прибывших из столицы, забирал на подводе крестьянин, показавшийся ей знакомым. Ей даже удалось припомнить его имя.
Оставалось лишь найти преступника. И с этим следствие справилось: Настя, Ульяна и ее муж, польстившиеся на деньги Марии Ильиничны Линдфорс, были арестованы.
На допросе Настена призналась, что волостного старшины, к которому так стремилась влюбленная кухарка, никогда не существовало: пылкие письма за малую денежку сочинял знакомый ей юноша — ученик консерватории…
