Белые руки её онемели от холода. Когда ей подали перо, чтобы подписать бумагу, княжна с трудом вывела свое имя – пальцы не слушались. В её глазах не было ни гнева, ни сожаления. Только спокойная решимость выстоять до конца.
Это и злило императрицу Анну Иоанновну: не сгибалась Юсупова! Не просила о милости! Оттого и приказ звучал так жёстко: «Не щадить княжну Прасковью».
Князь Григорий Дмитриевич души не чаял в дочери. Красавица и умница, каких поискать. В браке у него родились пятеро детей: три сына и две дочери. Одна из девочек, Мария, предпочла уйти в монастырь, сыновья служили, а отрадой стареющего царедворца оставалась Прасковья.
«Первый император Пётр меня жаловал и в голову целовал», — позже рассказывала княжна.
Она, действительно, росла при русском Дворе и прекрасно знала и государя, и его супругу, и цесаревну Елизавету. С последней они крепко сдружились, и даже в самые непростые для Елизаветы годы, Прасковья оказывалась рядом. Вместе танцевали, вместе ездили на охоту, вместе со смехом обсуждали кавалеров – дело молодое!
В первой трети XVIII века Юсуповы уже скопили немалое состояние. Удачный брак Прасковьи мог приумножить её богатства, но под венец она идти не спешила. А батюшка не настаивал: рядом с любимой дочерью легко и спокойно проживать старость.
Говорили, что Прасковья была в курсе всего, что происходило с Елизаветой. Что знала о её увлечении красавцем Бутурлиным, что помогала её встречам с Семёном Нарышкиным… Дело зашло так далеко, что пошли слухи, будто бы дочь Петра Великого тайно с Нарышкиным обвенчалась.
Когда об этом донесли молодому императору Петру II, последовал приказ: немедленно отправить Семёна Кирилловича за границу. А за Елизаветой установить постоянный надзор… Первое время к цесаревне не пускали никого, и только потом разрешили Прасковье её навещать.
С глаз долой – из сердца вон. Нарышкин уехал в Париж, а Елизавета, недолго поплакав на плече подруги, обратила свой взор на Алексея Шубина. Нежные письма Елизаветы к нему сохранились до наших дней:
«Я не в своей мочи огонь утушить… Сердцем болею, а чем пособить… Лучше б тя не знати, нежели так страдати по тебе».
В январе 1730 года не стало императора Петра II. Мнения сановников разделились – кого сажать на престол? Завещание императрицы Екатерины I однозначно отвечало на этот вопрос: сначала должен править Петруша, внук её мужа, а потом, коли у того не окажется детей, следует возвести Анну Петровну на престол. И её наследников.
Ну а если так случится, что Анна останется бездетной, то следующая в очереди на трон — цесаревна Елизавета. Но к 1730-му году двух упомянутых в завещании лиц уже не было в живых — ни Петруши, ни Анны Петровны. Был только маленький сын Анны, и была Елизавета…
В эти студёные дни Елизавета не помышляла о троне. Княжна Юсупова и цесаревна много говорили между собой, что чаша весов склоняется в другую сторону. Самой вероятной кандидатурой на российский престол был крошка-сын Анны Петровны… Но обе девушки и подумать не могли, что завещание государыни просто-напросто отметут в сторону.
«Нам прачка не указ», — шумели Голицыны и Долгоруковы. И отправили посланников в Курляндию, к Анне Иоанновне. Та приходилась Петру Великому родной племянницей, и казалась знатным вельможам идеальной кандидатурой: ничего не знает о жизни в России, не имеет никакого влияния, будет делать, что ей укажут.
Да только Анна сразу проявила характер. Едва оказавшись на родине, поставила на место всех, кто попытался ей что-то диктовать. Верховный Тайный совет потерпел поражение. А новая императрица начала присматриваться к окружению, выявляя лояльных персон. Среди них оказался и брат Прасковьи, князь Борис Юсупов.
Ему не нравилась дружба, которую Прасковья поддерживала с Елизаветой. В новых условиях она казалась ему неподходящей – а вдруг в голове цесаревны зреет заговор? Тогда пропадёт и Прасковья, и все Юсуповы скопом.
Разбираться, кто участвовал, а кто нет, не станут. Но говорили, что была у него и личная неприязнь к сестре, к любимице отца. Григорий Дмитриевич и так бесконечно баловал Прасковью, а в завещании обещал выделить ей едва ли не больше, чем другим детям.
В начале сентября 1730 года не стало князя Григория Юсупова. А двумя неделями позже, среди ночи, в княжеский дворец пришли за Прасковьей. Её взяли под стражу по личному распоряжению императрицы. Борис Юсупов в те же дни получил новый придворный пост. «Избавляется от сестры-наследницы», — шептались при Дворе.
Ничего не понимающая девушка была отвезена к тихвинскому архимандриту Феодосию. А тот поручил княжну игуменье Дорофее, с важным наказом – следить за девой Юсуповой строго, и никуда не выпускать. Чего бы она не пообещала за свою свободу…
Первые дни Прасковья просто ждала: что это недоразумение закончится, что ей хотя бы объяснят, что происходит. Княжна не знала, что судьба её уже решена. Что императрице Анне Иоанновне уже столько наговорили про неё… Якобы готовила интригу против государыни, искала для цесаревны Елизаветы сторонников, выказывала неприязнь к Анне Иоанновне словесно и письменно…
Мать сумела передать для дочери денег, одежду, всё самое необходимое. Шли дни и недели, но ничего не менялось. В своих застенках Прасковья тосковала и гневалась, а иногда слетали с её уст неосторожные слова – а кто бы в её положении вёл себя иначе?
И не знала княжна, что всё говоримое ею подробно записывают и отсылают императрице. Подпитывают её неприязнь, разжигают костёр ненависти в сердце Анны Иоанновны.
С окружением Елизаветы Петровны императрица продолжала разбираться: Алексей Шубин попал на Камчатку. А Прасковья, в сердцах, наговорила про государыню достаточно. Список её проступков постоянно приумножался, ей приписали даже ворожбу.
Вне себя от гнева Анна Иоанновна дала приказ – не щадить княжну Прасковью. Применить к ней девятихвостых «кошек», а затем постричь в монахини и отправить как можно дальше от столицы. 30 апреля 1735 года приказ был выполнен. Была княжна Юсупова – стала монахиня Прокла.
Её отправили в монастырь Тобольской епархии. Перед этим дали строгое наставление – молчать обо всём до самой смерти. Но княжна мириться с этим не собиралась:
«Стала являться бесчинна, в церковь не ходит, монашеское одеяние сбросила».
Она даже на свое новое имя откликаться не желала. За то, что вела себя дерзко, её заковали, словно каторжанку, в «ножные жезлы». Не щадили, как было ранее предписано…
Умерла она в 1762 году. Императрица Елизавета Петровна, воцарившись двадцатью годами ранее, вернула из ссылки Шубина, а вот Прасковью позабыла. «Знала великую тайну», — говорили при Дворе. А вот какую — нам до сих пор неизвестно.
