Помочь Марьюшке было уже невозможно. Двадцать два года, ей бы жить да жить! Но здоровьем она никогда не отличалась, а тут еще переживания из-за мужа… Вот поэтому-то Елизавета Алексеевна Арсеньева и указала своему овдовевшему зятю на дверь.
«Он сгубил мою дочь», — решительно говорила убитая горем женщина. Миша Лермонтов, совсем малыш, остался круглым сиротой.
О муже и отце в этом доме старались не вспоминать – слишком больно и гадко. 2-го января 1810 года елецкий помещик Михаил Арсеньев предпочел добровольно покинуть этот мир. Причиной стала красавица-соседка, в которую Арсеньев был давно влюблен.
Когда мужа отпевали, Елизавета Алексеевна не проронила ни слезинки. Она пыталась сдержать ярость, которая клокотала в ней: неужели можно так распускаться?
Сама она была женщиной сильной, умной, здравомыслящей. И «коленце» мужа понять не смогла.
— Марьюшка, помолись о папеньке. – Только сказала она дочери. – Авось его душа и успокоится.
«Прямой, решительный характер ее… носил на себе печать повелительности и, может быть, отчасти деспотизма», — говорили об Арсеньевой современники.
Она обожала свою дочь. Марьюшка была центром вселенной, ее отрадой и главным сокровищем. Увы, это драгоценное дитя не отличалось крепким здоровьем. Лекари частенько приезжали в московскую усадьбу Арсеньевых – холода всегда плохо сказывались на девушке.
Едва открывался светский сезон, как она немедленно простывала и пропускала половину балов. Елизавета Алексеевна успокаивала дочь: приданое у нее хорошее, двадцать пять тысяч за Марьюшку даст, так что жених обязательно найдется.
Вышло так, что в гостях у знакомых, в Орловской губернии, девушка познакомилась с офицером Юрием Лермонтовым. Многие потом говорили, что бедный дворянин просто положил глаз на богатство Марьюшки. Пензенский губернатор, граф Михаил Сперанский, о нем был невысокого мнения:
«Странный и худой человек».
Известно, что карьерных успехов Лермонтов снискать не стремился. В 1805 году Кексгольмский полк, к которому был приписан Юрий Петрович, выступил из Петербурга. Однако Лермонтов к сослуживцам не присоединился, сославшись на слабое здоровье.
И в 1812 году он тоже не показал особой доблести, в ополчении пробыл недолго, а потом опять «подвело здоровье». Трусоватый, не слишком амбициозный, он понимал, что устроиться в жизни как-то надо.
Марьюшку не считали писанной красавицей. Она была бледной копией своей матери, но в Лермонтова влюбилась так, что больше ни о ком не желала слышать. А вокруг шептались: «Мезальянс!».
Виданное ли дело, чтобы единственная дочь столь состоятельной дамы, впечатлилась провинциальным дворянином с тремя незамужними сестрами и крошечным чином? Арсеньева пыталась сопротивляться, но слабенькая Марьюшка на этот раз была тверда, как скала.
— Бог с тобой. – Вздохнула Елизавета Алексеевна. – Уж коли считаешь, что в этом твое счастье – иди за него.
Зять не нравился ей с самого первого взгляда. Арсеньева не была мистиком, но что-то неприятное в Юрии Петровиче, что-то роковое рассмотрела. А потому и деньги – обещанное приданое – решила придержать.
На бумаге выходило, что Лермонтову выдают двадцать пять тысяч рублей. Но их отставной офицер не увидел. Вместо этого Арсеньева позволила зятю управлять имением в Тарханах, хотя и следила за тем, что там происходит.
Понесла Марьюшка скоро, и на семейном совете решили, что ребенку лучше появиться на свет в Москве, где быстрее и проще найти доктора. Так что в ночь со 2 на 3 октября 1814 года в трехэтажном доме у Красных Ворот на свет появился мальчик. Назвали его в честь деда, Михаилом, и крестили в церкви Трех Святителей.
Поправлялась Марьюшка долго, тяжело. Для малыша сразу нашли бонну, которая взяла на себя заботу о мальчике. От этой крепкой и рослой девушки веяло силой и женским здоровьем, чем дочь Арсеньевой похвастаться не могла.
Марьюшка и глазом не успела моргнуть, как супруг оценил прелесть новой обитательницы их дома. С женой же он стал холоден и вел себя отчужденно, будто они приходились друг другу соседями. Неудивительно, что супруги начали ссориться, и Лермонтов частенько выплескивал раздражение слишком бурно.
«Страдает часто болью головы и груди, — писал о Лермонтове ещё полковой врач, — подвержен бывает судорожным припадкам».
Про гувернантку сына Марьюшка узнала от знакомых. Сначала молчала, думала дождаться объяснения уже дома. Но не стерпела. Карета везла их из села Кошкарёво в Тарханы, когда Марьюшка выплеснула всё, что у нее скопилось на душе. Муж ответил грубостью. Эта некрасивая сцена так поразила молодую женщину, что она расхворалась.
Теперь уже врачи были бессильны помочь. Чахотка развивалась стремительно. Какое-то время Марьюшка еще пыталась брать на руки сына, но потом у нее совсем не осталось сил. 24 февраля 1817 года молодой женщины не стало. Елизавета Алексеевна Арсеньевна бросила на зятя полный ледяной ненависти взгляд: «Вы сгубили мою дочь».
Не было и речи, чтобы Лермонтов оставался в Тарханах. У Арсеньевой остался тот самый «крючок», за который она могла его как следует зацепить. Вексель на двадцать пять тысяч. Разговор был коротким: Миша остается с бабушкой, а отец мальчика убирается прочь. На девятый день после смерти жены отставной офицер Лермонтов уехал в тульское поместье Кропотово.
В том же 1817-м году Арсеньева подписала завещание. Она оставит все внуку, но лишь при условии- он будет находиться рядом с ней. Если только отец попробует забрать Мишу, то весь капитал перейдет к семейству Столыпиных.
Ужасная судьба отца и сына
Жить розно и в разлуке умереть,
И жребий чуждого изгнанника иметь
На родине с названьем гражданина!
– Позже напишет Миша Лермонтов.
Да, это все будет намного позже. Когда он станет известным поэтом, когда о нем заговорят в Петербурге и в Москве. Мишель – как его называли дома – любимый внук Елизаветы Алексеевны, стал для Арсеньевой утешением и отрадой. Как некогда ее обожаемая дочь, Марьюшка.
