Томас Джефферсон – один из самых любимых в США президентов прошлого. Гуманист, изобретатель, философ, дипломат, один из борцов за независимости и один из авторов Декларации независимости… Тем большим шоком оказывается для многих американцев история его слишком юной рабыни-жены.
Когда во время протестов под девизом «Жизни чёрных имеют значение!» («Black lives matter») памятники Джефферсону обливали краской или скидывали, многие негодовали: как так, почему страдают именно статуи противника рабства? Хотя причина такого отношения по крайне мере части чернокожих американцев к третьему президенту известна уже больше двухсот лет.
Третий президент США, Томас Джефферсон два века оставался в Америке и за её пределами одним из передовых людей своего времени. Противник рабства, поклонник женского интеллекта и женской общественной активности, активист просвещения широких народных масс, один из авторов Декларации независимости. А ещё – исследователь индейских захоронений, изобретатель, дипломат, философ…
Когда во время протестов под девизом «Жизни чёрных имеют значение!» («Black lives matter») памятники Джефферсону обливали краской или скидывали, многие негодовали: как так, почему страдают именно статуи противника рабства? Хотя причина такого отношения по крайне мере части чернокожих американцев к третьему президенту известна уже больше двухсот лет.
Противник рабства держал рабов, и одну из принадлежащих ему девочек сделал своей наложницей, когда ей было четырнадцать лет. Она родила ему восемь детей. Ни одного он не собирался признавать.
В июле 2020 года двое из многочисленных потомков Томаса Джефферсона заявили, что памятники их предку должны быть убраны с почётных мест. Такое мнение высказали белый журналист Люсиан Траскотт IV и чёрный писатель и блогер Шэннон ЛаНье – оба они носят в себе гены третьего президента.
Девочка из приданого жены
Томас женился ни рано, ни поздно – в двадцать девять лет. Его избраннице было двадцать три, они были хорошо знакомы – троюродные брат и сестра, и Марта, так её звали, была уже вдовой, так что никто не посмел бы шептаться, что кузен с кузиной слишком увлеклись подростковыми играми и теперь им пришлось покрывать грех.
С Мартой Томас получил земли и рабов – она была богатой невестой. С собой она привезла маленькую девочку-квартеронку по имени Салли. О таком было не принято говорить, но Салли была её сестрой. Квартеронами в колониальной Америке называли людей, у которых дед или бабка принадлежали к негроидной расе, то есть потомки мулатного и белого родителей.
Девочка была очень милая. Прежде всего потому – с точки зрения современников – что была почти белой. Конечно, происхождение в ней чувствовалось, но кожа была светлой, и волосы не вились мелким бесом. Салли была даже похожа на Марту. Такие дети были обычным делом. Хотя общество осуждало связь белых господ с чернокожими рабынями, на деле такие связи были распространены.
У горничных и кухарок годами рождались дети, чей отец официально был неизвестен – часто намного светлее своих матерей… И все делали вид, что не понимают, откуда они берутся. Потом эти дети становились горничными и кухарками в том же доме, а подросший сын хозяина «шалил» с ними, как делали его отец и его дед.
Хозяйки делали вид, что ничего не знают, а если натыкались на сам процесс зачатия детей, то наказывали невольницу – за развратность.
Брак Томаса с Мартой был исключительно счастливым. Если не считать того факта, что результатом сердечного расположения Томаса к жене было шесть детей за десять лет. Через эти десять лет Марта умерла, и Томас остался навек безутешным вдовцом. По крайней мере, это прописано в его официальной биографии.
Маленькую невольницу по имени Салли, так похожую на покойную жену, он баловал. Именно она сопровождала его дочь, когда Томас уехал во Францию и оттуда вызвал дочь к себе. Образование и наряды он оплачивал обеим девочкам примерно одинаково. Позже, когда будут обсуждать, чувствовала ли Салли себя рабыней, чужой собственностью, будут упирать именно на счета за её образование.
И на тот факт, что она не подошла к любому полицейскому с просьбой вызволить её. Четырнадцатилетняя девочка, ничего не знающая о законах чужой страны – ну да.
Там, во Франции, у Джефферсона, тогда ещё не президента, конечно, был бурный роман с парижской интеллектуалкой Марией Косвей. Роман зашёл очень далеко. Так далеко, что все, и прежде всех – Мария, ожидали, что Джефферсон сделает ей предложение и увезёт в США. Косвей была замужем, но решительно готова покинуть нынешнего мужа. Для неё связь с Томасом не была интрижкой.
Но Томас уехал в США без неё, забрав обеих девочек с собой – и дочь, и незаконнорождённую свояченницу. Из США он прислал письмо, которое содержало более, чем прозрачные намёки на то, с кем он решил связать свою судьбу. Он писал, что чувствует себя Авраамом, которому жена привела молодую рабыню, чтобы та родила ему детей вместо неё.
Много позже исследователи выяснят, что, по всем признакам, ещё во Франции у шестнадцатилетней Салли был выкидыш. Если Томас – Авраам, то кто рабыня, приведённая женой, кажется, сомнений нет. И, тем не менее, споры не утихали двести лет. Да или нет? А если да – по любви или насильно?
Не может быть!
Впервые вслух о том, что Джефферсон состоит в долгосрочной связи со своей невольницей Салли Хемингс, заявил в 1802 году один из политических противников тогда уже президента, журналист Джеймс Каллендер. Его заявление перепечатали, кажется, все печатные издания в США. Да, уже в те времена связь взрослого мужчины с пятнадцатилетней девочкой не считалась нормальным… если она белая.
Как раз в этом аспекте отношений Джефферсона и Хеминг никто ничего крамольного не углядел: негласно считалось, что чёрная девочка созрела тогда, когда вызывает возбуждение у мужчины.
Скандал был именно в том, что у Джефферсона была фактическая чёрная жена. Такое практиковалось по всей стране – и везде или почти везде члены семьи и соседи делали вид, что ничего не происходит. Конечно, всеми правами супруги наложница не обладала.
Она должна была скрываться, когда в дом приходят гости, она не имела права назвать мужчину, который делает ей детей, их отцом. Если мужчина не давал вольную сразу, то мог, остыв к женщине, продать её, чтобы не мозолила глаза…
В том числе именно эти реалии не дали скандалу как следует разгореться. Джефферсон предпочёл игнорировать скандальное заявление. Нелюбители поднимать тему изнасилований и совращений хозяевами чернокожих девушек выдвинули это молчание, как доказательство невиновности – и все вместе постарались поскорее забыть о произошедшем.
Последующие двести лет сторонники Джефферсона, включая историков, исследующих нужный период, предпочитали считать заявления Каллендера клеветой.
Слухи, однако, продолжали бродить. В 1872 году журналист из Нью-Йорка добрался до бывшей усадьбы Джефферсона, чтобы поговорить со стариком-чёрным по имени Мэдисон Хемингс и узнать, правда ли он – сын президента Джефферсона. Ответ Хемингса журналист тщательно застенографировал, понимая, что создаёт исторический документ:
«Да, сэр, это чистая правда. Третий президент США. Всего у Салли Хемингс и Томаса Джефферсона было четверо общих детей: три мальчика – Беверли, Истон и я, Мэдисон, и одна девочка, наша сестра Хэрриет. У отца не было детей ни от каких других черных рабынь, мы были единственными. И, естественно, мы все приняли материнскую фамилию Хемингс.
Я не могу сказать, что отец любил нас так же, как своих белых детей и внуков, но он всегда заботился о нас, не отправлял на тяжёлые работы и учил ремеслу. Хэрриет стала ткачихой и работала на маленькой фабрике, меня выучили на плотника, а Беверли прислуживал в доме. В моем брате Истоне и во мне больше дала себя знать африканская кровь, но Беверли был совсем светлокожим и очень похож на отца.
Однажды в доме обедал какой-то французский джентльмен, и когда Беверли вошел в столовую с подносом, этот француз чуть не свалился со стула – ему показалось, что Томас Джефферсон подает ему суп. К сожалению, у нас в доме осталось лишь несколько вещей Томаса Джефферсона – очки, чернильница и пряжки от его парижских туфель. Дело в том, что когда отец умер, он был банкротом».
Всем своим детям Джефферсон дал волю – но не Салли. Она оставалась его невольницей. Те из поклонников третьего президента, которые верят в историю их связи, находили разные объяснения этому факту. Во-первых, ей это было не нужно – ведь жена была всё равно что раба мужа, а он считал её женой.
Во-вторых, он писал, что освобождать чёрных нельзя без предварительного обучения ремёсел, и девочек надо продолжать держать при хозяевах до восемнадцати, а мальчиков – до двадцати одного, как белых подростков держат при родителях. Вот только Салли давно уже изучила всё, чему Томас мог и хотел её обучить, и перешла восемнадцатилетний рубеж…
Интересно, что сейчас историки говорят о том, что Хемингс родила от шестерых до девятерых детей Джефферсону – хотя Мэдисон упоминал только четверых. Дело в том, что как минимум двое детей умерли в очень малом возрасте, и старик мог не знать об одном из них и не помнить другого.
Но не солгал ли Мэдисон журналисту? Или, быть может, он повторял семейную легенду, потому что она была ему приятна? Способов проверить рассказ 1872 года, кажется, не было. Пока люди не изобрели генетику.
Всё равно не может быть
В 1998 году генетики решили разыскать потомков Салли Хемингс и сравнить их генетические коды с образцом из остановков Джефферсона. Опознавательным маркером после исследования назвали своеобразную мутацию Y-хромосомы, которая была у хозяина Салли. Исследование дало однозначный результат: дети Хемингс были детьми её владельца.
Открытие вызвало бурное обсуждение в американском обществе. Противники теории связи Салли и Томаса заявляли, что исследование было сфальсифицировано, и прежде всего для того, чтобы обелить президента Клинтона, обвинённого в склонении к интимной связи его молодой подчинённой Левински.
Джефферсон – один из самых уважаемых президентов США, и людей, мол, хотят заставить думать – если уж и он пользовался своей властью для прелюбодеяния…
Доказательства тому – долгосрочность связи и тот факт, что дети у Джефферсона были только от одной из невольниц, а также счета за уроки французского языка.
Притом оправдывающие упускали тот момент, что всё это – свидетельства приязни Джефферсона, а не Салли, и они не снимают вопросов о том, что Томас совратил Хемингс, когда она была подростком и полностью от него зависима… Эти доводы всё ещё звучат в пространстве СМИ.
Джефферсон, без сомнения, очень многое сделал для своей страны и её развития. По меркам времени со своими детьми он поступил благородно. Он не стал давать им блестящего образования, как это делали с детьми-мулатами европейцы его положения, но дал им подходящие для чёрных (по представлениям Америки того времени) ремёсла и обучил их грамоте, а потом, к тому же, освободил их.
Но историки, изучающие биографию Джефферсона по его же переписке, по свидетельствам очевидцев и участников событий, по прямым уликам и косвенным, с сожалением вынуждены признать: в один момент прогрессист превратился в ветхозаветного патриархала.
Он рассуждал о том, как необходимо постепенно освобождать рабов – но это коснулось только его детей, потому что Томас не хотел терять в уровне жизни, освобождая свой живой капитал.
Став Авраамом, делающим ребёнка рабыне, он также начал отзываться о женщинах как о существах, предназначенных вовсе не для общественной жизни и не имеющих права на интересы вне дома. Напротив, его рассуждения влились в общий хор, твердящий, что женщина должна существовать при муже, и никак иначе.
После его смерти Салли не получила вольную. Дочь Джефферсона от Марты стала её владелицей. Новая хозяйка позволила жить своей невольнице вместе с её свободными сыновьями – но и только. Салли должна была помнить, кто был женой, а кто – рабыней.
Часть детей и внуков Салли, с более белой внешностью, постарались жить исключительно в белом обществе и как можно быстрее забыть о своём чёрном происхождении. Через много лет в одном и том же автобусе – если им доводилось его, конечно, делить – на местах для чёрных и на местах для белых сидели правнуки одной и той же рабыни, и между ними была пропасть большая, чем пространство в несколько шагов.
Похоже, выступив за перенос памятника из Вашингтона, белый и чёрный потомки Джефферсона эту пропасть, наконец, перепрыгнули.
