Маше Протасовой было тринадцать, но Жуковский не сводил с неё глаз. Он писал ей восторженные стихи, а потом решил открыться её матери. Рассказать о своих чувствах, в надежде на понимание. Но Екатерина Афанасьевна ответила резкой отповедью.
Поджав губы, она была непреклонна: влюблённый в ученицу – это слишком! Да ещё и дядя! Жуковскому рекомендовали забыть о Маше навсегда. Лето 1807 года начиналось с разочарований.
Оставшись вдовой в 1805-м году, Екатерина Афанасьевна Протасова обнаружила, что кошелек её совершенно пуст. Супруг наделал столько долгов, что на их погашение ушли все семейные капиталы. В распоряжении молодой женщины остались два маленьких села, доставшихся ей в приданое.
Но поселиться даже там возможности не было – не построили в глуши усадебного дома! Надо было или возводить его самой (на что не было средств) или искать другое жилье.
«Не иди в приживалки, — советовала Екатерине её мать, — помогу, чем сумею. Снимай дом в Белёве».
Так вдова и поступила. На лето она уезжала «погостить» к сестре или к матери, а остальное время жила в Белёве, с двумя дочерями, Марией и Александрой. Печалило Екатерину Афанасьевну только то, что девочек следовало учить, но нанимать гувернёров было слишком дорого. И тут, по счастью, подвернулся случай!
Единокровный брат вдовы Протасовой, Василий Жуковский, только-только оставил службу в конторе. Не испытывая ни малейшей склонности к чиновничьей карьере, он был готов всецело заниматься литературой и историей.
Он уже успешно занимался театральными рецензиями, переводами (адаптировал для русского зрителя комедию немецкого драматурга Августа Коцебу), писал стихи и… нуждался в моральной поддержке. Жуковский тоже оказался в Белёве и был не прочь бесплатно помогать Екатерине Афанасьевне в деле обучения её дочерей.
Жуковский и Протасова были родственниками по отцу – вышло так, что помещик Афанасий Бунин, при живой жене, привёз в свое тульское поместье пленную турчанку, Сальху. Та приняла православие, поселилась во флигеле усадебного дома, и… в 1783 году произвела на свет мальчика, Василия. Решено было записать ребенка сыном другого помещика, Жуковского, хотя все прекрасно знали, кто его родители.
Да и рос он среди бунинских детей, наравне с другими… А вот когда Афанасий Иванович скончался, стало ясно, что не считает он бастарда равным законным детям – не оставил Василию ни гроша. Юноше приходилось самому крутиться. Справедливости ради, ему стремились помочь, да и он обладал прекрасным качеством заводить полезные знакомства.
Для Маши Протасовой он был сразу и дядей, и учителем. И очень въедливым педагогом! В свои двадцать три года Жуковский был блестяще образован, и составил подробный план обучения. «Базиль» как его называли Маша и Саша, читал девочкам немецких поэтов, рассуждал о французской философии, и сам писал нежнейшие стихи.
Муза не оставляла его… благодаря Маше. «Можно ли быть влюблённым в такое дитя?» — спрашивал сам себя Жуковский в дневнике, в июле 1806 года.
Если Екатерина Афанасьевна уезжала с дочерями в имение к родным, Жуковский сходил с ума в разлуке. «Я был бы счастлив с нею, — писал он о Маше, которой намеревался в будущем сделать предложение, — она умна, она не захотела бы светской рассеянности».
Годом позже он не выдержал – рассказал о своих мечтах и планах Екатерине Афанасьевне. А та пришла в ужас: влюблённый в ученицу! Да ещё и связанную с ним кровным родством! Формально Жуковский не имел никакого отношения к Маше Протасовой – мы помним, что он был усыновлен помещиком Жуковским.
Но мать справедливо решила, что при желании весь этот родственный клубок легко было распутать. И что тогда было бы с Машей?
Жуковскому сказали: это невозможно. Надеяться – нельзя. И лучше будет, если он уедет. Маша рыдала, но она была воспитана строго. Сам же Василий убеждал её, что необходимо во всём слушаться матушку…
Он думал о ней, покинув Белёв. В феврале 1808 года, ко дню рождения Маши, опубликовал повесть «Три сестры (Видение Минваны)». Отправлял тайные послания, целые синие тетради своих размышлений.
Двумя годами позже купил дом поблизости от Протасовых, чтобы иметь возможность хоть иногда видеться с девушкой. В 1811-м Маше шёл восемнадцатый год, и теперь ничто не мешало Жуковскому просить её руки, однако Екатерина Афанасьевна не сдавала позиций.
Ни заступничество высокопоставленных друзей, ни просьбы, которые выражали их общие знакомые – Жуковский обращался ко многим за посредничеством – не сумели переубедить Протасову в правильности выбранного пути.
Судьба снова свела их в Дерпте: Екатерина Афанасьевна неожиданно проявила милосердие и позволила Жуковскому «как брату и дяде» ненадолго поселиться с ними под одной крышей. За Машей пристально наблюдали – никаких встреч с Базилем тет-а-тет! Им на помощь снова приходили слуги, передававшие тайные записки, признания, стихи…
Протасова уже подбирала жениха для Маши, поэтому новую встречу с Жуковским не считала серьёзной преградой. Хирург Иван Мойер, хотя и не был дворянином, показался матери достойной партией.
Жуковский мучился, но изменить ничего не мог – приехав в Петербург, он узнал о грандиозном успехе своих сочинений, однако на душе его скребли кошки. В скором времени стало ещё хуже: Маша написала ему, что выходит замуж за Мойера.
«Смотреть на сей неравный союз… нестерпимо, — записал мемуарист Филипп Вигель. – Госпожу Мойер, эту прекрасную элегию, я никак не мог приладить к холодной диссертации».
Маша умерла в 1823-м, произведя на свет мёртвого мальчика. Жуковский не успел на её погребение.
Ты удалилась
Как тихий ангел;
Твой могила,
Как рай спокойна!
Там все земные
Воспоминанья,
Там все святые
О небе мысли.
(В. Жуковский)
Сам же Василий женился в 1841-м году, на двадцатилетней Елизавете Рейтерн. О Маше Протасовой он помнил всю свою жизнь.
