— Ты не должна меня так называть, особенно при посторонних! – Просил Генрих. – У нас так не принято.
— Да, хозяин. – Послушно отозвалась девушка и тут же осеклась. – Конечно, Генрих.
Только теперь, оказавшись на родной земле, граф фон Куденхове-Калерги осознал, как сложно им придется. Его любимая, дочь японского купца, с трудом привыкала к новым правилам.
Говорили, что у нее необыкновенно нежная кожа, чувствительная к любым дефектам на ткани. Поэтому Мицуко Аояма, дочь торговца антиквариатом, всегда выбирала самые дорогие материи. Самые мягкие. Ей было семнадцать – гибкая, тоненькая, как тростник, с огромными карими глазами.
Когда австрийский дипломат, граф Генрих фон Куденхове-Калерги, проезжал мимо нее, он так засмотрелся на Мицуко, что упал с лошади.
Он был аристократом до мозга костей – с длинной родословной по отцу и по матери. Семья Генриха владела огромными угодьями, детям дали прекрасное образование. Молодой граф блестяще учился, он говорил на шестнадцати языках (включая русский, японский, турецкий и арабский), так что дипломатическая карьера была для него самой логичной.
В 1888 году, после Афин, Буэнос-Айреса и Константинополя, граф Куденхове-Калерги получил назначение в Токио. А еще тремя годами позже встретил Мицуко.
Можно было бы сказать, что вспыхнул страстный роман, но на самом деле влюбленные имели мало возможностей для встреч – Мицуко была воспитана очень строго. Генрих был настроен решительно, и вскоре отправился к господину Аояма с предложением руки и сердца. Однако в первый раз он получил отказ. Граф Куденхове-Калерги был для японского дома… слишком незначительной фигурой.
Аояма гордились своей родословной: основатель их династии жил еще в одиннадцатом веке! Не счесть замков, которые им принадлежали, не подсчитать земель, которыми они владели… Четыре ветви дома Аояма были связаны теснейшими узами. Для Мицуко тоже приготовили мужа – одного из представителей клана Таданари. Австрийский граф не вписывался в эту картину мира.
Сдаваться Генрих не стал. Он умолял отца Мицуко о милосердии. Взывал к чувствам его дочери. И год спустя сердце господина Аояма дрогнуло: в 1892 году состоялась гражданская церемония. Затем Мицуко перешла в католичество, и стала называться Марией. Это позволило молодоженам обвенчаться по церковному обряду. Вскоре после этого родился их первый сын, Йоханнес.
Но в Австро-Венгрии не радовались такому повороту событий: и там считали, что брак не должен был состояться. Отец графа Генриха, перед тем как закрыть глаза навеки… лишил сына наследства. Но с оговоркой: все унаследует старший внук. Таким образом, влюбленный в японскую красавицу дипломат, превратился в хранителя миллионов. И в 1894 году объяснил Марии-Мицуко – пора в Европу!
Теперь им предстоит управлять поместьями, распоряжаться деньгами, пока не повзрослеет Йоханнес. Есть легенда, что незадолго до отъезда в Австрию, граф и графиня были приглашены в японский императорский дворец, где Мицуко получила из рук императрицы традиционный веер, расписанный хризантемами. На память об оставляемой родине.
В поместье Ронсперг новую хозяйку ждали с любопытством. А потом вздохнули с облегчением: да она милая! И совсем не строгая! Поначалу Мицуко почти не понимала немецкого языка, но со временем выучила его. Правда, дети защебетали по-немецки куда быстрее, и освоились лучше матери, что очень огорчало молодую графиню. Не один раз бывало, что сын обращался к ней на языке отца, а она с трудом подбирала слова в ответ.
Но были и другие моменты, которые тяжело давались Мицуко. По давней традиции она обращалась к мужу «хозяин» или «господин», чем невероятно смущала Генриха. То, что было таким естественным в Токио, в Австрии выглядело неуместным. Однажды, когда дом был полон гостей, Мицуко совершенно естественно для себя произнесла, обращаясь к Генриху: «Мой милый хозяин», и встретила ледяной взгляд одной из пожилых дам.
— У нас другие обычаи, — объяснял граф Кудехнове-Калерги, — пожалуйста, не называй меня так!
Мицуко старалась. Дома, без посторонних, Генрих был для нее хозяин – хозяин для японской графини! И только за пределами их замка она старалась вести себя, словно европейская женщина.
В Европе у них родилось еще пятеро детей. Множество обычаев Австрии Мицуко воспринимала с удивлением – традицию одевать детей в белые платья, которые у нее считались одеяниями мертвых. Еда, непривычная на вкус. Корсет! Дома Мицуко позволяла себе носить кимоно. И лишь выходя на улицу, она облачалась в то, что считали модным подданные австрийского императора.
Тоскуя по родине, Мицуко окружила себя предметами, которые напоминали ей о Японии. Просила родных присылать ей дорогие сердцу мелочи – статуэтки, веера, книги на японском языке. Она занялась живописью, и пыталась передать на холсте свои впечатления о красотах родных мест…
Увы. Вскоре ей пришлось думать о вещах более практичных – Генрих скоропостижно скончался. Мицуко осталась одна с семью детьми.
Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы вникнуть в дела своих огромных угодий. Затем на первый план вышел вопрос образования детей. Чтобы обеспечить мальчикам лучшее будущее, Мицуко переехала в Вену. С детьми она стала требовательной и властной, что вызывало их ожидаемый протест.
Дочерям казалось, что мать слишком давит на них. Возникали разногласия, ведь Мицуко поступала так, как в свое время поступали с ней. Однако Австрия – не Япония…
Подросшие отпрыски обзавелись семьями, но в отношениях с матерью холодок оставался. Отрадой была дочь Ольга, одна из младших, у которой Мицуко и провела последние годы жизни. Ее не стало в 1941 году.
Она просила, чтобы ей позволили найти покой рядом с Генрихом. С любимым хозяином для японской графини.
