Фотографии родителей ставить на тумбочки запрещалось. На подоконниках – ни одного цветка. Ходить дозволялось парами, и за малейший шум воспитанниц ждало наказание. Учебное заведение, созданное Екатериной II для девушек-дворянок, в XIX столетии превратилось в настоящие женские казармы. Таким был Смольный институт.
В 1764 году императрица Екатерина подписала приказ о создании женского учебного заведения, которое разместилось в Смольном монастыре. Но набор воспитанниц начался не сразу – просто не удавалось набрать желающих. Шутка ли, отпустить родное дитя на целых двенадцать лет!
Тогда прибегли к хитрости: много и громко стали говорить, что обучение бесплатное. И этот стимул сработал – институт наполнился детьми.
Екатерина очень внимательно следила за воспитанницами: отмечала успешных, не забывала награждать лучших. Смолянка, которая стала фрейлиной – не редкая судьба для выпускницы. Получалось, что институт выдавал девушкам путевку в жизнь.
Глафира Алымова из многодетной дворянской семьи стала любимой фрейлиной императрицы, а дочь капитана Сергеева, владевшего всего семнадцатью крепостными душами, попала во дворец и после вышла замуж за князя Долгорукого.
Но это после. Сначала были годы учебы, и в очень непростых условиях. Классные дамы и «мадмуазели» — учительницы девушек – завели порядки настолько строгие, что Смольный на полном серьезе стали называть «женскими казармами». Во-первых, воспитанниц держали в максимальной изоляции. Раз в год они выходили на прогулку в Таврический сад, несколько раз в год – давали спектакли в Институтском театре, где присутствовали первые лица государства.
Иногда учениц вывозили в экипажах покататься по столице. Никаких поездок на каникулы к родным, никакого другого общения с внешним миром. Регламентировали даже, как часто можно писать семье.
Во-вторых, существовало множество правил, в том числе негласных, которые следовало соблюдать. Перемещаться по институту рекомендовали парами, держась за руки. Смех и шум в коридорах мгновенно пресекался. Если ученица на уроке зашуршала бумажкой, эту самую бумажку могли пришить к ее платью «в назидание».
Также поступали и с предметами одежды, которые были не должным образом заштопаны. Увидела мадмуазель небрежно чиненый чулок – и он прикалывался к спине смолянки, чтобы каждый «полюбовался» на ее работу.
Труднее всего приходилось самым маленьким (а набирали уже с шести лет). Если от холода, который постоянно царил в институте, кто-то не успевал добежать до уборной, то мокрую простыню выставляли на всеобщее обозрение. Чаще за завтраком, под смех остальных.
Следить за порядком в общей комнате, где спали воспитанницы, должны были они сами. Горничные делали уборку, но заправлять кровати и убирать на табуретах и тумбочках должны были сами девушки. Зазевалась, не успела – получала наказание. Иногда горничные помогали, но в основном лишь тем воспитанницам, кто дарил им подарки. Если у смолянки не было денег, то помощи ей ждать было неоткуда.
Хотя среди обучающихся было немало бедных девушек, низкий достаток остальные высмеивали. Нельзя было показывать, что у семьи совсем нет средств. Елизавета Водовозова, закончившая Смольный, писала в воспоминаниях, что воспитанницы стыдились скромно одетых родственников.
«- Кто навещал тебя сегодня? – Насмешливо спрашивали в классе.
— Няня, — краснея, отвечала девушка. Ей тяжело было признаться, что дама в потертом пальто, которая приходила с утра – ее родная мать».
Обстановка в институте была самой простой – выкрашенные краской стены, унылые и одинаковые, отсутствие каких-либо картин на них (кроме приемной залы и некоторых классов, где размещались учебные пособия). На подоконники не ставили цветы, в спальнях не разрешались портреты родных.
«Но ведь главное – образование!» — Возражали современники. Увы. Французский язык и прекрасные манеры – это главное, чему обучали воспитанниц.
«Остальное все – пар, — рассуждала мадмуазель Тюфяева, одна из учителей в Смольном, — и быстро улетучится… Вот я после окончания курса никогда не раскрывала книги, а, слава богу, ничего дурного не вышло. И начальство меня уважает».
В середине 60-х годов XIX века одна из воспитанниц Смольного писала, как тяжело ей было, оказавшись после выпуска среди родных. Адаптироваться к обычной жизни пришлось не за один месяц. И в этом была главная сложность закрытого учебного заведения: ученицы практически ничего не знали о мире «за оградой». Многие находились под впечатлением от красивых романов, и были уверены – если их пригласили на танец, то за этим следует предложение руки и сердца.
Другие пугались шума экипажей, третьи разучились общаться с семьей, от которой были надолго оторваны. Женские казармы оказались не таким уж благом, как считалось поначалу. А кроме того, в России стали появляться и другие учебные заведения для девочек, и Смольный потерял свою исключительность.
