Ей опять снился этот сон и она знала, что это не к добру. Ярко-красный хищный цветок источал ядовитые флюиды. Его надо было вырвать, растоптать, уничтожить. Она протянула к цветку руку и тут же отдернула: растение почувствовало опасность и яростно защищалось. Она из последних сил вцепилась в стебель цветка, вырвала его с корнем и проснулась.
Прима балерина Большого театра Екатерина Гельцер вздохнула с облегчением: это всего лишь сон. Она у себя дома, в своей квартире в Брюсовом переулке. Над кроватью в ее спальне этюд — яркие левитановские васильки. Говорят, что эти цветы не источают аромат, но на картине они дышали ароматом солнца. Лучше бы они приснились ей.
Сегодня она танцует «Красный цветок», где ее героиня Тао Хоа отдаст свое сердце капитану советского парохода и умрет, осушая чашу с ядом, предназначенную любимому. В балете Глиэра красный цветок — знак любви, а не смерти. Погибая на сцене в образе китаянки, она протягивает алый мак, как эстафету молоденькой Оленьке Лепешинской, надежде русской хореографии.
Накануне Екатерина Васильевна узнала, что в партере сегодня будет сидеть некий молодой иностранец, чрезвычайно взыскательный зритель… Это тот человек, встречи с которым она ждала годами.
Екатерине уже за пятьдесят, а она все еще танцует. Находясь в волнении, она в ванной чуть не ошпарилась горячей водой, во время привычного массажа глухо стонала, за завтраком крошки в рот не взяла — только чай, ведь она и так неприлично толста для своей грациозной профессии. Атлетичный Василий Смольцов сорвал спину, таская ее на руках на сцене…
Верный Вася, Василий Дмитриевич Тихомиров, многолетний партнер и наставник (все считали их мужем и женой, хотя у него была семья), больше не танцует — он теперь глава Большого. Вася поставил «Красный цветок», подмешав в классический сюжет о любви и смерти немного пролетарского пафоса.
Остается лишь подающий надежды Игорь Моисеев. Но и он, кружа ее в»Еврейской вакханалии» Сен-Санса, потерял равновесие и уронил увесистую вакханку и с размаху уронил «хозяйку Большого» (так ее называли враги в театре) на пол. Ничего — простила. Не покалечил, и слава Богу!
Побывала она на сцене и обольстительной полькой, и жеманной дочерью Франции, и финской рыбачкой и прекрасной еврейкой. А на склоне балетной карьеры перевоплотилась в китайского болванчика, задрапированного в шелка кимоно, с набеленной маской-личиком и затейливой многоярусной прической.
Катя Гельцер родилась в известной семье и вокруг ее колыбельки кружили Музы. Отец — Василий Федорович Гельцер, Аннинский и Владимирский кавалер, солист и режиссер Большого театра, водил знакомство с самим Чайковским. Мать — Екатерина Иванвна Блинова, была близкой родней Михаила Нестерова, поэтичнейшего из художников.
Неудивительно, что дети Екатерины Ивановны и Василия Федоровича вошли в мир театра — старшая дочь, Любовь, стала драматической актрисой, а младшая, Екатерина — балериной. С детства грезившая о танце, Екатерина с отличием заканчивает балетное училище.
В сыром и холодном Петербурге Катенька не задержалась — протанцевала пару сезонов в Мариинке, и съели ее. Мол, техника хромает, утрированные мимика и жесты. Гельцер, как могла, защищалась: «Я танцую для галерки и хочу, чтоб оттуда было видно каждое движение пальца моей руки!»
Москвичи же ее боготворили. Она крутила 35(!) идеальных фуэте, что даже Софья Парнок посвятила ей стихи:
И вот она! Театр безмолвнее
Невольника перед царем.
И палочка взвилась, как молния,
И вновь оркестра грянул гром.
Лучи ль над ней свой блеск умножили,
Иль от нее исходит день?
И отрок рядом с ней — не то же ли,
Что солнцем брошенная тень?
Его непостоянством мучая,
Носок вонзает в пол, и вдруг,
Как циркулем, ногой летучею
Вокруг себя обводит круг.
И, следом за мгновенным роздыхом,
Пока вскипает страсть в смычках,
Она как бы вспененным воздухом
Взлетает на его руках…
(стихи Софьи Парнок о Екатерине Гельцер).
Как Катерине удалось вписаться в советскую жизнь? Сперва Гельцер обуздала мягкотелого Анатолия Луначарского, сделав его заядлым балетоманом. Он свел ее с Ильичом. Вождь пролетариата подумал-подумал и постановил: балет вполне понятен простому народу. И Большой был спасен.
Судьбой Екатерины Гельцер в 1898 году стал Карл Маннергейм. В Мариинском давали «Спящую красавицу». Она выходила в роли «белой кошечки».
В антракте с букетом цветов к ней подошел статный молодой красавец и произнес: «Вы не кошечка, вы — пантера». Это был Карл-Густав Маннергейм, сын финской графини и шведского барона, офицер лейб-гвардии уланского кавалергардского полка ее Императорского величества Марии Федоровны.
Офицер с серыми глазами и внешностью викинга приложился к ручке балерины. В ту пору он уже был женат на Анастасии Араповой — дочери генерала царской армии, на которой женился из-за огромного приданого. У них росли две дочери. Брак не был счастливым. С женой они были абсолютно разными людьми и даже уже не жили вместе.
У него была долголетняя романтическая связь с графиней Елизаветой Шуваловой (Барятинской). Из балерин он опекал Тамару Карсавину. Так что у Кати Гельцер была масса причин отразить наскок барона-кавалериста.
Бравый драгун, окончивший Николаевское кавалерийское училище, хотел закрутить романчик с ходу. Он заглянул Катерине в глаза своими скандинавскими светлыми очами — и она пропала. Скоро Гельцер брала уроки верховой езды у Маннергейма — одного из лучших наездников Европы. Она оказалась способной ученицей.
С тех пор «Ясноглазый рыцарь» , как она его называла, завладел ее сердцем. Без него бы никогда не было у не «Красного цветка», лебединой песни и венца ее карьеры.
В январе 1902 года у Карла и Екатерины родился сын Эмиль. Он будет считаться сыном двоюродной сестры, которая жила вместе Гельцер. Арапова не давала Маннергейму развод и он не мог тогда жениться на Гельцер.
Дядя Екатерины — Михаил Нестеров запечатлел ее мальчика в матроске на своей картине. Прима Мариинки Тамара Карсавина вызвалась стать крестной матерью Эмиля. Екатерина доверила ребенка своей дальней родственнице и лишь изредка наведывалась к нему в имение под Дмитровым.
Ей тогда было не до материнских забот — турне по Америке, «Русские сезоны» в Париже. Маннергейм почти не виделся с Эмилем, впрочем его законные дочери Соня и Настя, росли тоже без отца.
Их мать, узнав о появлении у мужа внебрачного ребенка, забрала девочек и уехала в Париж. В 1909 году Екатерина и Густав определяют сына в швейцарский частный пансион.
Бывший кавалергард, генерал-лейтенант русской армии барон Карл Густав Маннергейм Октябрьскую революцию встретил враждебно и немедленно уехал на родину, в Финляндию, которая от не признанной им советской власти получила государственную независимость. Став во главе финской армии, а вскоре и регентом Финляндии, Маннергейм не допустил, чтобы на его родной земле повторилась революция.
Его прозвали мясником. Барон еще долго не мог отмыться от крови, даже учредив со своей сестрой Софи, ангелом милосердия, фонд помощи вдовам и сиротам поверженных сородичей-врагов. Весной 1919 года Маннергейм (в тот момент — временный правитель Финляндии) подал на развод с Анастасией Араповой.
В январе 1924 года 57-летний Маннергейм решается на безрассудный, но такой романтичный поступок. В Москву он явился пользуясь легкой растерянностью органов: не стало вождя. По официальной версии Маннергейм решил проводить в последний путь советского вождя, своего идейного врага, перед которым, тем не менее, преклонялся, как перед политиком. На самом же деле Карл приехал за Екатериной.
Они должны были расписаться или венчаться — так велел сын Эмиль, убежденный, что всемогущий отец бросил слабую мать в стране варваров. В церковь на Поварской пробирались тайком, ночью. Екатерина была в наброшенной шали и шиншиловой накидке поверх бального платья. Ее подружками стали кузина Стаси и Мария Максакова. Невесте было под пятьдесят, жениху — около шестидесяти.
А потом Маннергейм решил проситься с вождем. Несколько часов Карл и Екатерина провели в бесконечной траурной очереди на морозе, чтобы подойти к гробу вождя пролетариата. В результате Екатерина заболела крупозной пневмонией.
Лежа в постели с лихорадкой она была не в состоянии никуда ехать. Ждать выздоровления метавшейся в горячке жены Карл Густав не мог — за ним пристально следил ЧК… Ему пришлось отправиться в Финляндию одному. Позже Екатерина много думала: что бы было, если бы не ее болезнь? Ответ был на поверхности — она осталась бы в России под любым предлогом, потому что здесь ее боготворили…
Маннергейм уезжает и больше они никогда не увидятся, хотя и проживут оба долгую жизнь. Оказиями, изредка, они будут передавать друг другу письма, полные любви и нежности. Маннергейм никогда не забывал Екатерину: он придумал радиоигру — по выходным на коротких волнах по-русски читали финские новости.
Гельцер — вероятно, единственный их слушатель — пыталась уловить в потоке информации нечто личное. Иногда ей это удавалось. До тех пор, пока линия Маннергейма не оборвала и эту связь.
Барон много лет возводил на Карельском перешейке оборонительную линию, о которую как волна о риф, разбилось наступление нашей армии зимой 1939-1940 года. Тогда гражданку Гельцер побеспокоили органы. В ее квартире был устроен обыск, изъяты письма от Маннегейма и портрет Ясноглазого, что всегда был на стене ее спальни. Отобрали, сочтя крамольными, портреты маленького Эмиля — работы Серова и Нестерова.
Их сын Эмиль со временем обоснуется в Германии и женится. В 1927 году у него родится сын, которого назовут в честь деда — Карл-Густав младший.
В этом же, 1927 году, Эмиль тайно, по поддельным документам окажется в Москве. Разумеется, прийти в дом к матери, у которой уже во время Сталина, неоднократно случались обыски, он не мог.
Он пришел на спектакль «Красный цветок», где Екатерина Гельцер блистательно танцевала главную партию — китаянки Тао-Хоа, свою великую роль на сцене Большого театра. Но она не увидит сына со сцены и после спектакля он к ней не подойдет, беспокоясь за нее и себя.
Екатерина Васильевна точно знала, что Эмиль придет к ней на спектакль, так как недавно вернувшаяся от родных из Германии Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, знакомая с Эмилем, предупредит ее о его тайном приезде. Поэтому в тот день, с которого мы начали отслеживать ее судьбу, она будет волноваться чрезмерно.
Впоследствии Эмиль будет призван в немецкую армию. В 1943 году он скончается в госпитале от полученных ран на руках своего отца Карла-Густава, который примчался в Берлин, узнав о тяжелом ранении сына. Екатерина Васильевна узнала о смерти сына из письма Карла Маннергейма. В этот день ей приснится проклятый красный цветок-кровопийца…
После смерти сына Маннергейм посвятит себя воспитанию единственного внука. Его дочери Анастасия и Софья детей не имели.
Карл-Густав Маннергейм больше не женился. Он скончается в январе 1951 года в возрасте 83 лет и будет похоронен в Хельсинки как национальный герой.
Гельцер жила с мечтой, что однажды увидит внука. Внук Екатерины Карл-Густав младший окажется в Москве в 1959 году. Он придет к своей 83-летней бабушке, о которой так много и часто ему рассказывал его дед.
Седая и практически потерявшая зрение Екатерина Васильевна плакала от счастья. Она уже и не надеялась, что дождется приезда внука. Он жил в Бразилии на своем ранчо.
Карлу-Густаву очень хотелось сходить на «Красный цветок» (он же «Красный мак»), о котором дед ему столько рассказывал. Но восточная феерия больше в афишах не значилась: отношения Китая и Советов к тому времени осложнились.
12 декабря 1962 года закончился жизненный путь Екатерины Гельцер — величайшей русской балерины, неординарной личности, женщины с удивительной и трагической судьбой. Ей удалось познать великую любовь и покорить сердце неординарного мужчины, сурового потомка викингов — Карла-Густава Маннергейма.
Екатерина Васильевна Гельцер обладала удивительной интуицией и чутьем на таланты. В Исааке Левитане она одной из первых увидела большое дарование. Вечно нуждающийся, он часто приходил к ней на обеды. Гельцер очень тепло к нему относилась и он платил ей добром: дарил ей свои полотна. У нее собралась богатейшая коллекция его картин, которую при своей жизни она успела передать в Третьяковскую галерею.
Увидела Гельцер талант и в Фаине Георгиевне Раневской, которая съежившись от холода, стояла в 1915 году у входа в Большой театр и ждала балерину, чтобы выразить свое восхищение. Ектерина Васильевна пригласила ее к себе домой и накормила. Они стали близкими подругами на всю отпущенную Гельцер жизнь.
