На портрете Екатерина Вторая (1729 — 1796 гг.) изображена в год своего бракосочетания, в возрасте 16 лет.
По идее, именно с этого возраста она и должна была начать, как машина, непрерывно производить наследников для российского престола, но многое пошло не так, поэтому своего первого ребенка, сына Павла, она рожала только в 1754 году.
Елизавета Петровна находила причину такого положения в пристрастии Екатерины к верховой езде с мужской посадкой в седле. Однако знающая придворная открыла ей глаза на тот факт, что дети не бывают без причины, а причины, несмотря на давнее заключение брака — не состоялось.
Вообще, знаем мы о том, как все происходило из первых уст — то есть из воспоминаний самой Екатерины, поскольку она подсуетилась и оставила интересные мемуары (Записки). Которыми я и воспользовалась для написания этого материала.
Я не буду касаться вопросов — кто был отцом ребенка и прочего интересного — наша тема сегодня именно сами роды будущей императрицы.
Но, мельком скажу только, что в предшествующий период Екатерина красочно описывает как ей начал уделять пристальное внимание красавец Сергей Салтыков (1722 — 1784 гг.)
При том, что ее супруг беспрестанно влюблялся и волочился за всеми женщинами, кроме нее — законной жены.
Из изъянов Салтыкова отмечаются беспринципность и склонность к изменам. Но с виду это в глаза якобы не бросалось (хотя, судя по описанию его действий, которые даются здесь же — это именно первое, что бросается в глаза), ибо он был блистательно красив и умел себя подать. А в целом впечатление он произвел положительное:
Далее, после рассказа о том, как ее муж волочился за всеми юбками двора, следует дивный рассказ о том, что, узнав об отсутствии у Екатерины с Петром супружеской жизни, по приказу Елизаветы нашли некую симпатичную вдовушку Грот, которая видимо, открыла глаза Петру Третьему на новые стороны жизни.
Спрашивается — как же он тогда за дамами волочился? Загадка.
Однако после этого у Екатерины появились «легкие признаки беременности», завершившиеся выкидышем.
Далее, приставленная к ней придворная, вызвала ее на откровенный разговор, и прямым текстом сообщила, что — верность мужу дело хорошее, однако «интересы высшей важности обязывают к исключениям из правил».
Екатерине были предложены для этого исключения кандидатуры Сергея Салтыкова и Льва Нарышкина, Екатерина показала, что сама она склоняется к кандидатуре Салтыкова и придворная заверила, что никаких помех принцессе чинить не будут.
Само собой разумеется, все было с ведома Елизаветы.
После этого странного разговора следует еще одна беременность и еще один выкидыш.
То есть получается некая куча:
то Петр волочится за дамами,
то надо нанимать специальную вдовушку, которая открывает ему глаза на мир,
тут же тусуется Салтыков.
Первая неудачная беременность (логично предположить, что от свежеобученного мужа),
и зачем — то Екатерине показывают пальцем на Салтыкова, хотя, казалось бы, Петр уже проснулся.
Далее — непонятно от кого — вторая неудачная беременность, которую сопровождала жизнь с Петром в палатках и поездки в кабриолете на охоту.
Потом следует длинный перечень текущих придворных событий, описание интриг, жалобы на скукотищу, между строк читается, что рядом присутствуют и постылый муж и Салтыков, который тоже ведет себя странно, и энтузиазмом, как было раньше, не искрит, и вот — еще одна беременность.
Совершенно непонятно кто ее автор. Оба кандидата все время были рядом и впечатление, что оба уже навевали к этому времени тоску.
***
Из Записок следует, что вся жизнь Екатерины при российском дворе происходила как у разведчика в стане врага — в постоянном изображении того, чего нет, и под постоянным страхом провала.
Она описывает странный мир, в котором ее никто не любил.
Ее не любила мать, которая относилась к ней сурово и била по щекам за малейшую провинность. Ее не любил муж, который, если верить Екатерине с 10 лет был алкоголиком, имел кучу странностей и сразу сообщил ей, страдалице, что влюблен в другую.
Она зависела от императрицы Елизаветы, которая предстает женщиной не очень умной, мало образованной и самодурственной.
И жила в обстановке удушающих интриг и сплетен, которые развозюкивали вокруг тупые необразованные дураки.
А главное, к чему стремилась Екатерина, это… сделать так, чтобы ее полюбил весь этот сброд. Это был вопрос ее выживания и самосохранения, как она его видела (ну или как она это представляла в мемуарах).
Там просто чудеса дипломатической эквилибристики описываются, как юная принцесса старалась извернуться, чтобы угодить буквально всем сразу (при том, что эти «все сразу» между собой тоже находились в состоянии непрекращающихся интриг и козней).
Запоминала — кому что правильнее сказать, кого как вернее умаслить. Где промолчать, где улыбнуться, где высказаться нейтрально, а где и вовсе уклониться.
Она как радар постоянно отслеживала обстановку и извивалась сообразно обстоятельством, при этом, выводя себя в мемуарах гордой, умной и несчастной.
На подарки и умасливания тратились огромные деньги. На момент вступления на престол у нее накопились долги, если перевести на наш курс — на пару миллиардов рублей.Не миллионов — миллиардов.
И все это тратилось на покупку расположения.
Вообще, со страниц Записок встает картина ужасающего насилия над собственной личностью, постоянного самоконтроля и постоянного подавления своих чувств и порывов. Как она с ума не сошла при этом — удивительно. Жить в мире, где все раздражает, не нравится, где постоянно чувствуешь себя в стане врагов и при этом кивать и улыбаться…
Конечно наивно надеяться, что человек с таким опытом вдруг написал правдивые мемуары — но других у нас нет)
Тем не менее, несмотря на все эти усилия и самоконтроль, «твердую решимость угождать и быть терпеливою» — Екатерину злые люди не любили. Подозреваю, что именно потому, что за всеми этими угождениями искренности было ноль.
Но возвращаемся к беременности, следствием которой было рождение Павла.
Здесь знаменательно, что описывая, как обычно, текущие интриги и перетасовки двора, она упоминает, что часто плакала, так как боялась, что теперь от нее уберут Салтыкова. Довольно интересно, и навевает на мысли типа «мавр сделал свое дело — мавр может уйти»)
Но вот, наконец, настали сами роды. И они нам показывают отношение к Екатерине, которое было, собственно постоянно, пока она не села на трон, и которое заключается в том, что она была пустым местом.
То есть все эти ее метания, усилия понравиться и отслеживания интриг — это буря в стакане воды, которая вообще ни на что не влияла. Там все решали без нее, и ее попытки позже придать всему значимость — это просто желание как-то сохранить лицо.
Это мы уже знаем, что потом она будет Великой, матушкой и прочее. А там матушкой Отечества была Елизавета и рядом вообще никто не стоял.
Екатерина воспринималась не как личность, а как утроба. Как инкубатор. До ее проблем и метаний никому и дела не было.
Перед родами ее поселили не там, где удобно было бы ей, а там, где было удобно Елизавете — в комнатах, совершенно неблагоустроенных, рядом с покоями последней.
На родах присутствовали императрица, повивальная бабка, граф Шувалов, и, видимо, ее муж — по крайней мере — когда у нее все началось в 2 часа ночи — его разбудили.
Больше Екатерина никого не упоминает. Но, очевидно, что людей было больше. Роды были очень тяжелые и длились до полудня следующего дня. Они проходили на специальной родильной постели.
Когда все закончилось, ребенка спеленали, пришедший духовник тут же его нарек Павлом, после чего все развернулись и ушли.
Просто развернулись, вместе с Елизаветой, и ушли. А Екатерина так и осталась валяться на этой родильной постели, истерзанная, на сквозняке.
Рядом была ее прислуга Владиславова, которая тупо на все смотрела и ничего не делала, чтобы помочь, потому что «указа не было».
Екатерина просила помочь ей добраться до нормальной кровати — но указа не было.
Екатерина просила позвать бабушек (видимо, тех, которые были вместо медсестер), но они не пришли.
Екатерина просила дать попить воды — но опять указа не было.
Через 4 часа в комнату случайно зашла графина Шувалова, и только после этого Екатерину, которая рыдала все это время, отнесли на нормальную кровать, дали воды и вообще о ней вспомнили. Ну как вспомнили… на этом все. Ее здоровьем никто и не поинтересовался. Все занимались младенцем — она была как бы и не при чем.
Екатерина чувствовала страшные боли в ноге, у нее была лихорадка… Об этом никто и не знал. Муж забежал на минутку, сказал, что ему некогда и ушел. Остальных она в принципе не интересовала.
Через три дня императрица послала к ней спросить… нет — не о здоровье. О том — не оставила ли она в ее комнате свою мантилью? (оставила, да…)
Через 6 дней Павла крестили. Был всеобщий праздник, а больная Екатерина так и лежала одна.
Потом императрица пожаловала ей за труды 100 000 рублей и дешевенькое украшение, такое, что сама Екатерина прислуге бы постеснялась подарить.
Петр, узнав о подарке потребовал и себе подарок — и ему тоже дали 100 000 рублей. Отец ведь… Наверное.
Спросить чего — либо о сыне Екатерина боялась — это бы истолковали как недоверие к заботе о нем со стороны Елизаветы.
Как за ним ухаживать ее, понятно дело тоже не спросили.
Короче, через 40 дней после родов, когда Екатерина все еще была слаба и не вставала, ее второй раз (после вручения подарка за роды), посетила Елизавета и впервые показала ей Павла. Но быстро ушла и ребенка унесли.
Все празднования события происходили без Екатерины, а о ней после родов и не вспоминали.
И это после гигантских стараний всем угодить и кучи интриг.
И вот вопрос… Народ такой был грубый, сиволапый и озлобленный, или сама Екатерина как-то провоцировала такое к себе отношение?
