Ей не было тридцати, а он назвал ее старой. Слезы обиды брызнули из глаз, но Вера гордо подняла голову. Она пошла варить кофе, нарочито громко гремя на кухне, чтобы не слышать, как он собирается. Зощенко уходил, оставляя жену и ребенка. Не первый раз, и далеко не последний.
Девушка с кудряшками
В квартире на Петроградской стороне витали ароматы кофе и свежей сдобы. Прибежав из гимназии, Вера первым делом мчалась на кухню, к своей любимой фарфоровой чашке. Это был ежедневный ритуал. Она обожала те спокойные полчаса, когда никого не было дома – отец на службе, брат и сестра еще учатся… Всё казалось таким надежным и долговечным, и никакие бури, казалось, не могли разрушить это счастье.
Вера была хорошенькой – девушка с кудряшками и острым подбородком. Улыбаясь своему отражению в зеркале, она строила планы на будущее. Конечно, надо закончить Петровскую гимназию. Потом педагогические курсы. А там – посмотрим!
Но офицер Владимир Карлович Кербиц – отец Веры – считал, что родители лучше понимают, как правильно устраивать жизнь. То, что у дочери была тяга к учебе, он воспринимал совершенно спокойно и даже с воодушевлением.
Однако не предполагал, что Вера когда-нибудь пойдет работать. Девушка из хорошей дворянской семьи непременно выйдет замуж, обзаведётся семьей, и тогда ее образованность будет нужна, чтобы блистать в светских гостиных, не более того.
Мужа Вере подыскали сразу, как она окончила учебу. Виталий Мартанус, молодой блестящий офицер, показался лучшей партией для семьи Кербиц. Свадьбу сыграли так быстро и так внезапно, что Вера не успела опомниться.
И ухаживаний-то в целом практически не было. И вот уже – она замужем! Ни любви, ни особой симпатии к мужу она не испытывала. И когда Виталий ушел на фронт (шла Первая мировая) восприняла это даже с облегчением. Девушка с кудряшками словно избавилась от обузы.
Встреча на всю жизнь
Молодой офицер рвался в Петербург, чтобы повидаться с любимой Наденькой. Он мечтал, что она будет ждать его, но девушка призналась – она выходит замуж за другого. Богатого, надежного, не такого, как Михаил Зощенко.
Сжав руки в кулаки, он ушел, не попрощавшись. Именно тогда, раздавленный своей потерей, он впервые встретил Веру – зашел к каким-то общим знакомым, куда заглянула и она. А потом снова отбыл на фронт.
Дворянин по происхождению, он был беден. Зощенко даже отчислили из университета за неуплату, так что ему пришлось подрабатывать кассиром на вокзале. Он мечтал проявить себя на фронте, был отважен и почти безрассуден, прекрасно понимая, чем это может закончиться:
«В ту войну прапорщики жили в среднем не больше двенадцати дней». – позже напишет он.
Он получил несколько наград, но в июле 1916-го Зощенко попал в госпиталь после отравления газами. Немецкая армия взяла на вооружение это новое – и позже запрещенное – средство. Многие умирали, другие становились больными навсегда.
В госпитале Михаилу так и сказали: ваши легкие, отныне, повреждены. Много чего нельзя, придется соблюдать режим всю вашу жизнь… А еще заболело сердце, так что Зощенко велели отправляться в резерв.
«За три года я переменил двенадцать городов и десять профессий… Я уехал в Архангельск. Потом на Ледовитый океан… Потом вернулся в Петроград».
А Вера? Они встретились снова. Зощенко хандрил и недобро шутил, а молодая женщина – поспешившая освободиться от ненавистных брачных уз – смотрела на него влюбленными глазами.
Он не был похож на всех, кого она знала. Желчный, очень худой, с ярким взглядом. Говорили, что у Зощенко в роду «затесались» итальянцы. Возможно, это и было так – уж очень вспыльчив! Уж больно увлекающейся натурой он был!
Замуж он ее позвал как-то буднично и просто. Вера сначала отказалась, но после второго предложения ответила: «Да». Тогда у Зощенко от испанки умерла мать, он бился в поисках работы и выглядел до того несчастным…
«Я люблю солнечный зайчик и вас», — шептал он.
«Переезжайте ко мне», — пробормотала Вера в ответ.
Он погрузил на тележку свою нехитрую поклажу и перевез на Петроградскую сторону. При новой власти заключить брак стало проще – пять минут и две росписи.
Мучительная любовь
Большую часть их комнаты – квартира теперь не принадлежала одной семье Кербиц – занимала печка. «Зато тепло», — с удовлетворением отметил Зощенко. Днем Вера разбирала его записи, которые он делал и на фронте, и в пору своих путешествий по стране, а потом аккуратно перепечатывала на машинке.
— Я жена писателя. – с гордостью говорила она.
И Зощенко утвердительно кивал. Он уже понял, чем хочет заниматься дальше. Практически в одно время у него родился сын, Валерий, и его рассказы похвалил Максим Горький. Это был важнейший момент в жизни Зощенко – у него появился дополнительный стимул работать.
Сборник «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова» имел огромный успех. Его допечатывали несколько раз. Семья получила возможность перебраться в отдельную квартиру, где одну комнату решили отдать под кабинет. Но именно тогда произошел первый разлад с женой.
«Я переехал в Дом Искусств, чтобы крики младенца не мешали моей работе», — писал позже Зощенко.
Вера не понимала, почему муж так странно себя ведет. Их быт налаживался, она любила мужа и радовалась сыну… А Зощенко, казалось, все больше погружается в какую-то странную тоску. Он пропадал на целые недели, потом приходил домой и приносил Вере новые рукописи и продукты. В бумажных пакетах была вермишель, свинина, рафинад…
Когда жена попыталась поговорить с ним, он вспылил:
— Ты надоела мне, — зло бросил он, — ты старая.
Вместе и порознь
Перепады настроения случались с ним и прежде. Позже скажут, что это то самое отравление газами, еще с фронта, так сказалось на психике Зощенко. Поэтому при всем своем внешнем благополучии набирающий обороты писатель казался глубоко несчастным.
А он ведь, действительно, становился знаменитостью! Его фельетоны и рассказы прекрасно печатались, слава пришла огромная. Вместе с известностью добавилось и внимание женщин.
«Мы в вас по уши втрескались», — писали Михаилу неизвестные поварихи Рая и Тамара.
Их было много, этих восхищенных дам. Письма приносили целыми сумками. Одевался Зощенко всегда с иголочки, так что его в шутку называли «денди». Ну как тут устоять? Конечно, вокруг вились барышни… Еще в бытность свою офицером Зощенко легко заводил отношения, легко их разрывал.
О том, что у мужа есть влюбленности, Вера догадывалась и это мучило ее. Но при этом свою семью он не оставлял и сына явно любил.
— Миша, зачем ты возвращаешься, если я тебе не нужна? – спросила Вера.
— Как зачем? Я должен нормально обедать, ты заботишься о моих вещах и помогаешь печатать.
Однако после этого они снова сошлись, переехали в большую квартиру, которую Вера принялась обставлять с огромным рвением. Зощенко этого не понимал.
Однажды презрительно бросил жене: «Ты мещанка!». Но она продолжила покупать бархатные скатерти и хрустальные люстры, фарфоровые статуэтки и сервизы, как в ее детстве… Вера создавала гнездо, в котором выросла сама, и ей было больно, что муж не ценит ее усилий.
*
Есть байка о том, как однажды Зощенко пришел к врачу с жалобами на свое состояние – его ничего не способно обрадовать. И якобы доктор из лучших побуждений рекомендовал ему читать Зощенко. «Но Зощенко – это я», — грустно ответил писатель.
Их жизни шли словно параллельно. Вера коллекционировала антиквариат, и однажды у известного ленинградского перекупщика встретила мужчину, который восхитился ею. Это было странно.
Муж давно не воспринимал ее как женщину, гнал от себя. У него были другие возлюбленные, и он не жалел на них денег. Вера сделала шаг в сторону совершенно осмысленно, но оставалась с Зощенко. И он всегда возвращался.
«Основное руководство над своим телом, -писал Зощенко, — несомненно, заключается в умении создавать правильные привычки и неуклонно им следовать».
Война застала их врасплох. Знаменитому писателю дали возможность эвакуироваться, но поехать он мог с женой. Сыну – которому исполнилось двадцать лет – надлежало получить повестку. Зощенко стал собираться, да только жена наотрез отказалась ехать.
Она не могла оставить Валю (так Валерия называли дома) одного, заявила, что будет с ним до конца. Вот и получилось, что блокаду Вера провела в Ленинграде, а ее муж – в эвакуации…
После войны
Вера не знала, что в эвакуацию к Зощенко приехала его давняя знакомая. Ее звали Лидия Чалова, и она выбралась из Ленинграда по Ладоге, чтобы потом попасть в Алма-Ату. С ней вместе приехали мать и сестра, только что родившая ребенка.
Зощенко встречал их на вокзале – чрезвычайно худой, осунувшийся. Но при этом полностью поглощённый своей работой! Дело в том, что он работал над рукописью, которая была во многом биографична, и мечтал, что эта книга будет иметь большой успех…
Чалова любила его. Она же отвела Зощенко к врачам, которые поставили ему дистрофию, добилась, чтобы его паек стал не таким скудным (он получал только 400 граммов хлеба), редактировала его книгу. Главы согласился опубликовать журнал «Октябрь» и впервые они появились в номере за 1943-й год. Но вместо признания Зощенко ожидал полнейший провал.
«Тряпичником бродит Зощенко по человеческим помойкам, выискивая что похуже. — писали критики. — В Советской стране не много найдется людей, которые в дни борьбы за честь и независимость нашей Родины нашли бы время заниматься «психологическим ковыряньем».
От гневных рецензий расходились круги, как по воде. Круги отчуждения. Прежние друзья и знакомые стали реже общаться с Зощенко. А некоторые отвернулись вовсе. Дошло до того, что писателя называли дезертиром, хотя он пытался попасть на фронт и ему отказали, по состоянию здоровья.
Чалова поддерживала его, но чувствовала, как внутри Зощенко становится пусто. Он глубоко переживал свое «падение». А в апреле 1944 года писатель решил вернуться в Ленинград. «Еду к своим», — просто сказал он.
Вера и Михаил смотрели друг на друга, и словно не узнавали – они оба постарели. Зощенко сухо поздоровался и пошел в свой кабинет. Телом он вернулся, мыслями – был далеко. Сомневался, взвешивал, срывался. Он переписывался с Чаловой, и она звала его к себе, но Зощенко, прометавшись какое-то время, все-таки остался дома. С Верой. Которая стоически переносила навалившиеся на них проблемы.
Зощенко перестали печатать, и тут так пригодились все те «мещанские» безделушки, которые собирала Вера. Они жили на это, продавая то фарфор, то серебряные ложки. Потом продали полдачи в Сестрорецке. Иногда друзья подкидывали денег – в самом прямом смысле этого слова.
Бросали в почтовый ящик, чтобы не смутить гордость писателя. Аркадий Райкин, для которого начал писать Зощенко, платил писателю за фельетоны, но не выступал с ними. Складывал в стол. Он понимал, что это не совсем тот юмор, который нужен ему, однако его деньги тоже помогали Зощенко выжить.
Это был финал жизни Зощенко. Он начал постоянно болеть, силы иссякали. Незадолго до смерти он узнал, что ему полагается персональная пенсия – это помогли сделать друзья.
— Тебе будет на что жить, — говорил он жене.
А перед тем, как проститься с Верой навсегда, произнес такую фразу: «Как же нелепо я жил»…
22 июля 1958 года Михаила Зощенко не стало.
Вера умерла в 1981-м, через пять лет после нее – их единственный с писателем сын, Валерий.
