Айше стало холодно. «Мама», — позвала она. Но мама не ответила. Девочка заплакала, прижимаясь к матери в тщетной попытке уловить хоть немного тепла.
Костер давно догорел, угли стали похожи на черные камни. Стало еще холоднее, и Айша стала впадать в какое-то странное оцепенение: никогда ранее за свою еще такую короткую жизнь она ничего подобного не ощущала.
Девочка едва различила раздавшийся шум — тысячи подошв стучали по пыльной дороге. Айша приоткрыла глаза и увидела шеренги солдат, проходящих мимо нее. Форма на солдатах была не такая, как на тех, что сделали холодной ее маму, и Айша осмелилась пошевелиться.
Тут же от шеренги отделилась тень, и вот над оцепеневшей от страха девочкой склонился человек. Айша услышала слова на незнакомом ей языке:
«Турчаночка… Живая… Господи ты мой Исусе Христе».
Сильные руки схватили девочку и подняли в воздух.
Зимой 1878 года очередная Русско-турецкая война подходила к концу. Русские разгромили армию Сулейман-паши, захватили Филиппополь (ныне Пловдив, Болгария) и успешно наступали на Константинополь. Турецкое население в панике покидало насиженные места по Адрианопольскому тракту вместе с деморализованной турецкой армией.
В турецких и болгарских селениях творилось страшное. Отряды башибузуков, не подчинявшихся официальному турецкому командованию, устроили местному населению сущий ад. «Безголовые» (так в буквальном смысле переводится с турецкого слово «башибузук») грабили беженцев, рубили их саблями, нападали на болгарских (да и на турецких) девушек.
К вечеру 12 января русский Кексгольмский гренадерский полк вступил в деревню Курчешма, выбив из нее осатаневших башибузуков. Нашим солдатам открылись тяжкие картины, которые генерал-майор Д.В. Краснов описал как «апокалиптические».
Уже стемнело, но зоркий глаз рядового 11-й нестроевой роты Михаила Саенко разглядел на коленях у погибшей турецкой женщины маленький живой комочек. Это был ребенок.
Малыш, вцепившись в одежду матери, дрожал на пронизывающем январском ветру. Саенко выскочил из строя и, схватив ребенка, который оказался девочкой, спрятал под шинель. Шедшие рядом с Михаилом понурые солдаты приободрились, начали шутить.
Девочка отогрелась на груди у Саенко, начала что-то лопотать по турецки. Так солдаты узнали имя найденыша — Айше.
Воины попеременно несли малышку — и эта «ноша» никому не была в тягость. Напротив, каждый хотел нести ребенка как можно дольше, и этот маленький комочек жизни посреди всеобщего хаоса согревал души суровых мужчин. К Айше было приковано всеобщее внимание, каждый хотел поделиться с крохой тем немногим, что у него было — краюхой хлеба, кусочком желтого сахара, или просто улыбкой и доброй шуткой.
«Бог благословил нас дочкой», — тихо переговаривались бойцы, боясь разбудить уснувшую Айшу.
Девочка осталась в Кексгольмском полку. Все солдаты и офицеры сильно к ней привязались. Полковой портной сшил Айше теплое платьице из солдатской шинели, в аптечной телеге для девочки солдаты соорудили некое подобие комнатки, где она спала во время длинных переходов.
На биваках (то есть, на привалах под открытым небом), осмелевшая Айша «важно» расхаживала среди палаток, заходила во все, особенно любила посещать офицерскую столовую. Каждый воин старался угостить малышку чем-нибудь вкусненьким или рассмешить ее.
Как писал фельдфебель Григорий Косарев, это было потрясающее единение множества мужчин вокруг ребенка, мужчин закаленных в боях, каждый день смотрящих в глаза смерти.
В феврале 1878 года Кексгольмский полк в составе русских войск достиг мыса Бююк-Чекмедже на побережье Мраморного моря в двадцати пяти верстах от столицы Турции. Офицеры, обсуждая готовящийся штурм Константинополя, нашли время для того, чтобы проголосовать о будущем Айши в полку. Решение было единогласным:
«Признать Айше дочерью полка, взять её с собой в Россию и принять на себя все заботы о её воспитании и благосостоянии ко времени совершеннолетия её».
Офицеры собрали приличную сумму денег, на которую приобрели девочке одежду, обувь, большой сундук с провиантом и игрушками. В связи с предстоящим штурмом держать девочку в полку было опасно, поэтому Айшу пришлось временно передать монахиням местного женского монастыря.
Вскоре в полевой госпиталь поступила первая партия раненых, и командование распорядилось отправить их в Варшаву, где на постоянной основе был расквартирован Кексгольмский полк. Айшу было решено отправить в Польшу с сопровождающими.
19 февраля османский султан Абдул-Хамид II согласился подписать мирный договор. Пакт был заключен в местечке Сан-Стефано в западной части Константинополя (ныне стамбульский район Ешилькёй). В турецкой официальной прессе было опубликовано воззвание Абдул-Хамида к народу, объясняющее необходимость заключения мира с русскими:
Вот такой интереснейший образчик восточной хитрости «для внутреннего пользования». Султан для своих подданных перевернул все с ног на голову, обернул разгромное поражение своей победой, а триумфальный визит великого князя Николая Николаевича преподнес, как визит по требованию Абдул-Хамида.
Как бы то ни было, война закончилась, и в мае 1878 года Кексгольмский полк возвратился в Варшаву. Здесь своих многочисленных «отцов» с нетерпением ждала Айша.
Примерно через год, 13 мая 1879 года состоялось крещение «турчаночки» (так девочку называли солдаты) в православную веру. Окрестил Айшу полковой священник о. Стефан Мещерский, а на обряде присутствовали все офицеры Кексгольмского полка.
Девочку нарекли Марией в честь императрицы Марии Александровны, ее крестным отцом стал поручик Константин Коновалов, крестной матерью — Софья Алексеевна Панютина, супруга командира полка В.Ф. Панютина.
В результате девочка вошла в церковь как Айша, а вышла как Мария Константиновна Кексгольмская.
Сразу после крещения состоялось офицерское собрание, посвященное дальнейшей судьбе Марии. На собрании был сформирован опекунский совет в составе ее крестного отца К. Коновалова, капитанов А. Райхенбаха и П. Толкушкина, штабс-капитана Петерсона. Председателем опекунского совета был назначен А. Райхенбах.
Для материального содержания «дочери Кексгольмского полка», был создан специальный фонд, куда каждый месяц поступал один процент от жалования всех офицеров. Также каждый офицер обязался вносить в фонд Марии 10% от возможных наград и поощрений. Отдельной строкой были прописаны доходы офицеров с карточной игры — здесь военные пообещали давать по 10 копеек от любого выигрыша больше этой суммы.
Таким образок к совершеннолетию Марии должен был сформироваться солидный капитал, который «дочь полка» могла бы получить.
Но самым главным было то, что командир полка генерал-майор Всеволод Федорович Панютин принял девочку в свою семью. И Всеволод Федорович, и его супруга Софья Алексеевна сильно привязались к ребенку и относились к ней, как к родной дочери.
В августе 1879 года Кексгольмский полк посетил император Александр II. Принимали государя в офицерской гостиной, и Его Величество обратил внимание на фотографию девочки на стене.
Государь с удивлением спросил, кто эта малышка. Офицеры рассказали императору историю Марии, и от имени всего полка попросили помочь «их дочери» получить место в Варшавском Александро-Мариинском институте благородных девиц.
Взволнованный Александр II заявил, что сделает все возможное, и будет лично просить императрицу об этом.
Государь не забыл о данном Кексгольмским офицерам обещании. Уже в конце лета 1879 года в полк пришло письмо от императрицы Марии Александровны, в котором Мария Кексгольмская была определена в институт благородных девиц как личная пенсионерка Ее Императорского Величества.
В 1883 году, когда Марии исполнилось 9 лет (примерно, так как точной даты рождения девочки никто не знал), она поступила в учебное заведение, которое наметили для нее «отцы».
За обучением Марии следил весь полк. В офицерской гостиной даже вывешивали баллы, которые получила девочка, а генерал Панютин регулярно наведывался в институт, чтобы узнать, как поживает воспитанница. Постоянно посещали Марию и ее опекуны, и простые офицеры полка. Все привозили гостинцы — пряники, конфеты, игрушки, цветы.
Мария училась хорошо, отличалась примерным поведением. Когда одноклассницы «приглашали ее к шалостям», девочка отвечала:
«Вам все равно, а за меня будет краснеть весь мой полк».
Мария обожала рукодельничать, стала лучшей ученицей по шитью и вышивке. Вышитые платочки девочка дарила приходившим в гости офицерам, и для них это был невероятно важный подарок, который хранят всю жизнь.
В 1890 году в возрасте 16 лет Мария успешно выпустилась из Александра-Мариинского института. Это событие отметили в офицерском собрании Кексгольмского полка, где девушке был преподнесен бриллиантовый браслет, стоимостью в несколько сотен рублей.
Побыв еще немного в полку, Мария отправилась в город Луцк, где, вышедши в отставку, проживал генерал Панютин и крестная мать девушки, Софья Алексеевна Панютина.
Связей с Кексгольмским гренадерским полком Мария не оборвала. Девушка регулярно получала письма от офицеров. Осенью 1890 года Кексгольмский полк участвовал в Волынских маневрах, на которые прибыла императрица. Мария Кексгольмская находилась на трибуне и обратила на себя внимание Ее Императорского величества. Царица с большим участием пообщалась с «дочерью полка» и пригасила ее в царскую ставку.
Церемониальный марш Кексгольмского полка Мария смотрела уже из императорского ложа вместе с государем Александром III и императрицей Марией Федоровной.
В следующем году на святки Мария побывала в Варшаве, где, разумеется, посетила родной полк. Офицеры устроили в честь девушки бал и спектакль.
Один из офицеров полка, Борис Адамович, который был всего на пару лет старше Марии, писал в своих воспоминаниях:
«В нашей офицерской среде было какое-то отеческое чувство, которое исключало всякий намёк на ухаживание, претящее чувству и сознанию родства. Маша была для нас дочерью полка, то есть ― сестрой».
Если в Кексгольмском полку офицеры избегали ухаживаний за Марией, то на представителей других соединений это «правило» не распространялось. В 1891 году году 17-летняя «турчаночка» начала общаться с корнетом Александром Шлеммером, который служил в 33-ем драгунском Изюмском полку, расквартированном в Луцке.
На следующий год Александр прибыл в расположение Кексгольмского гренадерского полка и на офицерском собрании попросил у кексгольмцев «руку их дочери». Офицеры, посовещавшись, дали свое разрешение.
Свадьба состоялась 4 ноября 1891 года в Варшаве, в храме Александровской крепости. Бракосочетание Марии Кексгольмской и Александра Шлеммера стало огромным событием для русской общественности Варшавы. В церкви яблоку негде было упасть, Мария и Александр получили более 300 поздравительных открыток, писем и телеграмм.
Своего представителя прислал император Австрии Франц Иосиф I, вручивший невесте крупный золотой браслет, украшенный бриллиантами. Драгоценный браслет подарила Марии и ее венценосная тезка, императрица Мария Федоровна.
Но самый большой подарок сделал Кексгольмский полк — офицеры преподнесли барышне собранные за годы 12 тысяч рублей. По тем временам — немалая сумма, но, самое поразительное, что офицеры собирали деньги много лет буквально по копеечке.
Приглашение на свадьбу было отправлено и солдату Михаилу Саенко. К сожалению, он не смог прибыть, но отправил «турчаночке» телеграмму:
«Покорнейше прошу передать моё сердечное поздравление новобрачным. Желаю им счастья и благополучия. Общество дорогого полка благодарю за приглашение и поздравляю с семейным, радостным праздником.— Запасный рядовой Кексгольмского полка Михаил Дмитриевич Саенко».
Сразу после свадьбы корнет Шлеммер увез молодую супругу в свое имение Дубно в Орловской губернии. Однако Мария не потеряла связи с Кексгольмским полком, и регулярно гостила у своих дорогих «родителей».
Став вполне состоятельной помещицей, Мария Константиновна щедро жертвовала деньги лазарету Кексгольмского полка, куда поступали раненые солдаты.
В 1912 году Шлеммеры переехали в Москву. К тому моменту в семье было двое детей — Павел и Георгий.
В 1914 году началась Первая мировая война, и в августе Кексгольмский полк должен был выступить в поход. Мария Константиновна, которой уже было 40 лет, просто не могла оставаться в стороне от событий, сотрясающих ее любимую страну, ее полк-семью.
Мария Шлеммер стала сестрой милосердия. Женщина самоотверженно выхаживала раненых. В лазарете им. Великого князя Николая Николаевича Марию Константиновну прозвали «Нет ли кексгольмцев»?: такой вопрос она неизменно и с огромным волнением задавала при поступлении в лазарет новой партии солдат.
Мария лечила всех, не боялась ни язв, ни ран, ни разрывающего душу кашля, что привело к тяжким последствиям: женщина заразилась туберкулезом.
Пройдя тяжелое лечение, ослабленная, исхудавшая сестра милосердия снова заступила на своей пост.
Октябрьскую революцию Мария встретила во Владикавказе. Треволнения и страдания привели к обострению болезни. Кексгольмскую отправили в туберкулезный санаторий в Сочи, где в июне 1918 года она узнала страшную новость — погиб ее старший сын Павел, вступивший с началом Гражданской войны в Добровольческую армию.
В 1920 году Мария отправилась в Новороссийск, где находился ее муж, офицер армии Врангеля. Из Новороссийска Шлеммеры переправились в Ялту, где Мария лечилась от туберкулеза, а Александр — от тифа.
Увы, победить болезнь Марии Константиновне не удалось. 20 августа 1920 года в возрасте 46 лет она скончалась, а через два месяца в Севастополе большевики расстреляли ее мужа, 54-летнего Александра Шлеммера.
Семья «дочери полка» погибла, как и многие другие семьи в те тяжелейшие для страны времена. В живых остался лишь младший сын, офицер Кексгольмского полка Георгий. Молодому человеку удалось эвакуироваться из Крыма в Европу. Он жил в Германии и скончался в 1977 году, не оставив потомства.
Так сложилась жизнь женщины, которую спас от смерти простой русский солдат. Она отплатила ему, став сестрой милосердия, вытащив с того света множество безымянных бойцов, которые защищали, защищают и будут защищать нашу любимую Родину.
