Забившись в дальний угол комнаты, балерина Авдотья Истомина смотрела на своего избранника, смотрела и не узнавала… Бледный, с трясущимися губами, Василий Шереметев осыпал ее бранью с такой злобой!
И из-за чего? После спектакля, когда Дуня вышла под аплодисменты в очередной раз на поклон, какой-то юноша — она его знать не знала — с криком: «Браво, Истомина!» подбежал к рампе и протянул ей букет. Она приняла цветы, поклонилась и послала молодому человеку воздушный поцелуй. Штаб-ротмистр Шереметев был в театре и видел это.
В 1815 году двадцатилетний штаб-ротмистр Кавалергардского полка, потомок одного из знатнейших родов, красавец Василий Шереметев влюбился в юную балерину Авдотью Истомину — ту самую, что «толпою нимф окружена», ту, что была воспета в романе «Евгений Онегин».
«То стан совьет, то разовьет,/ И быстрой ножкой ножку бьет», — восхищался грациозностью Истоминой Пушкин. Поэт женским ножкам всегда уделял особенное внимание…
Девушка была удивительной красоты: стройный силуэт, тонкие правильные черты лица и огромные глаза в обрамлении густых невероятно длинных ресниц. Современники говорили, что ни один портрет не может передать прелесть Истоминой и никакие дифирамбы не дают представления о ее таланте. И тут же цитировали «Онегина»: «Блистательна, полувоздушна, смычку волшебному послушна…»
А тем временем ссора набирала обороты. Теперь Василий уже не кричал, а шипел: «В моей лошади больше порядочности и благородства, чем в вас. К тому же у нее отличная родословная, чем вы похвалиться не можете!»
Этого она стерпеть не могла и язвительно сказала любовнику: «Ну и целуйтесь теперь со своей лошадью, а с меня довольно!» Шереметев вспыхнул: «Наши отношения закончатся, когда я того пожелаю!»
Истомина уставилась на него немигающим взглядом: «Считайте, что они только что прекратились!» Шереметев бросился к ней. Пощечина, одна, другая…
Она не кричала, не плакала, не сопротивлялась. По-видимому, это его и отрезвило. Василий остановился и негромко сказал: «Понимаю, что перешел все границы. Но…» Дуня прервала его: «Убирайтесь! На меня никто не позволял поднимать руку!»
В тот же день Василий выпросил себе в полку двухдневную командировку и отбыл. Вскоре после того, как Шереметев уехал, Истомину навестил давний приятель Александр Грибоедов. Посидел недолго, говорил о пустяках, стараясь не смотреть на ее опухшее от слез и пощечин лицо.
И вдруг, словно вспомнив о чем-то важном, заторопился уезжать. Напоследок Александр Сергеевич сказал: «Дунечка, ну что вам тут скучать одной… Догадываюсь, что у вас какие-то неприятности. Еще библейский царь Соломон сказал: «Пройдет и это…» Так-то. А чтобы прошло побыстрее, заеду-ка я за вами часика через два, и поедем ко мне чай пить».
Истомина поехала. Уже по дороге она вспомнила, сто Грибоедов делит съемную квартиру с приятелем — камер-юнкером графом Александром Завадовским. Завадовский был давно влюблен в Дуню. Почему-то она подумала и развеселилась: «Чай втроем, еще и влюбленный камер-юнкер? Ну и пусть! Все так плохо, что хуже уже не будет. Выпью чаю — и домой!»
После первой чашки чая Грибоедов куда-то исчез, сославшись на неотложные дела. А чаепитие с Завадовским растянулось ни много ни мало на двое суток. Завадовский был известен экстравагантными выходками: устраивал гладиаторские бои, один на один борясь с медведем в цыганском таборе, ввел моду на английское спиртное — считается, что именно на его квартире была впервые в Петербурге распита бутылка скотча.
Он был известен также в театральных кругах — как волокита, не знающий поражений в ухаживаниях за хорошенькими актрисами. Среди его пассий числились и Крылова, и Сосницкая, и Овощникова.Теперь пришла очередь восемнадцатилетней Истоминой, дочери спившегося полицейского.
Едва Дуня оказалась дома, явился Шереметев. Вернулся совсем другим: Мне рассказали о вашем двухдневном визите к Завадовскому. Угодно ли вам объясниться?»
Дуня пожала плечами: «Объясниться? Угодно. Мы с вами квиты». Василий хлопнул дверью. Разъяренный Шереметев отправился к сопернику с вызовом на дуэль. Не один — его сопровождал друг, Александр Якубович. Завадовский уверял, что причины для поединка нет, что сам он стреляться не имеет охоты, но будет к услугам Шереметева, если тот настаивает.
Якубович, в свою очередь, вызвал Грибоедова на дуэль, возмущенный двусмысленной ролью Грибоедова в этой любовной истории. За первой дуэлью должна была последовать и вторая.
Таким образом, составились две дуэльные пары: после принципалов в бой должны были вступить их секунданты.
Все задействованные в дуэли лица были определенным образом связаны — и законом, запрещающим дуэли, и неписаными правилами дворянского кодекса чести.
В ходе разбирательств многие пытались представить других в лучшем свете или же просто хранили молчание, оставляя простор для домыслов.
В два часа дня 12 ноября 1817 года в Северной столице противники — Шереметев и Завадовский, а также их секунданты — Якубович и Грибоедов встретились на Волковом поле (в районе современного Волковского проспекта). Условия дуэли были жесткие: стрелялись, сходясь на шесть шагов при барьере в восемнадцать.
Первым стрелял Василий Шереметев. Пуля оторвала воротник сюртука Завадовского. Тот, как утверждалось позже, хотел избежать кровопролития, выстрелив в воздух, или же обойтись «малой кровью», стреляя в ногу противника, но Шереметев был настроен категорично, остаться в живых должен лишь один из них. Завадовскому ничего не оставалось, кроме как стрелять на поражение.
Выстрел пришелся в живот, ранение оказалось смертельным. Якубович вынул пулю, перевязал друга и на руках отнес в экипаж. Он же отвез Василия Шереметева на квартиру, где тот скончался в жестоких муках на следующий день. За первой дуэлью незамедлительно должна последовать вторая. Якубович уверял, что он тут же, на месте потребовал продолжения дуэли, но получил отказ, но вид умирающего Шереметева отрезвил всех.
Разумеется, было начато следствие, причем отец убитого Шереметева, губернатор Волыни, сам ходатайствовал перед императором о прощении Завадовского. После окончания следствия граф, которого сочли действовавшим из «необходимости законной обороны», уехал из России за границу, в Лондон, где и умер в 1856 году.
Якубовича отправили служить на Кавказ, кстати, в тот же драгунский полк, в котором позже окажется Михаил Лермонтов. Там, в Тифлисе, секунданты и встретились: Грибоедов, назначенный секретарем российского посольства в Персии, по долгу службы часто бывал в этом городе.
Дуэль, отложенную когда-то из-за смертельной раны одного из участников, было решено наконец провести. Состоялся этот поединок почти через год после первой дуэли в овраге у Татарской могилы за селением Куки 23 октября 1818 года.
Якубович намеревался разделаться с Грибоедовым, которого по-прежнему считал главным виновником случившейся интриги. К тому же, до него не могли не дойти из Петербурга слухи о том, что «этот писака» продолжает волочиться за Истоминой, которую Якубович, с одной стороны, от ответственности готов был освободить (что возьмешь с женщины?), а с другой — считал одной из самых роковых дамочек, каких он только знал, и в частных письмах называл ее не иначе, как танцующей Беллоной (Беллона- древнеримская богиня войны).
Собрались секунданты, уже не принимавшие личного участия в стрельбе: дипломат Амбургер со стороны Грибоедова и Николай Муравьев, друг Якубовича. Будущий автор «Горя от ума» выстрелил в воздух, его противник целился в живот, но попал в мизинец левой руки Грибоедова.
«Грибоедов приподнял окровавленную руку свою, показал ее нам и навел пистолет на Якубовича. Он имел все право подвинуться к барьеру, но, приметя, что Якубович метил ему в ногу, он не захотел воспользоваться предстоящим ему преимуществом: он не подвинулся и выстрелил. Пуля пролетела у Якубовича под самым затылком и ударилась в землю; она так близко пролетела, что Якубович полагал себя раненым: он схватился за затылок, посмотрел на свою руку, — однако крови не было.
В самое время поединка я страдал за Якубовича, но любовался его осанкою и смелостью: вид его был мужествен, велик, особливо в ту минуту, как он после своего выстрела ожидал верной смерти, сложа руки» — вспоминал Николай Муравьев-Карский.
Впоследствии поэт, любивший играть на фортепьяно, был принужден пользоваться особой «аппликатурой», надевая на мизинец специальный кожаный чехольчик. В 1829 году во время резни в Тегеране Грибоедов был убит. Тело удалось опознать благодаря следам того самого ранения.
Александр Якубович после дуэли продолжил свою службу. Он славился небывалой удалью, первым кидался в бой, «сроднился» с Кавказом, переняв и обычаи, и темперамент горцев, с которыми общался. В 1825 году он приехал в Петербург и там принял участие в декабрьском восстании. После суда над декабристами Якубович отправился в ссылку, сначала на Нерчинские рудники, позже — на поселение под Иркутском. В 1845 году он умер.
Виновница всего произошедшего, Авдотья Истомина, изменившая судьбы как минимум четверых мужчин, продолжала карьеру в театре. В Петербурге только ленивый не осудил балерину. Ей предстояло с этим жить, жить повторяя себе без конца: «Если бы я не послала тому мальчишке с букетом воздушный поцелуй…»
И она жила, делая вид, что не замечает осуждающих и любопытных взглядов. И танцевала, танцевала безукоризненно под придирчивым взглядом главы балетной труппы Каменного (Большого) театра на Крюковом канале. Постоянные посетители театра задавались вопросом: кто? Кто станет или уже стал следующим избранником царицы русского балета?
В возрасте около сорока лет, уже после ухода со сцены, она вышла замуж за драматического актера Павла Экунина. Родила сына. Умерла бывшая возлюбленная Василия Шереметева в 1848 году от холеры в возрасте 49-ти лет.
