Когда Дмитрий вышел из комнаты, она повалилась на кровать. Горло охрипло от криков, от слез щипало глаза.
Дрожащими пальцами Аза сдирала с себя ненавистное платье, выдернула шпильки из тяжелых густых волос. С трудом расцепила застежку, сняв заветный кулон, вынула серьги…
Хрипло напевая песенку, она подошла к зеркалу. Измученная, с глубоко залегшими черными тенями, подчеркнувшим бездонные глаза, Аза казалась призраком. Призраком прошлого.
— Будь ты проклят, — сдавленно прошептала она. — Ты, и весь твой род.
Из деревеньки Кобелево, что в Калужской губернии, Максиму Филиппову выбраться оказалось непросто. Однако же своего добился: выхлопотав у барина отпускной билет, он отправился в Москву, чтобы приискать себе работу. И здесь помог ему деловитый и бойкий нрав. Вскоре торопившиеся по своим делам москвичи останавливались, слыша зычный голос:
— Пироги! С пылу, с жару из печи! Кому пироги с яйцами да луком, с грибами да кашами?!
От лотка Максима Филиппова, с которым он каждый день толкался в торговых рядах, пахло так ароматно, что не купить пирожок было невозможно. И торговцы, державшие свои товары на прилавках, и ремесленники, и мелкие чиновники, вздыхая, доставали припрятанные копейки, чтобы побаловать себя горячим пирожком.
И Филиппов заработанное своим трудом не тратил — придерживал. За пяток лет накопил на собственную пекаренку, и теперь уже не приходилось ему самому в любую погоду бродить с пирогами и калачами по московским улицам.
Росло и расширялось дело Максима Филиппова: за одной пекаренкой открылась вторая, потом третья. У булочной, где торговали свежей выпечкой, стал собираться народ. А все потому, что как бы ни шли дела, Филиппов на качестве не экономил, и сыну своему Ивану — продолжателю пекарного дела, запрещал.
За пять копеек у Филиппова можно было купить большой пирожок — румяный, из лучшей муки да жареный на хорошем масле. С начинкой на самый взыскательный вкус: посытнее — с мясом или рисом, или послаще — с вареньем или творогом. А о знаменитых булочках с изюмом и вовсе ходили легенды.
К тому времени, как Филипповы расторговались так, что за выпечкой стали посылать из богатых домов — купеческих да дворянских, начал Иван Максимович поставлять горячие булочки к столу самого генерал-губернатора Москвы Арсения Андреевича Закревского.
Однажды за завтраком надломил Закревский кусочек, и зашелся криком:
— Немедленно Филиппова ко мне!
Встревоженного булочника доставили к могущественному градоначальнику.
— Э-тто что? Таракан?! – возмущенно рявкнул Закревский, сунув сайку под нос бледному купцу. – Э-тто что?! А?
Но купец не растерялся: взял кусок из рук разгневанного Арсения Андреевича и сунул в рот:
— Это изюминка-с!
— Врешь! Разве сайки с изюмом бывают? Пошел вон! — затопал ногами губернатор, и Филиппов бросился к двери.
Бегом вбежал в пекарню Иван Максимович, схватил решето изюма да и ссыпал в саечное тесто, к великому ужасу пекарей.
Уже через час вновь он стоял перед Закревским: на сей раз с сайками с изюмом, а через день во всех булочных появился новый товар — и от покупателей отбою не было.
Все ладилось у Ивана Максимовича Филиппова: росла его хлебобулочная империя, открывались пекарни и магазины, исправно работали мельницы.
Знал купец обо всем в своем деле: лично ездил выбирать поставщиков пшеницы и ржи, наведывался на мельницы, где тщательно отобранных людей поставил, — чтобы с душой к делу относились, с радением, — и ни соринки, ни пылинки в муку не попало.
Ценил Филиппов работников-умельцев и платил им, не обижая. Известно было, что филипповский мастер придумал особый способ сохранения выпечки: горячими, прямо из печки, замораживали калачи да сайки, а потом везли обозами по городам — до самой Сибири доезжали.
Уже перед самой едой оттапливали — тоже особым способом, в сырых полотенцах, — и ароматные, горячие калачи где-нибудь в Барнауле или Иркутске подавались на стол с пылу, с жару.
В 1855 году удостоился Иван Максимович высшего благоволения: с соизволения императора Александра II стал придворным поставщиком. Пора было осваивать столицу. Но — вот незадача! — в Петербурге наладить выпечку не получилось. Тесто подходило плохо, хлеб получался некрасивым, сероватым.
Бились мастера над загадкой — ведь все то же, что и в Москве — и мука, и рецептура. И, наконец, решено было: виновата невская вода! Тогда, ради сохранения качества, стали возить обозы с кадками, полными московской воды, в столицу. Недешево обходилось, но, вероятно, того стоило.
Дело из рук Ивана Максимовича принял его сын — двадцатитрехлетний Дмитрий. Однако, как это нередко случается с детьми богатых людей, наживших капитал собственным трудом, Дмитрий пошел не в отца. Не отличался он ни экономностью, ни радением. Летели сквозь пальцы скопленные миллионы — на веселую яркую жизнь, на красивых женщин.
И к концу века пошли по Москве слухи, будто числятся за Филипповым огромные долги. Якобы под расширение торговли взял он в кредит 3 миллиона, а расплатиться по счетам не смог! Словно черное проклятие нависло над Дмитрием Ивановичем: не шло дело, уплывала из рук отстроенная отцом и дедом хлебобулочная империя.
Немалый урон нанесла Филиппову революция 1905 года: бастовали работники, громились булочные, разрушались фабричные корпуса. И многие видели в этом отнюдь не случайность: над Дмитрием Ивановичем будто тяготел злой рок.
— Аза виновата, — тайком шептались знавшие печальную историю купца. — Прокляла его!
И действительно, лежал на душе Филиппова страшный грех. Однажды во время хмельного разгула в «Яре» заприметил он красавицу-цыганку, певшую так сладко и проникновенно, что пронимало до глубины души.
Большие деньги бросил к ногам Азы Дмитрий Иванович, золотом осыпал. Выкупил из цыганского хора, одевал у модных портних, построил ради нее усадьбу, пригласив знаменитого архитектора Николая Эйхенвальда.
Только тосковала Аза в четырех стенах: в общество Филиппов ее не вывозил, ездить к своим — запрещал, не ее теперь поля ягоды.
Словно дорогая кукла жила так Аза несколько лет, утешаясь лишь любовью, горевшей в глазах купца. Все изменилось в один миг: приехал Дмитрий Иванович и велел:
— Собирайся! С хором я договорился — возьмут тебя обратно. Голая ко мне пришла — голая и уйдешь.
Напрасно плакала Аза: в сердце Дмитрия Ивановича затаилась уже другая зазноба.
Пережить унижение красавица-цыганка не смогла: поднялась на крышу дома и шагнула вниз…
С той поры и нависла над Филипповым черная тень.
Не стало Дмитрия Ивановича в 1908 году, когда ему было немного за пятьдесят. А революция 1917 года окончательно разрушила филипповское хлебобулочное дело: законные наследники, по слухам, успели уехать из страны, перебравшись во Францию.
Печальная история цыганки Азы живет до сих пор: легенды гласят, будто тень женщины в длинных широких юбках иногда видят около того самого дома.
«Шумели, шумели аллеи,
Отрада хозяйского глаза.
Шалели мужчины, шалели —
Плясала цыганочка Аза.
Москву позабудешь и Питер!
Ты все у меня позабудешь.
Я первый российский кондитер,
Ты первой цыганкою будешь!
Да что это, что это значит?
Шампанское льется и льется.
Цыганка смеется как плачет
И плачет как будто смеется».
