Он не был трусом, ему даже умереть было не страшно, но всю жизнь боялся одну женщину. У него были непростые отношения с собственной матерью, которая основательно исковеркала ему жизнь.
Мать Максимилиана Волошина, Елена Оттобальдовна, в девичестве Глазер, обрусевшая немка, была красива, резка, ненавидела домашнее хозяйство, курила тонкие папиросы, коротко стриглась, ходила в брюках, любила спорить по любому вопросу и громко смеялась.
Она рассталась с мужем-юристом еще до рождения Максимилиана и растила сына одна. Елена Оттобальдовна относилась к Максу как к своей собственности. Макс, как и любой ребенок, мать обожал. Когда ему было шесть лет, то мать обвинила его в том, что он украл серебряную спичечницу.
— Знаю, это ты! Больше некому!
Мальчик так и не смог доказать, что не виноват. Учительница Макса потом напишет: мать — «его крест, жизнь с нею — пытка…»
Когда сыну исполнилось восемнадцать, Елена сказала:
— Ну все! Женись. Пуговицы пришивать тебе больше не буду.
Ну что ж, теперь он будет делать сам. Отношения юного Волошина с женщинами складывались непросто. Высокий, широкоплечий, румяный, с окладистой бородой, Волошин по отношению к дамам был сущим ребенком.
Что являлось тому причиной — природная застенчивость и жизнь с властной матерью, державшей его в ежовых рукавицах, или то, что он был погружен в мир книг, витал в облаках и относился к жизни как сюжету?
Он этого не знал и не слишком задумывался о таких вещах, но первая женщина появилась у него лишь в двадцать четыре года, и это была уличная девчонка, парижская проститутка, которая за двадцать франков привела его к себе.
Любовь без любви, показная страсть за деньги не принесли удовлетворения.
Отсюда будет странной, почти идолопоклоннической любовь Максимилиана к первой жене Маргарите Сабашниковой, Маргоре.
Максимилиан Волошин познакомился с Маргаритой в Париже, где они оба слушали лекции. Практически после свадьбы Маргарита уйдет от Макса к поэту Вячеславу Иванову и… его жене.
Когда уже в немолодого Волошина влюбится молодая барышня, Елена Оттобальдовна отведет ее в сторонку:
— Зачем он вам? Толстый, с проседью! Любить никого не может…
А когда грянет Первая мировая война и объявят мoбилизaцию, матушка упрекнет Макса, кивая на мужа Марины Цветаевой:
— Вот мужчина… Вoйна — дерется. А ты?!
— Вы о чем, мама? Я не могу стpeлять в людей потому, что думаю иначе.
— Что тут думать? Есть времена, когда нужно не думая — делать.
— Такие времена мама, всегда у зверей.
Сколько крови мать испортила ему вечными упреками и скандалами! Все-таки, Волошин не пойдет в солдаты. И дерзко напишет военному министру Дмитрию Савельевичу Шуваеву: «Лучше быть yбитым, чем yбивaть…»
Из письма Волошина к военному министру Российской империи:
«Я отказываюсь быть солдатом, как европеец, как художник, как поэт… Я преклоняюсь перед святостью жертв, гибнувших на вoйнe, — и в то же время считаю, что для меня, от которого не скрыт ее космический моральный смысл, участие в ней было бы преступлением.
Я знаю, что своим отказом от вoeнной службы в военное время я совершаю тяжкое и сурово караемое преступление, но я совершаю его в здравом уме и твердой памяти, готовый принять все его последствия…»
Волошин подвергся в Феодосии медицинскому осмотру и получил предписание на обследование в Керченском военном госпитале, где у него выявили проблемы из-за «невладения правой рукой». Так что он был признан негодным к сужбе, но трусом Максимилиан никогда не был. Его друг скажет: «Был беспредельно смелым. Но это была не внешняя смелость».
Проницательный Андрей Белый заметит: «Брюсов «углил», а Волошин — «круглил». Это значит — округлял углы между соперниками. Макс считал, что вражда, как и дружба, требует взаимности, оба врага должны воспылать ненавистью.
Сам Волошин согласия на вражду не давал и этим разоружал любого. По мнению Цветаевой, Волошин был тем солнцем, которое светит всем. Но не став ни на одну сторону, он невольно был осуждаем обеими. Он вообще был странным: умел предсказывать будущее, лечить наложением рук, зажигать взглядом сухую траву и усмирять взглядом бродячих собак.
Волошин не зря много лет провел в Париже: он был по-французски обходителен и умел ладить со всеми. Говорили, что после того как Крым окончательно заняли красные и начался террор, у него жил председатель Крымского ревкома Бела Кун, и хозяин дома так ему понравился, что он убрал имя Волошина из расстрельных списков.
Более того, Бела Кун якобы разрешил ему вычеркивать каждого десятого по своему выбору из списков. Он спасал не красных и не белых, он спасал любого человека от «своры людской».
Он спас Осипа Мандельштама, вытащив его из тюрьмы белых, спас от расстрела поэтессу Елизавету Кузьмину-Караваеву, ту, которая станет во Франции знаменитой матерью Марией, поможет поэтессе Майе Кудашевой, будущей жене Ромена Роллана, и многим другим.
Гражданская война
Одни восстали из подполий,
Из ссылок, фабрик, рудников,
Отравленные темной волей
И горьким дымом городов.
Другие из рядов военных,
Дворянских разоренных гнезд,
Где проводили на погост
Отцов и братьев убиенных.
В одних доселе не потух
Хмель незапамятных пожаров,
И жив степной, разгульный дух
И Разиных, и Кудеяров.
В других — лишенных всех корней —
Тлетворный дух столицы Невской:
Толстой и Чехов, Достоевский —
Надрыв и смута наших дней.
Одни возносят на плакатах
Свой бред о буржуазном зле,
О светлых пролетариатах,
Мещанском рае на земле…
В других весь цвет, вся гниль Империй,
Все золото, весь тлен идей,
Блеск всех великих фетишей
И всех научных суеверий.
Одни идут освобождать
Москву и вновь сковать Россию,
Другие, разнуздав стихию,
Хотят весь мир пересоздать.
В тех и других волна вдохнула
Гнев, жадность, мрачный хмель разгула, —
А вслед героям и вождям
Крадется хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Размыкать и продать врагам!
Сгноить ее пшеницы груды,
Ее бесчестить небеса,
Пожрать богатства, сжечь леса
И высосать моря и руды.
И не смолкает грохот битв
По всем просторам южной степи
Средь золотых великолепий
Конями вытоптанных жнитв.
И там, и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
— «Кто не за нас — тот против нас!
Нет безразличных: правда с нами!»
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
(Максимилиан Волошин, 1919 год)
Свою судьбу Макс встретит во время Гражданской войны. Худенькая стриженая женщина на пыльной дороге сидела у канавы и плакала над убитой собакой. Волошин подошел и участливо спросил:
— Что у вас случилось?
Женщина заревела в голос:
— Марсик… Мой Марсик умер!
Господи! В Крыму — голод. Ели людeй, а лошадей, собак — и подавно! Забиты морги. По всем стреляют без предупреждения, а она сидит и рыдает из-за пса. С Машей Заболоцкой с момента этой встречи он не расстанется никогда.
Маруся была фельдшером, приехала в Крым на эпидемию холеры, да так там и осталась. Смешная, нелепая, с лицом деревенского мальчишки. Но какая добрая, улыбчивая и славная!
«Раздает и деньги, и вещи, и себя на все стороны…», — напишет Волошин о Марусе своей первой жене Сабашниковой.
Жизнь Маруси была непростая. Сирота, воспитывающаяся то у дяди в Петербурге, то у опекунов. Попытка самоубийства в 12-летнем возрасте от отчаяния.
Маруся окончила одну из лучших гимназий, потом Бестужевские курсы, училась в медицинском, да не окончила, была знакома с Чеховым и Горьким… И платила по счетам совсем как Макс.
Узнав, что у Волошина тяжело больна мать, бросила службу, чтобы ухаживать за Еленой Оттобальдовной, которая умирала долго, мучительно. Удивительно, что Марусе удалось подружиться с матерью Макса.
«С мамой она очень подружилась, навещая ее во время моего отсутствия летом. Без нее не знаю, что бы я стал делать», — писал Волошин.
Перед смертью мать тихо попросила Макса:
— Пожалуйста, не оставляй Марусю!
Оба они — Макс и Маруся — останутся в Коктебеле до конца. Летом к ним будут приезжать друзья — внучка Толстого Софья, искусствовед Сергей Дурылин, писатель Сигизмунд Кржижановский, писатели, поэты, ученые… Зимы будут коротать вдвоем.
«Нам стыдно, что нам так хорошо. Бывают дни как Божья улыбка: тихие, тихие…», — признается Заболоцкая в письме к подруге Остроумовой-Лебедевой, художнице. «О всех и вся молится»…
Посланная судьбой, Маруся разделила с Максом трудные годы и была его опорой. Она и проводила его в последний путь. Максимилиан Волошин скончался в августе 1932 года в возрасте 55 лет.
Маруся станет хранительницей его музея и будет твердить, что Волошина не только «разрешат», но он станет когда-нибудь всемирно известным поэтом…
