«Молодая» была старше жениха на 49 лет. Князь Щербатов изо всех сил пытался скрыть свое отвращение, но у него получалось из рук вон плохо. «Сколько вам лет, сударыня?» — уточнил священник. И пожилая дама гордо произнесла: «Мне сорок пять!».
Кто-то прыснул от смеха, а жених ещё больше побледнел. Весной 1867 года в Петербурге совершался редкий мезальянс: молодой красавец задорого продавал свою молодость. Старушкин кавалер моментально стал предметом насмешек.
— Лихая ты, Нютка! – Восторженно шептал молодой помещик. А она хохотала. Куда там другим деревенским девушкам! Дочь простого солдата ухватилась за этого кавалера, как за свой единственный шанс в жизни.
Она была хороша в молодости: пышная, как сдобное тесто, с черными кудрями и темными же яркими глазами. Матери не помнила – говорили, что отец привез ее с юга, и прижил от какой-то красавицы-турчанки. Воспитывать девочку сам не мог, было попросту не на что.
Но позаботился об Анне (таким именем ее крестили уже в России) – отдал на воспитание к родственникам. Жили они бедно, но достойно.
А она хотела большего! Не старых чиненных платьев, а красивых шелков! И чтобы проноситься мимо в элегантном экипаже, как некоторые дамы… Она их видела! Они были похожи на небесных богинь, и жили в великолепных особняках… Молодой помещик, с которым она случайно познакомилась, стал ее первой ступенькой для восхождения в этот блистательный мир…
Они сбежали. А потом обвенчались в маленькой церкви неподалеку. Нютка – а теперь Анна Григорьевна – не умела ни читать, ни писать. Не выучили ее грамоте! Когда муж привез ее знакомиться к родне, та буквально упала в обморок.
А потом единым фронтом встала против «невестки». Молодоженам выделили денег, чтобы те могли приобрести жилье в Москве (не особняк, конечно, но небольшой домишко), но Нютку даже на порог к себе не пускали.
А потом пришел 1812 год, и Нюткин супруг погиб где-то под Бородино. В старости она сказывала, что незадолго до того схоронила своего единственного сыночка…
С другими горожанами ушла из Москвы, и с ужасом наблюдала за всполохами пламени, метавшимися над бывшей столицей. Но ей повезло больше других – домишко ее уцелел, поэтому Нютка вернулась к себе и зажила по-прежнему.
История не сохранила, кто был вторым Нюткиным мужем, но он был богат и бездетен. Красивую молодую женщину перевез в настоящие хоромы, и баловал, как свое дитя – разница в возрасте у них была такой огромной, что Нютка годилась ему едва ли не во внучки.
А когда пришел его последний час (довольно скоро после их встречи), то завещал всё состояние своей любимой балованной Нютке — другой родни у него не оказалось. Были ли они венчаны по-настоящему? Трудно сказать!
А потом Нютка снова пошла под венец! Теперь она выхватила настоящую удачу – генерала Барышникова! Жила в большом доме, держала подле себя приживалок, которые усердно подпевали ей целыми днями:
— Благодетельница наша, Анна Григорьевна! Целуем ручки милости нашей!
Казалось бы – генеральша! Что ей еще? Да только манили Нютку большие горизонты. Хотелось ей стать настоящей дамой с титулом… Чтобы в светских гостиных ее, неграмотную, принимали, словно ровню.
Много разного мелкого люда суетится возле богачей. Принялся обихаживать генеральшу и мелкий чиновник Петр Торчаловский. Он был незаменим для выполнения всякого рода поручений – расторопный, веселый, ловкий. Генерал даже распорядился дать ему жилье в своем доме – маленькую комнатушку.
Воспринимали Торчаловского как подай-принеси, и как раз по этой причине вышла ссора: послали Петра поторопить кучера, когда генеральская чета собиралась с выездом, а он возьми, да обидься. И ушел, хлопнув дверью!
Но прошло несколько лет, генеральша овдовела, и Петр Торчаловский появился на ее орбите снова. Просил прощения за свою резкость, рассказывал, в чем преуспел, и всячески намекал, что готов служить верой и правдой.
В тот 1859-й год генеральша как раз рассчитала вороватого управляющего, поэтому отправила Торчаловского прямиком в Черниговскую губернию, управлять ее угодьями. И спустя полгода дала расчёт и ему!
— Люди на должностях начинают воровать безбожно. – Возмущалась Анна Григорьевна.
И вдруг ей улыбнулось счастье! Молодой князь Щербатов, сидевший без гроша в кармане, предложил ей выгодный обмен: он берет ее в жены, она получает титул. В итоге у него есть возможность пользоваться её деньгами. Пожилая генеральша пришла в полный восторг!
Ей было 77 лет, когда она шла под венец. Старушкиному кавалеру исполнилось 28. «Продал свою молодость», — шептались в Петербурге. Когда бледный Щербатов вёл генеральшу к алтарю, удивился даже много видевший священник, и справился о возрасте.
— Мне сорок пять! – Победоносно проговорила Анна Григорьевна.
Сразу после свадьбы она погасила долги мужа на 8 тысяч рублей. А потом подписала еще одну расписку – на 10 тысяч. Когда Щербатов смущенно объявил, что надобно еще, то выставила его вон.
— Эдак он меня разорит. – Жаловалась Щербатова – приживалке.
И – откуда не возьмись! – снова появился Петр Торчаловский. Пришел с цветами и поздравлениями, говорил «княгинюшке» комплименты, просил забыть о былом. Сентиментальна стала бывшая Нютка. Опять взяла к себе на работу Торчаловского.
Муж сидел в долговой яме, а она выезжала, вся увешанная бриллиантами. Приживалки в пять голосов воспевали ее красоту, ум и доброту. Однако статус княгини не открыл ей автоматически двери в светские гостиные. Все хорошо знали, что она – без роду, без племени. Да еще и неграмотная!
Она даже имя свое на расписках выводила с трудом. Просила помочь приживалку. С годами стала княгиня чрезвычайно экономной: бранила прислугу, если покупали слишком дорогое молоко. Внимательно следила, чтобы не пропадал хлеб (остался – на сухари!), чтобы мясо подавали к столу не каждый день…
Однажды Торчаловский принес ей ворох документов – отчеты по делам в поместьях, отчеты по сдаваемым в наем домам, и несколько расписок. На одной, говорил он, нужна не только подпись княгини, но и свидетеля. Тогда кликнули дворника Павла Аверьянова.
— Пустяк-с. – Весело говорил Петр Петрович. – Но бюрократия! Ничего не поделаешь!
Махнув рукой, княгиня дала понять управляющему, что дело окончено…
А через месяц к ней явились с бумагой: она-де должна выплатить Петру Петровичу Торчаловскому 35 тысяч рублей серебром. Завопив во весь голос, княгиня испугала домашних.
— Вот же-с, — показывали ей документ. – Ваша подпись. И свидетель имеется. Всё по чину.
Торчаловский снова провел ее! И как хотел нажиться на ее неграмотности!
Но княгиня обратилась в суд. Разбирательство этого дела шло несколько месяцев – до октября 1871 года. Прокурором выступал Анатолий Фёдорович Кони, который и записал эту историю (и мы знаем о ней из его свидетельств).
Опросив множество свидетелей, суд постановил: не могла княгиня Щербатова просто так выдать Торчаловскому расписку на 35 тысяч рублей. Не в её это характере!
Плут Торчаловский юлил. Уверял, что госпожа княгиня относится к нему, как к родному сыну. И даже была посаженой матерью на его свадьбе. Проверили — было дело. Однако скупость мадам Щербатовой всё равно ставила под сомнение слова управляющего. А когда читали показание дворни и приживалок, в зале громко хохотали. Оказывается, княгиня:
— бранилась, если свечи не догорали, а их меняли на новые
— ссорилась с кухаркой из-за подаваемых порций (требовала класть на тарелки поменьше)
— могла устроить разнос из-за лишнего куска хлеба
Она бы в жизни не дала никому тридцать пять тысяч! Если одаривала рубликом — в честь именин — ту же самую кухарку, то потом неделю об этом вспоминала.
Несчастного дворника Аверьянова сразу оправдали – не ведал, что творил.
Петр Торчаловский был отправлен в ссылку в Архангельск на три года, с поражением в чинах и лишением всех званий. Пожилая княгиня его возвращения не дождалась – она ведь была уже в преклонных летах. А молодой князь Щербатов насладиться ее состоянием не смог: он угас даже раньше неё. Продал свою молодость, и ничего не выгадал!
