«Подсунула маменька старуху двадцатилетнюю», — надувая губы, жаловался 16-летний государь.
Впрочем, возраст невесты беспокоил царя в гораздо меньшей степени, чем ее традиционно-русское воспитание. Сторонник всего европейского, Его Величество ожидал увидеть деву в русском кокошнике и в сарафане, краснолицую, широкую, как шкап.
Все опасения Петра были напрасными. Впервые увидав Евдокию, царь заулыбался, предвкушая все те радости, что сулит юному мужу супружество. Барышня была отменно хороша: высокая, стройная, фигурою не обделенная. Но, главное, в возрасте 20 лет, Евдокия сохраняла ту скромность, что была совершенно утрачена девицами из Немецкой слободы, у которых так любил гостить Его Величество.
Опущенные густые ресницы Евдокии, легкий румянец на щеках, ее явная неискушенность в амурных делах, весьма тревожили Петра, к 16 годам уже вполне искушенного в этой науке.
Едва дождавшись окончания бракосочетания, государь приказал готовить ложе.
Прасковья Илларионовна Лопухина родилась 30 июля 1669 года в селе Серебряно Мещовского уезда. Ее отцом был Илларион Авраамович Лопухин, служивший стряпчим при дворе царя Алексея Михайловича.
Особых успехов Илларион Лопухин добился при царе Федоре Алексеевиче, когда его карьера начала стремительно развиваться — сначала он стал полковником, затем — стрелецким головой, государевым стольником и окольничим.
Несмотря на возвышение Иллариона, род Лопухиных считался довольно захудалым — недостаточно богатым и знатным. Единственное, что заставляло всех считаться с этой фамилией — огромная популярность ее представителей в стрелецких войсках, а также многолетние союзнические отношения со всесильными Нарышкиными.
Прасковья провела детство в селе Серебряно — родовой вотчине своего отца. Девочка воспитывалась на основе традиционных, домостроевских ценностей: покорность мужу, уважение семейных ценностей, соблюдение народных обычаев и глубокая православная вера.
К шестнадцати годам Прасковья превратилась в очаровательную девушку. внешности которой позавидовала бы и настоящая принцесса. Сваты обивали порог лопухинского дома, однако отец всем давал от ворот поворот.
Илларион Авраамович, понимая, что дочь является одним из ценнейших ресурсов его семьи, планировал выдать Прасковью за богатого и знатного жениха.
Впрочем, едва ли Лопухин рассчитывал, что жених окажется настолько богатым и знатным…
В 1688 году царица Наталья Кирилловна Нарышкина выбрала Прасковью в качестве невесты для своего сына Петра I. Государю тогда было шестнадцать лет, и кандидатуру будущей супруги никто с ним согласовывать не стал.
Решение Натальи Кирилловны во многом было спонтанным. Мысль о необходимости женить юного царя пришла его матери в голову, когда она узнала о беременности Прасковьи Федоровны Салтыковой, супруги Ивана V — брата и соправителя Петра. Нарышкина посчитала, что негоже будет, ежели Иван получит наследника престола, пока Петр занят потешными полками.
Лопухины привлекли Наталью Кирилловну своей популярностью в стрелецких войсках. Этот брак мог значительно ослабить позиции царевны Софьи Алексеевны, чье регентство над Петром и Иваном всем уже порядком надоело.
Венчание Петра I и Прасковьи состоялось 27 января 1689 года в церкви Преображенского дворца под Москвой. Это был последний раз, когда барышня Лопухина предстала под именем Прасковья. Во время бракосочетания «простонародное» имя-отчество Прасковья Илларионовна было заменено на благозвучное, по-царски звучащее Евдокия Федоровна (Федоровна — в честь Федоровской иконы, одной из главных святынь дома Романовых).
Петру во время венчания было семнадцать лет, Евдокии — двадцать. Однако, в любовных делах царь был гораздо опытнее своей невесты, воспитанной по обычаям Домостроя, и много лет безвыездно прожившей в селе.
Евдокия и Петр — это было столкновение двух миров. Старой, кондовой, боярской России с окладистыми бородами, расписными кафтанами и иконами, и России новой, европейской, побритой и надушенной.
Поначалу Петр не был доволен невестой, однако, увидав ее воочию, утешился: Евдокия была настоящей красавицей. Вот как описал молодую царицу князь Б.И. Куракин, муж Ксении Лопухиной, сестры Евдокии:
Куракин пишет, что «любовь» между царем и Евдокией «продолжалася разве токмо год», однако, это не помешало Петру заполучить от жены трех сыновей в течении первых трех лет брака. Александр и Павел скончались во младенчестве, выжил лишь старший мальчик — родившийся в 1690 году царевич Алексей.
О том, что первые годы брака Петра и Евдокии были вполне счастливыми, свидетельствуют письма, которые царь и царица писали друг другу. В своих посланиях к жене государь игриво называл себя «Петрушкой», а государыня именовала себя «Дунькой». Когда Петр отправился в очередное заграничное путешествие, царица писала ему:
Здравствуй, свет мой, на множество лет! Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам, не замешкав. А я, при милости матушкиной, жива. Женишка твоя Дунька челом бьет.
Впрочем, уже к 1692 году Пётр охладел к супруге. Главной причиной этого стал визит в Немецкую слободу со своим советником Францем Лефортом. Лефорт познакомил государя с немецкой красавицей Анной Монс. Раскрепощенная Анна, воспитанная в традициях европейской свободы, была противоположностью закрепощенной «домостроевской» Евдокии, которая, к тому же, была на три года старше.
Пётр влюбился с Монс до безумия, та любезно принимала чувства царя, не испытывая к нему, впрочем, ни малейшей симпатии.
В 1694 году умерла царица-мать Наталья Кирилловна. Пётр, находившийся в ту пору в Архангельске, сразу же прервал переписку с женой, давая той понять, что брак их клонится к закату.
Евдокия и малолетний царевич Алексей все еще жили в Кремле: Лопухину называли государыней, оказывали соответствующие почести, однако род ее неуклонно приближался к опале.
Получившие после свадьбы царя с Евдокией огромные преференции и большие должности, Лопухины беззастенчиво злоупотребляли своим положением. Князь Куракин, несмотря на то, что его жена была представительницей Лопухиных, так описывал этот род:
«Люди злые, скупые ябедники, умов самых низких и не знающие нимало в обхождении дворовом… И того к часу все их возненавидели и стали рассуждать, что ежели придут в милость, то всех погубят и государством завладеют. И, коротко сказать, от всех были возненавидимы и все им зла искали или опасность от них имели».
В 1697 году Пётр I, проводивший серьезную чистку своего ближайшего окружения, сослал подальше от Москвы отца царицы Иллариона Лопухина, а также двух его братьев — Сергея и Василия. Сразу после этого государь отправился за границу с Великим посольством.
Уже из Лондона Пётр написал своему дяде Льву Нарышкину письмо, в котором приказал тому уговорить царицу Евдокию принять монашеский постриг. В этом Нарышкину должен был помочь духовник государыни.
Однако, все усилия оказались тщетными. Евдокия наотрез отказалась уходить в монастырь. Причиной царица назвала необходимость заботы о маленьком сыне.
25 августа 1698 года Пётр возвратился в Россию, и сразу же направился в Немецкую слободу, к своей метрессе Анне Монс. Разумеется, царице об этом поступке государя было немедленно доложено.
С законной супругой царь увиделся лишь через неделю после возвращения из-за границы, причем не у нее в палатах, а в доме главы Почтового ведомства Андрея Виниуса.
Встреча прошла в крайне напряженной обстановке. Пётр повторил свои требования о монашеском постриге, Евдокия отказалась.
В тот же день царица обратилась к патриарху Адриану с просьбой о защите. Патриарх попытался вразумить государя, но лишь вызвал у того ярость по отношению к Евдокии.
Пётр был настолько разозлен, что хотел казнить упрямую супругу. Лишь вмешательство Лефорта, опасавшегося, что казнь царицы может привести к массовому кровопролитию, образумила Петра.
Через три недели в палаты Евдокии ворвались гвардейцы государя и под конвоем доставили ее в Суздальско-Покровский монастырь. В обители царица приняла постриг под именем инокини Елены.
Пётр был настолько разозлен на Евдокию, что не выделил ей из казны ни малейшего содержания (тогда как та же Анна Монс получала тысячи рублей). Кормление монахини было полностью возложено на ее родственников. Евдокия жаловалась:
«Здесь ничего нет: всё гнилое. Хоть я вам и прискушна, да что же делать. Покамест жива, пожалуйста, поите, да кормите, да одевайте, нищую».
Несмотря на религиозность и домостроевское воспитание, Евдокия недолго выдержала монашескую жизнь: уже спустя шесть месяцев она зажила в обители как мирянка, не соблюдая пост и не участвуя во всех молитвах.
Более того, в 1709 году 40-летняя царица влюбилась в майора Степана Глебова, прибывшего в Суздаль для набора рекрутов в армию. С Глебовым царицу с в ё л ее собственный духовник Федор Пустынный.
Отношения продолжались несколько лет. В 1716 году сын Евдокии, царевич Алексей, которого отец всячески заставлял принять монашеский постриг вслед за матерью, сбежал за границу и начал там налаживать контакты с врагами Петра.
На этом, крайне опасном для Евдокии фоне, при дворе поползли слухи, что в Суздале майор Глебов «согрел царицу», лишенную государем своей милости.
Несмотря на то, что к этому времени Пётр Алексеевич жил с Анной Монс, узнав о неверности царицы, он буквально взбеленился. Вообще, государь терпеть не мог измен, хотя сам себе позволял многое.
По приказу царя капитан-исправник Скорняков-Писарев провел в Суздале тщательный розыск. В результате выяснилось, что Евдокию в монастыре называли не «инокиней Еленой», а «Великой государыней нашей». Также во всех молитвах непременно упоминался Алексей, причем в качестве наследника престола.
Старицы Каптелина и Мартемьяна рассказали следователям, что Глебов постоянно ходил к «инокине Елене», а сестер немедленно «отсылали телогреи клеить к себе в кельи, или выхаживали вон».
Во время обыска в доме Степана Глебова были обнаружены любовные письма Евдокии:
«Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя! Знать уж злопроклятый час приходит, что мне с тобою расставаться! Лучше бы мне душа моя с телом рассталась! Ох, свет мой! Как мне на свете быть без тебя, как живой быть? Уже моё проклятое сердце да много послышало нечто тошно, давно мне всё плакало. Ах мне с тобою, знать, будет роставаться. Уж мне нет тебя милее, ей-Богу!
Ох, любезный друг мой! За что ты мне таков мил? Уже мне ни жизнь моя на свете! За что ты на меня, душа моя, был гневен? Что ты ко мне не писал? Носи, сердце моё, мой перстень, меня любя; а я такой же себе сделала; то-то у тебя я его брала»…»
14 февраля 1718 года Писарев объявил царице и майору Глебову, что они арестованы. В Москву влюбленных доставляли по отдельности, так, чтобы они «не могли сговориться».
20 февраля в Преображенском застенке прошла очная ставка Евдокии и Степана. Оба признали свою вину в п р е л ю б о д е я н и и. Глебова дополнительно обвинили в «бесчестных укоризнах, касающихся знамой высокой персоны Его царского величества, и к возмущению против Его величества народа».
Последнее обвинение не оставляло Глебову ни малейшего шанса на то, чтобы сохранить свою жизнь.
Разъяренный Пётр применил к майору ужасные п ы т к и. Глебов прошел через дыбу, прижигание углями, через сидение на доске, утыканной гвоздями. При этом, Степан взял всю вину на себя (несмотря на наличие железных доказательств виновности Евдокии).
16 марта 1718 года Степана Глебова казнили на Красной площади в Москве. По приказу Петра майора п о с а д и л и н а к о л. Степан провел в таком положении 14 часов, не издав при этом ни единого звука. Мужество этого человека поразило многих москвичей.
Есть свидетельства, что Евдокию привезли на место казни и заставляли ее смотреть на Глебова, не отворачиваясь.
Казнь Глебова стала своего рода отмашкой для последующих репрессий над представителями рода Лопухиных и, в целом, над сторонниками царицы.
За потворствование г р е х у были казнены многие суздальские церковнослужители, монахи и монахини.
Наказанию подверглась и царица. По приказу Петра его бывшую супругу в ы п о р о л и к н у т о м в присутствии нескольких десятков членов Собора священнослужителей.
26 июня 1718 года Евдокия Федоровна узнала страшную новость — в Петропавловской крепости в Петербурге погиб ее единственный сын, царевич Алексей. Согласно официальной версии смерти, царевич скончался «от удара». Однако, в стране сразу же начали ходить слухи, что Алексея подвергли ж е с т о к и м п ы т к а м, причем непосредственным участником расправы якобы был сам государь.
В декабре 1718 года Евдокия потеряла еще одного любимого человека — по подозрению в государственной измене на эшафот взошел ее брат, Абрам Лопухин.
В начале 1719 года низложенную царицу тайно доставили в Ладожский Успенский монастырь, где она прожила семь лет вплоть до смерти императора.
При Екатерине I положение Евдокии даже ухудшилось: ее перевезли в Шлиссельбург, где она жила в темнице как государственная преступница. В документах бывшая царица была обозначена как «известная особа» — своего рода вариация легенды об узнике в железной маске.
Опасения императрицы были вполне понятны: она, бывшая латышская крестьянка и метресса Петра I по имени Марта Скавронская, прекрасно понимала, что прав у Евдокии на престол ничуть не меньше, чем у нее.
Триумфальное возвращение Евдокии Федоровны состоялось в мае 1727 года, когда новым императором всероссийским стал ее внук, 11-летний Петр II — сын царевича Алексея Петровича и немецкой принцессы Софии-Шарлотты Брауншвейг-Вольфенбюттельской
В Москве Евдокия поселилась в Лопухинских палатах Новодевичьего монастыря. По решению Верховного тайного совета все порочащие честь и достоинство царицы документы были уничтожены. Совет также отменил распоряжение Петра о праве императора назначать наследника по своему усмотрению, без учета прав престолонаследия.
Евдокия Федоровна получила личный двор из множества служанок, слуг, фрейлин и духовников. Ей было назначено годовое содержание в 4500 рублей, которое вскоре было увеличено Петром II до астрономических 60 тыс. рублей.
В государственных делах Евдокия Федоровна предпочитала не участвовать. Царица просто наслаждалась жизнью, компенсируя годы нищеты, оскорблений и бесправия.
После скоропостижной смерти Петра II в возрасте 14 лет, Евдокия Федоровна официально отказалась от претензий на престол перед Верховным тайным советом. В последующих «дворцовых переворотах» она никакого участия не принимала, радуясь тому, что ее никто не трогает.
27 августа 1731 года царица Евдокия скончалась в возрасте 62 лет в Москве. На смертном одре она произнесла фразу, которая подвела итог ее жизненного пути:
«Бог дал мне познать истинную цену величия и счастья земного».
И цена, заплаченная царицей, была невероятно велика…
