— И не стыдно тебе? – зло выговаривали соседки. – Сама хвостом вертела! А теперь честного человека оговариваешь!
Поджав губы и ничего не отвечая, Катерина пошла к колодцу. Она знала, что в Кракино ее никто не поймет и не поддержит. Но и молчать больше не было сил. Слишком давно это тянулось, слишком осмелел свекор Михалыч.
— Зашиб, зашиб! – громко кричали на улице.
Наталью Степанову, Катину мать, с плачем на руках внесли в горницу. Было уже поздно, никто не мог оказать никакой помощи. Рассказывали, что еле держащийся на ногах извозчик чересчур гнал лошадей. Она и охнуть не успела, и, тем более, отскочить. Шестилетняя Катя смотрела на все это непонимающими глазенками, а потом начала плакать.
Как-то быстро ушел за Натальей и ее супруг. Не выдержал утраты, слаб оказался. Провожая его, четверо сирот на погосте жались друг к другу.
— Трудно тебе будет, Гришенька, — жалостливо говорили родственники старшему Катиному брату.
А он, девятнадцатилетний парень, только стискивал зубы.
— Ничего, — говорил он, — всех подниму.
Он взялся за отцовское хозяйство горячо и умело. Очень скоро женился – надо было кому-то присматривать за тремя младшими сестрами. Супруга его, полная зычная Агафья, не была слишком добра к сиротам. Бранила за каждую малую провинность, нагружала работой. Вскоре у нее самой пошли детки, так что за младенцами поставили присматривать Катю. И все время казалось Агафье, что маленькая золовка постоянно что-то делает не так.
Лада в этом доме с той поры не было. Гришина жена чувствовала себя полновластной хозяйкой. Так что сестры Кати, едва повзрослев, повыходили замуж. Рассуждали просто: лучше идти в мужнин дом, чем оставаться нахлебницей в собственном! Только младшая Катя оставалась.
— Если посватаются, соглашайся, — шептала Кате ее сестра, — Агафья тебя со свету сживет. И вон, как она снова располнела. Глядишь, опять тяжелая!
Так она и сделала: как только к Кате приехали сваты, сама вышла к ним. Первая. Едва Гриша успел слово молвить, как Катя с поклоном сообщила, что согласна. Увезли ее из отчего дома на десятый день. Свадьбу играли простую, шумную и веселую.
Шел 1862 год. Уже отменили крепостное право, уже подняли головы крестьяне. Многим новый закон не понравился: кто-то шумел, что земли крестьянам не дали. Другие говорили, что лишились куска хлеба – до этого их кормил барин. Катин муж, веселый и ловкий Василий, уже три года торговал в Пскове. Начинал с лотка на ярмарках, теперь приглядывался к покупке лавки.
— А потом перевезу тебя, и заживем! – обещал он.
Хороший он был, Василий Куприянов. Жену ценил, не обижал, не попрекал, что явилась в его дом практически бесприданницей… Беда была в том, что Василия редко видели дома. Он уезжал в Псков на заработки, а дома появлялся – в лучшем случае! – раз в три месяца.
Вот и свекор, Пантелеймон Михайлович, начал поглядывать на Катю. Была она ладная, скроенная по лучшей русской мерке, с толстой косой и румянцем во всю щеку. Жена Михалыча, Катина свекровь, уже восемь лет лежала на печи. Случилась с ней хвороба, которую никто не смог одолеть. Приглашали лекарей, звали знахарок, да только не становилось женщине лучше.
— Соскучился, поди, по женской ласке, — болтали соседки.
Они были совершенно правы. Едва Василий выходил за порог, как свекор тут же начинал делать намеки снохе. Да и как ему пройти мимо? Спелая, как созревшее яблоко…
…Когда она поняла, что от нее хотят, пришла в ужас. Тихонько уговаривала свекра одуматься. Ведь это нарушение всех законов! И божьих, и людских.
— Ничего, — ощерился Михалыч. – У нас это знаешь, как называют? Бабья повинность. Вот и тебе виниться придется. Иначе расскажу Васятке, что ты сама ко мне пришла с задранным подолом.
Несколько дней она была, как неживая. Боялась лишний раз оставаться с Михалычем в одной горнице. А потом, когда он снова приблизился к ней, посмела поднять руку.
Он оторопел. Снохи редко отказывали свекрам – боялись, не желали лишней огласки. Вот и в «Столпе» Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина есть такая история:
— Повезло ему! Богат, у всех в почтении, в семье счастлив!
— В двух семьях…
— Как в двух! неужто у него и на стороне семья есть?
— Не на стороне, а в своем дому. Анну-то Ивановну он нынче отставил, у сына, у Яшеньки, жену отнял!
Михалыч был не прочь отнять жену у Василия. Даже рассуждал вслух: ему-то, сыну, там в городе явно не одиноко. Поймет старика отца. Да и как противиться решению старшего в доме? Захотел – взял! А все остальные обязаны подчиняться.
Но Катерина считала иначе. И в 1865 году осмелилась написать на свекра жалобу. Обратилась к местному священнику, к бывшему управляющему тех мест, чтобы подсобили. Прямо рассказала: принуждает ее свекор к сожительству. К делу гадкому, Богом неодобренному. И есть у нее муж, и сама она венчана с Василием. То есть, посягательства Михалыча ну никак не могут быть законными.
По селу пробежала весть: Катерина жалуется на свекра! Многие неодобрительно восприняли это. Так и говорили: нечего сор из избы выносить. Находились и такие, кто прямо считал, что Катерина все придумала. Оговорила честного человека из злости. Так или иначе, но по жалобе женщины прошло расследование. И оно подтвердило: все правда. Михалыча приговорил к 20 розгам.
…Василий забрал жену в город той же осенью. Уехал от отца, не оглядываясь. Не общался с ним больше, приезжал только проститься, когда настал последний час Михалыча.
Катерина и Василий пустили в Пскове корни, нажили детей. И о том происшествии старались более не вспоминать. Возможно, их потомки до сих пор живут в этом старинном русском городе.
