7 ноября 1953 года. Первая годовщина Октябрьской революции без Сталина. С утра военный парад на Красной площади, демонстрации, красные флаги, лозунги, поздравления партийной верхушки… а к вечеру часть светской Москвы устремилась в Большой театр.
Шел балет «Красный мак», солистка — прима Ольга Лепешинская, знаменитая Стрекоза Сталина. Двадцать лет на лучшей сцене страны, все движения отточены до совершенства — кажется, они даются Ольге невероятно легко и зритель совсем не замечает, что балерина подавлена. Она давно не спит по ночам, не помогают никакие лекарства, лишь в танце она забывает о происходящем в ее жизни кошмаре…
Это был страшный период моей жизни, у меня арестовали мужа. Меня исключили из всех моих партийных, общественных организаций, а я была общественница еще та.
Вдруг в самом разгаре первого акта раздается треск. Сестра Лепешинской, сидевшая во втором ряду, вздрогнула — ей показалось, что лопнула стелька балетной туфли. Но Ольга знала: это не стелька, это что-то страшное. Боль, острая и невыносимая, пронзила ногу, только остановиться она не могла — ее партия главная, надо во что бы то ни стало дотанцевать этот акт.
На ее счастье в конце по сюжету выносили паланкин (носилки), уже практически ничего не соображая, балерина забралась в него, взмахнула на прощанье рукой публике и только в кулисе потеряла сознание.
- «Старая балерина»
- «От Лепешинской можно прикуривать!»
- Из любимой балерины Сталина в жены «врага народа»
- «Он спас меня!»
- «У меня есть к ней такое же чувство, как было лет 70 тому назад на балу у гимназисток»
- «Устрашающий чекистский генерал»
- «Лаврентий Павлович, вы коммунист, и я коммунист…»
- «С его стороны было очень благородно»
- «В соломенных вдовах она не ходила долго»
- «Он не знал, что я — Лепешинская, а я не знала, что он — генерал армии Антонов»
- «Это были самые счастливые годы моей жизни»
- «И все — темнота»
- «Из моего танца ушла радость»
- «Мы с пьедестала сошли обе»
- «Когда мне нехорошо, я Уланову вспоминаю»
- «Кому все это нужно, если ты совсем одна»
«Старая балерина»
В это время у телевизора сидела балерина Раиса Стручкова, внимательно следившая за трансляцией спектакля. Она была запасной на случай, если Лепешинская не выйдет на сцену. Но что может случиться с любимицей Сталина?
Прима ведь никогда не отменяла свои спектакли, а единственную свою травму получила во время войны: выступая в прифронтовом городе, она рухнула вместе с партнером в оркестровую яму.
Тогда Ольга отделалась сильным вывихом, но сейчас дублерша по ее лицу поняла — все серьезно и уже мчалась в театр, встретившись на площади с машиной скорой помощи, которая медленно пробивалась сквозь праздничную толпу и увозила Лепешинскую в больницу.
— Перелом трех плюсневых костей стопы, — констатировал врач после рентгена. — Как вы, Ольга Васильевна, вообще смогли танцевать с такой травмой?
В кабинете запахло валерьянкой, балерина поняла, что дела ее плохи.
*
*
Ольгу доставили в больницу на улице Грановского. Её соседом по этажу оказался знаменитый писатель Михаил Михайлович Пришвин. В суматохе, внезапно нарушившей тишину выходного дня, он поначалу не понял, что речь шла о приме Большого:
Сначала я не знал, что это старая балерина, и в полумраке принял за девочку, сломавшую жизнь свою на танцах. Еле-еле удержался от слез… После того, уже в своей палате, узнал, что это была Лепешинская, и почему-то перестал жалеть…
Мне было действительно за тридцать, — вспоминала, улыбаясь, Ольга Васильевна.
На самом деле, ей уже исполнилось тридцать семь. Врачи очень осторожно, издалека стали готовить ее к тому, что скорее всего ей придется менять профессию. Перелом был сложный и гарантий полного выздоровления никто не давал. Ольга чувствовала, как подкатывает депрессия. Неужели это конец?
«От Лепешинской можно прикуривать!»
Она не представляла свою жизнь без танца. За огненный темперамент и абсолютное бесстрашие на сцене великая Галина Уланова называла Лепешинскую «пламенной москвичкой». Ольга не боялась даже самых немыслимых поддержек и трюков, за что ее просто обожали зрители, а партнеры, убегая со сцены за кулисы, говорили: «От Лепешинской можно прикуривать!»
Любимая балерина Сталина и обладательница четырех Сталинских премий, почти всю войну она прошла в составе 1-й фронтовой бригады Большого театра. Ольга танцевала везде, где только можно: в больничной палате, на кузове машины, даже на лесной поляне.
Ноги уходили в землю, в песок, чуть ли не в мазут…. Носок проваливался, а я его выдергивала… От этого одна нога потом стала короче другой, и появилось искривление позвоночника…
*
*
Соперницы считали, что успех Лепешинской обусловлен благосклонностью высшего партийного руководства. Достигнув вершин в профессии, она, тем не менее, не обладала ни идеальной «балетной» фигурой, ни пластичным корпусом, ни «лебедиными» руками. Между тем, уже подросло новое поколение: в Большом театре стремительно восходила звезда Майи Плисецкой.
Она блистательно танцует партию Одетты/Одилии в «Лебедином озере», с которой сама Ольга Васильевна когда-то не справилась, и, конечно, для дерзкой Майи она — не авторитет:
Лепешинская вовсе не была моим идеалом. Роста она была скверного, руки и ноги короткие, голова всегда напоминала мне маску ряженого на масленичном гулянии. Пальцы-крохи никак не улучшали пропорций тела… Короче, ее физические данные расходились с моими представлениями о красоте женского тела в балете.
Из любимой балерины Сталина в жены «врага народа»
Мало кто знал, какой ценой достался Ольге ее успех, сколько бессонных ночей она провела в балетном классе, чтобы из бесперспективных студенток стать примой Большого театра. Она отдавалась танцу со всей своей энергией, компенсируя то, что ей не додала природа.
Никогда больше я не встречал балерины, для которой танец был бы таким наслаждением, — говорил партнер Лепешинской Пётр Гусев.
При этом у Ольги Васильевны была поразительная, невероятная воля. Вот и в тот раз, с тремя переломами и невыносимой болью, она дотанцевала свою партию только на силе духа! Однако, оказавшись в больничной палате, без движения и вне театра, Лепешинская совсем сникла. Физическая боль сопровождалась душевной: ее супруг арестован, в одночасье из любимицы Сталина она становится женой «врага народа».
Это был период, когда я решила отправиться на тот свет. Я перестала есть и пить, проблемы дома, муж арестант. Выхватили сестру и сказали — забирайте.
«Он спас меня!»
Лечившийся в соседнем отделении 80-летний Михаил Михайлович Пришвин почувствовал, что его новой знакомой совсем худо, и решил ее поддержать.
Знаменитый писатель каждый день приходил к Лепешинской, садился у изголовья кровати, брал ее за руку и они подолгу беседовали: о природе, об искусстве, о любви. Ольга, некогда убежденная коммунистка, не знала молитв, и Пришвин, как верующий человек, говорил с ней о Боге. У него был рак. Понимая, что сам умирает, он две недели просидел возле постели балерины и вернул ее к жизни.
Знаете, он спас меня. Он понял все и как-то сумел примирить меня с самой собой.
А потом супруга Михаила Михайловича увезла его домой, но общение писателя и балерины на этом не закончилось.
«У меня есть к ней такое же чувство, как было лет 70 тому назад на балу у гимназисток»
Когда врачи разрешили Ольге вставать с кровати, она стала навещать Пришвина в его квартире. Между ними завязалась очень трогательная дружба. Писатель обычно усаживался за свой письменный стол, а его новая знакомая, несмотря на все еще забинтованную ногу, устраивалась на полу и с удовольствием играла с его собакой.
Для Михаила Михайловича было удивительно, что балерина знает многие, и довольно редкие, его произведения. Оказалось, что в детстве она по ним писала диктанты, которые на летних каникулах диктовал ей отец.
Пришвин поначалу тепло отзывался о Лепешинской в своем дневнике и даже собирался посвятить ей рассказ «Роковой прыжок».
Приезжала Лепешинская… Сама – капелька, а глаза сверкают издали, как ледники в горах, а в душе, как увидишь, начинается оттепель, и кажется, будто сам знал ее и она была всегда… У меня есть к ней такое же чувство, как было лет 70 тому назад на балу у гимназисток. И очень удивляет меня тем, что остается и после 80 лет.
Однако наблюдательный писатель не мог не заметить, что его супруга ведет себя с примой Большого несколько отстраненно, от ее присутствия в их доме Валерии Дмитриевне становится как-то неуютно. И Пришвин решает незаметно для Ольги их тесное общение прекратить:
Мне сейчас кажется, что обидеть Лялю [так он называл жену] после всего нашего словом, делом, помышлением невозможным для меня преступлением.
Причиной такого поведения жены была вовсе не ревность, она опасалась той «страшной» среды, в которой всегда вращалась Лепешинская. Как и Ольга, Валерия Дмитриевна была «из бывших», но их судьбы сложились очень по-разному. До брака с Пришвиным она побывала в ссылке, после чего долгое время не могла вернуться к нормальной жизни. Привычка сторониться определенных кругов осталась с ней надолго.
Лепешинская, оказалось, состоит женою еврея, заместителя Берии (конечно, сидит)… Говорят, что она и бровью не повела, когда ей сказали, что ее муж арестован. Начинаем подумывать, что такая особа и у нас что-то почуяла, и все тем и кончится. Да и зачем она нам?… Дальше от Фени, греха мене, — писал Пришвин в своем дневнике.
А через месяц Михаила Михайловича не стало. Ольга тогда продолжала лечение в санатории и с трудом смогла оттуда вырваться, чтобы проститься с писателем. На панихиду она пришла в больничной пижаме. Лепешинская всегда говорила, что Пришвин вошел в ее жизнь как очень близкий и дорогой человек, как замечательный русский писатель, который «был, есть и будет всегда».
О некоторых записях в его дневниках она могла не знать, так как их полная версия была опубликована уже после ее смерти. В своих интервью Ольга Васильевна говорила, что пожилой писатель был влюблен в нее «как гимназист». И это то, что она у него о себе читала:
Долго болтал вчера с О. В. Лепешинской. Впервые понял, что в отношении любви Дон-Жуана балерина менее доступна, чем монахиня. И это оттого, что у монахини плоть ее сдерживается, а у балерины преобразуется. Монахиня, отказывая Дон-Жуану, поступает по общему закону монастыря, а балерина на своем ослепительно-прекрасном прыжке успевает показать Дон-Жуану шиш.
«Устрашающий чекистский генерал»
И все же опасения Пришвиных относительно окружения Лепешинской имели основание, да она и сама это прекрасно понимала.
Еще совсем недавно при ее появлении в театре коллеги «замолкали на полуслове», так как ее супругом был «устрашающий чекистский генерал» Леонид Райхман — доверенное лицо Берии по агентурно-оперативной работе в среде творческой интеллигенции. То, как он вел допросы, стало «притчей во языцех» (подробнее — по ссылке в конце этой статьи).
Теперь же Райхман сам оказался «врагом народа» и Ольгу Васильевну стали сторониться уже по иному поводу.
Леонида Федоровича арестовали осенью 1951 года прямо на улице. Тогда он проходил по одному делу с Абакумовым и обвинялся «во вредительстве и национализме». Для Ольги это известие стало большой неожиданностью: дома никогда не велись разговоры о работе, и она твёрдо верила в полную невиновность мужа.
Долгое время о Райхмане не было никаких вестей, Лепешинская пыталась воспользоваться своими связями и, наконец, ей указали на некое место на Кузнецком мосту, где содержался ее генерал. Им удалось повидаться.
Если вы меня спросите, что самое страшное в жизни я пережила — это лязг железной калитки, которая открывалась и потом за тобой закрывалась. Страшнее в жизни ничего нет! Во-первых, ты думаешь, что она больше для тебя не откроется. Во-вторых, ты идешь к человеку, в виновность которого не можешь поверить. Он несправедливо сидит — в этом я была совершенно убеждена.
«Лаврентий Павлович, вы коммунист, и я коммунист…»
Однажды ночью в квартире Лепешинской появился человек в военной форме и огромной папахе. Генерал попросил Ольгу быстро собраться и проследовать за ним. Она знала, что домой может больше не вернуться, но почему-то ничего с собой не взяла, а по дороге поняла, что ее везут в особняк Берии.
Лепешинскую провели в библиотеку и усадили за большой стол, накрытый зеленой скатертью. Вскоре появился сам Лаврентий Павлович. Он все время ходил сзади нее, Ольга лишь видела, как сверкало его пенсне, отражаясь в книжном шкафу напротив.
— Как танцуете в Большом театре, довольны ли? — спросил он, продолжая ходить у нее за спиной.
Балерина вся сжалась от страха. Берия, заметив это, продолжил:
— А вы знаете, Ольга Васильевна, до меня доходят слухи, что вы не доверяете советской власти. Вы думаете, что мы вашего мужа арестовали несправедливо?
И тут Лепешинская вскочила с места и, опираясь на стол, чтобы не упасть, ответила:
— Лаврентий Павлович, вы коммунист, и я коммунист. Давайте говорить как коммунисты: если мой муж виноват — наказывайте. Не виноват — выпускайте!
«С его стороны было очень благородно»
Через некоторое время Райхман действительно оказался на свободе, после смерти Сталина его дело было прекращено. Он даже получил пост при Министерстве иностранных дел, но с женой, которой к тому времени дали звание Народной артистки СССР, они не воссоединились.
Он был настолько благородным человеком, что, когда вышел из заключения, не вернулся ко мне, боясь испортить мою карьеру. Я ведь танцевала первые партии в Большом театре. С его стороны было очень благородно.
Однако уже летом 1953 года, после ареста Берии, Леонид Федорович снова отправился за решетку. На этот раз «за превышение полномочий при исполнении служебных обязанностей».
Следствие длилось в течение трех лет, после чего Райхмана приговорили к восьми годам заключения, но вскоре он вышел по амнистии. Генерал был лишен всех званий и наград, исключен из партии, а в реабилитации, несмотря на несколько прошений, ему было отказано.
Говорили, что Райхман сошелся с женщиной-врачом, спасшей его в тюрьме. Он прожил довольно долгую жизнь, работал юрисконсультом, издал несколько книг. В последние годы Леонид Федорович тяжело болел. Умер в 1990-м. Незадолго до этого Лепешинская смогла его навестить:
Он попросил у меня прощения, если в чем-то виноват, и я попросила прощения у него.
«В соломенных вдовах она не ходила долго»
Сама Ольга Васильевна тогда после длительного лечения вернулась в театр и вновь вышла на сцену, хотя последствия переломов не могли не сказываться. Через три года она снова вышла замуж.
…в соломенных вдовах она не ходила долго. Следующим владельцем генеральского кителя был седовласый, барственный генерал армии Антонов, начальник генерального штаба СССР, — язвила в своих мемуарах Майя Плисецкая.
Их встреча была случайной. 1956 год, только что закончилось какое-то мероприятие в гостинице «Советская». Шел дождь с сильным пронизывающим ветром. Лепешинская вышла на улицу в легком платье и обнаружила, что Большой театр не прислал за ней машину.
— У вас нет машины? — спросил рядом стоящий человек в форме.
— Н-нет, — сказала балерина, она уже дрожала как осиновый лист.
— Позвольте мне вас отвезти, — предложил генерал.
«Он не знал, что я — Лепешинская, а я не знала, что он — генерал армии Антонов»
В машине Ольга смогла разглядеть своего нового знакомого получше. И он показался ей «удивительно красивым человеком». Она назвала ему адрес своей дачи, куда они ехали почти час, после чего Лепешинская вдруг вспомнила, что ей нужно обязательно вернуться в Москву, и генерал послушно повез ее обратно до дома. В пути они успели познакомиться и вдоволь наговориться.
Он не знал, что я — Лепешинская, а я не знала, что он — генерал армии Антонов.
На прощание Ольга дала генералу свой номер телефона: «на всякий случай, вдруг понадобится». Он позвонил на пятый день. Вскоре они поженились, долго тянуть с этим делом не стали.
Антонов был вдовцом, его первая жена умерла за год до его встречи с Лепешинской. Детей у него не было. Интеллигентный, начитанный, он свободно говорил на французском языке, был ценителем классической музыки.
Алексей Иннокентьевич прославился как талантливый штабной офицер. Он участвовал в разработке практически всех значимых операций советских войск в Великой Отечественной войне. Был участником Ялтинской и Потсдамской конференций союзников, а после стал начальником Генерального штаба войск Варшавского Договора.
«Это были самые счастливые годы моей жизни»
Супруг был старше Ольги на двадцать лет, но этот брак для обоих стал очень счастливым.
Знаете, это что-то необыкновенное, когда у тебя есть человек, который всегда рядом — утром, вечером, днем…
Они прожили вместе шесть лет. Антонов был очень внимательным, чутким человеком с поэтичной душой, он ни разу не повысил голоса. Как-то за обедом генерал обмолвился, что пора бы им обоим подумать о тихой пенсии.
Я буду писать книжку, а ты — учить детей и взрослых! — сказал Алексей Иннокентьевич супруге.
Но его мечтам не суждено было сбыться. В 1962 году в возрасте 65 лет генерала Антонова не стало — оторвался тромб.
«И все — темнота»
Хоронили генерала у Кремлевской стены. Было жаркое лето, молчаливая толпа с его портретами заполонила Красную площадь, на мавзолее стояли руководители партии. Ольге от горя сделалось плохо, все вокруг почернело:
И я потеряла зрение совсем. Видела только черное солнце, и последнее — как Брежнев вынул из кармана платок. И все — темнота.
Лепешинскую кто-то подхватил, она не помнила, как добралась домой, где пролежала целый месяц. Зрение постепенно к ней возвращалось, но смерть супруга она еще долго не могла принять. Его потеря стала для нее трагедией.
«Из моего танца ушла радость»
Через год, пройдя курс лечения, 46-летняя Ольга Васильевна попыталась вернуться в театр. Галина Уланова, увидев ее в репетиционном классе, сказала, что форма не потеряна, надо продолжать танцевать… Уговорила ее выйти на сцену в любимой «Вальпургиевой ночи». Однако Лепешинская осознала, что больше не может танцевать как раньше:
Из моего танца ушла радость… А ведь радость — единственное, чем я была интересна на сцене! Без нее все теряло смысл…
«Мы с пьедестала сошли обе»
Ольга Васильевна проживала на Тверской улице, где неподалеку от памятника Пушкину возвышается здание номер семнадцать, в народе прозванное «домом под юбкой». Когда-то на его крыше была установлена скульптура девушки с серпом и молотом, застывшей как бы в балетной позе.
Многие в Москве были уверены, что ее лепили с Лепешинской. И хоть это было не так, балерина никогда не опровергала эту версию и относилась к «девушке на крыше» как-то по-родственному.
Незадолго до того, как Ольга покинула сцену, ее бетонная «копия» начала разрушаться, было принято решение ее демонтировать.
— Мы с пьедестала сошли обе, — шутила Лепешинская.
«Когда мне нехорошо, я Уланову вспоминаю»
Ольгу Васильевну тогда отправили на лечение в Рим, где директор местной Академии танцев предложил ей взяться за обучение одного класса. Это был ее первый педагогический опыт, который вернул Лепешинскую к жизни. Она решила, что отныне ее смысл — в передаче собственных умений молодым.
Нет страны, где я не была в качестве педагога, и не потому что я хороший педагог, а потом что — русская школа. Она прославилась на весь мир именно умением научить танцевать.
Балерина колесила с мастер-классами по многим городам мира: Дрезден, Берлин, Вена, Гамбург, Стокгольм, Осло, Токио… Она помогала иностранным коллегам отбирать перспективных танцовщиков, возглавляла оргкомитеты международных конкурсов, председательствовала в жюри различных смотров. В 1992 году Ольга Васильевна стала президентом Российской хореографической ассоциации.
Маленькой девочкой ее нянчил Ленин, с которым дружила ее семья, а в 2006-м она принимала из рук нынешнего Президента России орден «За заслуги перед Отечеством».
В последние годы Лепешинская очень сблизилась с Галиной Улановой, с которой когда-то в Большом делила гримерку, танцевала одни и те же партии, но чьим талантом всегда восхищалась, считая, что сама «отстояла от нее на километры».
Когда мне нехорошо, я Уланову вспоминаю…
«Кому все это нужно, если ты совсем одна»
Доживала свой век Ольга Васильевна в огромной квартире на Тверской улице в окружении антиквариата и любимого йоркширского терьера. Замуж она больше не выходила и прожила остаток жизни в одиночестве, оставаясь женщиной до мозга костей: всегда приветлива, элегантна, с аккуратно уложенными волосами.
Однажды Лепешинская, посмотрев на свои руки, украшенные тяжелыми перстнями с изысканными камнями, с горечью произнесла:
— Кому все это нужно, если ты совсем одна…
Она говорила, что «прошмыгнула эту жизнь», где главным для нее всегда оставался Большой театр.
Умерла Ольга Васильевна Лепешинская 20 ноября 2008 года в возрасте 92 лет. Она просто не проснулась однажды утром. На вопрос, в чем секрет ее долголетия, она всегда отвечала, что старалась не делать гадостей другим.
