— Мама, мамочка, я так не могу! Не отдавай меня этому грязному старику! Сделай же что-нибудь, прошу! — отчаянно рыдала Мари.
Слезы текли по ее щекам и капали на подвенечное платье, расплывались на светлой ткани темными пятнами. Вся женская половина крестьянского семейства — мать и сестры Мари — готовили ее к бракосочетанию с молодым пастухом Жаном. Последние штрихи перед выходом невесты: поправить прическу, проверить, как сидит платье, нанести румяна, вытереть слезы.
Во дворе уже вовсю шло гулянье. За окном слышались звуки скрипок, лютен, доносился нестройный хор, поющий застольные песни, и многоголосый громкий смех. Однако самой невесте было далеко не весело. В этот день, который должен был быть самым счастливым в ее жизни, она была глубоко несчастна.
По старинным законам, первую брачную ночь она должна была разделить не со своим любимым, а с феодалом, владельцем их земли.
— Ну-ну, будет тебе, — ворчливо сказала мать, расчесывая волосы дочери частым деревянным гребнем. — От этого еще никто не умирал. Когда я выходила замуж за твоего отца, я тоже провела первую ночь с господином Лавбрюде. Правда, тогда он еще был относительно молод, — немного подумав, добавила она.
— Действительно, мама, не тебе говорить об этом, — поморщилась старшая сестра, которая только в прошлом году вышла замуж.
Старшие сестры, уже побывавшие в объятиях господина Лавбрюде, смотрели на Мари с сочувствием. Сама младшая, совсем еще девочка, была в ужасе и сама готова была вот-вот расплакаться.
— Как жаль, Мари, что у Жана не нашлось денег на откупные, — мягко сказала одна из сестер. — Тогда бы ты могла избежать… этого.
— А у кого-нибудь когда-нибудь находятся? — горько спросила невеста. — Богом клянусь, он специально делает их такими непомерными, чтобы уж точно не упустить своего! Грязный, похотливый старикашка!
— Не распускай язык! — прикрикнула на нее мать и так больно дернула гребнем, что Мари вздрогнула. — Он все-таки хозяин земли, которая нас кормит, и наш господин! И будь с ним милой, поняла?
— Когда я вырасту, — не выдержала младшая сестра, — надеюсь, Господь уже приберет господина Лавбрюде к себе!
— Будет кто-нибудь другой, сестра, — сказала Мари. — Всегда будет кто-нибудь другой.
Свадебная делегация к графу состояла из невесты, ее родителей и других родственников, одетых в самые лучшие свои одежды. Бледный, как полотно, жених тоже присутствовал. Он топтался позади остальных и старался не смотреть на Мари. За время церемонии бракосочетания они не успели переброситься и словом.
— Ну, кто это тут у нас? — господин Лавбрюде, сидевший за трапезным столом, подслеповато прищурился. — Прелестная пастушка Мари! Как приятно! Буду счастлив, мадам, быть вашим кавалером, так сказать, вашим… эмм… рыцарем сегодня.
Игривая куртуазность господина Лавбрюде резко и тошнотворно контрастировала с его внешностью. Это был крючконосый старик с блестящей лысиной, когда он хищно улыбался, были видны гнилые пеньки его зубов. Граф быстро, по-змеиному, облизнул сизоватым языком тонкие, морщинистые губы.
За его спиной на стене висела одна из чрезвычайно модных в последнее время идиллических пасторалей. На ней были изображены юные пастух и пастушка в каком-то пышном саду, судя по количеству цветов и дружелюбных зверей, в Эдемском. Пастушок играл на свирели, а пастушка собирала цветы.
От картины веяло миром и благочестием. Едва взглянув на нее, Мари почувствовала, что готова снова разрыдаться.
— Ну что же ты? Подойди, не бойся, — повелительно сказал господин Лавбрюде.
Мари замешкалась, в руках она держала поднос с чаркой вина. Себя она видела в этот момент такой же чаркой вина, которую любезно преподносят сладострастнику на блюде.
Мать незаметно ткнула ее в спину, и Мари сделала несколько шагов вперед, стараясь не расплескать вино. Это было сложно, так как руки ее ходили ходуном, а в глазах все расплывалось из-за пелены слез.
С какой радостью она бы сейчас выплеснула это вино в лицо графа! Но нет, нет, нельзя! Иначе они всей семьей пойдут по миру, или еще что похуже.
Господин Лавбрюде подхватил чарку своими тонкими пальцами и, пригубив вино, довольно мерзко зачмокал губами, пробуя его на вкус.
— Молодое вино, мой господин, самого свежего урожая, — подобострастно поклонился отец Мари.
— Я вижу, — сказал господин Лавбрюде, не отрывая маслянистых глаз от несчастной девушки. — Чудесно! Просто чудесно!
Примерно так могло реализовываться право первой ночи — явление, распространенное в Средние века, а кое-где и до конца XIX века. Согласно этому праву, феодал мог запросто лишить невинности любую крестьянку, вступающую в брак на принадлежащих ему землях.
Так что же это было? Традиция, освященная веками, или прихоть похотливых сеньоров? Или это все просто миф, темная сказка эпохи Просвещения? Давайте разбираться.
Согласно средневековым законам, феодалы могли «резвиться» на своих землях кто во что горазд и придумывать какие угодно постановления для принадлежащих им крестьян. Так что и крестьянские девушки ничем не были защищены от барского самоуправства, время было такое.
С этой стороны, я думаю, все ясно — могли, еще как могли, если бы хотели! Но было ли это регламентировано каким-то обычаем?
Существует много гипотез на этот счет.
Согласно одной из них, этот обычай — пережиток родоплеменного строя, когда еще не сформировалась знакомая нам семья «ячейка общества», и мужчины сохраняли права на всех женщин своего племени. Этакая шведская семья с патриархальным уклоном.
По другой теории, у многих культур процесс пролития крови считался грязным и опасным деянием, приносящим болезни и прочие несчастья.
Поэтому на помощь молодым героически приходил профессиональный, так сказать, «лишатель невинности», обладающий сакральным иммунитетом от всяческой порчи — вождь, шаман, царь, а в Средние века — аристократ. Так что после этого ему должны были еще и в ножки кланяться, как благодетелю.
У многих африканских и азиатских народностей тоже был подобный обычай, рассматриваемый, как магический ритуал.
Вождь племени или колдун брали на себя обязанность переспать с девушкой, чтобы изгнать из нее злых духов, «очистить» ее и передать на руки жениху уже «безопасной» и готовой к дальнейшей семейной жизни. За эту услугу тоже надо было платить, что поделаешь — свадьбы во все времена были делом недешевым.
В скандинавских племенах был такой обычай: в ночь после бракосочетания жрец бога плодородия Фрейра совершал такой ритуал с невестой, предварительно заколов свинью (без закалывания какого-нибудь несчастного животного, кажется, в те времена даже чихнуть не смели!).
После этого считалось, что у молодой пары будут крепкие и здоровые дети.
Весьма вероятно, что не все девушки относились к этому праву с ужасом. Для многих это было обыденным делом, частью повседневной жизни. А для девушек с подмоченной репутацией этот обычай был и вовсе счастливым билетиком — поди потом разбери, сколько у нее было мужчин до свадьбы, ведь феодал уже попортил!
К тому же всегда была надежда, что невеста «понесет» именно от аристократа. И если ребенок рождался спустя девять месяцев после первой ночи, феодал вполне мог признать его своим бастардом и в дальнейшем помогать материально.
Ребенок мог даже рассчитывать на наследство, а крестьянская семья — на неплохое финансовое подспорье. Чистый прагматизм.
Впрочем, всегда можно было откупиться от этой повинности. Правда, не всегда у нищих крестьян были деньги на это. Размер налога ограничивался только фантазией феодала. Например, существует документ, в котором один нормандский помещик требовал в качестве отступных «10 су, филейную часть свиньи и галлон любого напитка».
Деньги жадные бароны и графы делали также другим способом: они могли перепродать право первой ночи другому лицу, более заинтересованному.
Право первой ночи, возможно, было бы благополучно забыто потомками, если бы не обличительный пафос Просвещения. Тогда на всех углах трубили, насколько Средневековье было темным, отсталым и порочным. Этот обычай достали из чулана, стряхнули с него пыль и гордо показали публике в качестве символа эпохи: вот, мол, какие это были аморальные, ужасные времена!
Несчастных девушек приносили в жертву барскому вожделению, а возможность откупиться служила доказательством бесправия крестьян, которым даже приходилось выкупать своих же невест у всемогущих феодалов!
Однако уже к началу XX века все больше историков стали называть этот обычай не более чем мифом, призванным очернить Средневековье и появившемся из-за языковой двусмысленности письменных источников. Например, в «Книге бургундских обычаев» сказано, что мужчина, женившись в чужом поместье, должен заставить жену «лечь под господина».
Согласно трактовкам, это означает лишь то, что женщина из другого феода переходит под начало нового хозяина, и он будет иметь право на их будущих детей. В противном случае крестьянин должен был выплатить феодалу компенсацию за свое еще нерожденное потомство.
Чистый бизнес, ничего лишнего!
Также есть мнение, что господа могли использовать право первой ночи номинально, как еще один завуалированный налог для своих крестьян — налог на свадьбу. То есть особым желанием спать с простолюдинками аристократы вроде бы и не горели, а вот получить больше денег — другой разговор!
С другой стороны, существует множество доказательств обратного. Например, в пятнадцатом веке в Каталонии вспыхнуло народное восстание, направленное против сексуального беспредела господ.
В 1486 году испанский король Фердинанд издал указ, в котором недвусмысленно запрещал сеньорам проводить первую брачную ночь с женой крестьянина, а также спать с крестьянками против их воли, за деньги или так.
Не на пустом же месте такой указ появился? И явление было, скорее всего, далеко не единичным случаем, если потребовалось вмешательство короны.
Как видим, есть куча доводов как «за», так и «против» того, что этот обычай существовал в средневековой Европе. Мне кажется, что истина, как всегда, где-то посередине. Нет никаких сомнений, что отдельные личности в отдельных регионах пользовались этим правом вовсю.
