— Вы любите своего жениха?
— Нет.
Ответив, она смутилась, наблюдая за реакцией собеседника. И тут же поспешно прибавила, стараясь произвести благоприятное впечатление:
— А впрочем, не знаю. Он хороший… Да, разумеется, люблю. Это у нас, у девушек, порог, через который надо переступить. Иначе не войти в жизнь.
Если верить мемуарам Владимира Ивановича Немировича-Данченко, такой разговор у него состоялся с 21-летней Машей Лохвицкой накануне ее свадьбы с инженером Евгением Эрнестовичем Жибером.
Евгений был старше девушки на четыре года и происходил из уважаемой семьи. Его отцом был профессор архитектуры Эрнст Иванович Жибер.
Мария, ставшая известной поэтессой XIX века, взяла себе псевдоним Мирра Лохвицкая. Она родилась в Петербурге в 1869 году в семье известного адвоката, профессора в области уголовного права, издателя журнала «Судебный вестник» Александра Владимировича Лохвицкого.
Он брал за свою работу столь высокие гонорары, что Чехов в печати его иронично назвал «доктором прав и неправ».
Маша была вторым ребенком (после брата Николая) и старшей дочерью в большой семье, где было шестеро детей. В 1874 году семья перебралась в Москву, где обзавелась собственным домом. В 1884 году 54-летний Александр Владимирович, глава семейства, неожиданно умер.
Мать, Варвара Александровна, забрав младших детей, вернулась В Петербург, оставив 15-летнюю Машу в Москве «доучиваться» в Александровском женском институте на Божедомке.
Институток звали в народе «лягушками» за камлотовые (вид ткани, чаще шерстяной или полушерстяной) зеленые платья с белыми пелеринами. Этот цвет необыкновенно шел к темным волосам и глазам Маши.
«И все в ней было прелестно: звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая легкая шутливость… Особенно прекрасен был цвет ее лица: матовый, ровный, подобный цвету крымского яблок…» — из воспоминаний Ивана Бунина о Лохвицкой.
Именно в 15 лет Лохвицкая начала писать стихи, и на ее поэтическое дарование тут же обратили внимание. Незадолго до окончания института два своих стихотворения с разрешения начальства она издала отдельной брошюрой. Уже в двадцать с небольшим Мирра стала поэтической звездой.
Надо сказать, что стихи Мирры поначалу отказывались печатать и Всеволод Соловьев в журнале «Север», и Гнедич, и Ясинский. Почему? Из-за потрясающей откровенности этих стихов.
Иероним Ясинский, литературный критик и писатель, так и сказал барышне:
— Молодая девушка не имеет права затрагивать такие темы.
Соловьев, гневно поблескивая стеклами пенсне, развел руками:
— М-м-м, сударыня, наш журнал читают дети…
Если ее стихи называли страстными, смелыми, искренними, то саму Мирру характеризовали как «красивую», «прелестную», но в то же время – как «наивную», «застенчивую» и «целомудренную».
В 1890-е годы семья Лохвицких регулярно проводила летние месяцы в дачном поселке между Петергофом и Ораниенбаумом. По соседству с Лохвицкими снимала дачу семья известного профессора архитектуры Эрнеста Жибера. С его сыном у Мирры начались романтические отношения.
В 1891 году Мирра Лохвицкая и Евгений Жибер обвенчались в храме Введенского монастыря в городе Тихвине, а спустя год уехали из Петербурга. Какое-то время они жили в Ярославле, Тихвине, потом несколько лет провели в Москве.
Осенью 1898 года супруги вернулись в Петербург. В первые годы брака у Евгения и Мирры появились один за другим сыновья — Михаил в 1891 году, Евгений в 1893 и Владимир в 1895. После рождения детей Мирра, что называется «расцвела» и еще больше похорошела. Это отражают фотографии молодой матери.
Мирра открыла литературный салон в собственном доме, прийти к ней мог всякий, званый и незваный.
Бунин свидетельствовал: поэтесса, воспевавшая страсть, в быту — «большая домоседка, по-восточному ленива: часто даже гостей принимает лежа на софе в капоте, и никогда не говорит с ними с поэтической томностью, а напротив. Болтает очень здраво, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью».
Первый сборник стихотворений Мирры Лохвицкой вышел в 1896 году и был удостоен Пушкинской премии, поэтессу называли «русской Сафо». В семейной жизни поэтессы пока идет все гладко. Периодически появляются стихи, посвященные мужу.
Мужу моему Евгению Эрнестовичу
Думы и грезы мои и мечтанья заветные эти
Я посвящаю тебе. Все, что мне в жизни ты дал, —
Счастье, и радость, и свет – воплотила я в красках и звуках,
Жар вдохновенья излив в сладостных песнях любви.
Когда некоторые посетители салона спрашивали ее, какими событиями и трагедиями она вдохновляется, она весело смеялась: «Моя лира лежит на шкафу – расстроилась, надо позвать настройщика, а цитру и тимпан дети куда-то задевали!»
Она была любящей и нежной матерью. В начале 1900-х годов Мирра Лохвицкая посвятила детям шутливое стихотворение, где она рассказала о своих материнских чувствах и описала характеры сыновей.
В 1895 году в Крыму Мирра Лохвицкая познакомилась с Константином Бальмонтом. Очарованная его стихами, Мирра подарила ему книгу своих стихотворений с подписью «от читательницы и почитательницы».
Начало их знакомства было наполнено взаимным восхищением. В дальнейшем они вступили в любовные отношения и своеобразный творческий поединок, последствия которых для примерной матери Мирры Лохвицкой оказались весьма печальными, вплоть до душевного расстройства.
«Я хочу умереть молодой,
Не любя, не грустя ни о ком;
Золотой закатиться звездой,
Облететь неувядшим цветком…»
Известно, что их отношения начались до женитьбы Бальмонта на Екатерине Андреевой. До встречи с Константином долг жены и матери Лохвицкая чтила свято, но сейчас была не в состоянии загасить вспыхнувшее пламя страсти.
Встречаться Бальмонту и Мирре удавалось с огромным трудом, прибегая к ухищрениям. Наверное, облегчало ситуацию то, что работа Евгения Эрнестовича была связана с продолжительными командировками, порой длившимися по месяцам.
Когда не удавалось встретиться, стихотворная перекличка, переросшая в своего рода поединок, продолжалась в письмах. Помимо прямых посвящений стихов друг другу, исследователи обнаруживали впоследствии и множество стихотворений-«половинок» Бальмонта и Лохвицкой , смысл которых прояснялся лишь при сопоставлении:
Бальмонт: «…Солнце свершает скучный свой путь. Что-то мешает сердцу вздохнуть…»
Лохвицкая: «Зимнее солнце свершило серебряный путь. Счастлив — кто может на милой груди отдохнуть…»
Однажды на вечере у Константина Случевского, Бальмонт тихонько рассказал Федору Фидлеру, что Лохвицкая «артистка сладострастия и так ненасытна, что однажды они занимались любовью целых четыре часа подряд». Подкручивая ус, потом добавил: «Она очень стыдлива, и всегда накрывает обнаженную грудь красным покрывалом».
А чего стоят интимные стихи Бальмонта, посвященные Мирре, матери троих (на тот момент) детей!
Как жадно я люблю твои уста,
Не те, что видит всякий, но другие,
Те, скрытые, где красота — не та,
Для губ моих желанно-дорогие.
В них сладость неожиданных отрад,
В них больше тайн и больше неги влажной,
В них свежий, пряный, пьяный аромат,
Как в брызгах волн, как в песне волн протяжной.
Пожалуй, именно бесстыдная откровенность поначалу сведет Бальмонта и Лохвицкую, а потом в ней проснутся глубокие чувства. В свою очередь, Бальмонт демонстративно пренебрегал переживаниями и репутацией Мирры, расшатывая ее душевное состояние.
Бурю ревности у замужней Мирры вызвала женитьба Бальмонта на Кате Андреевой. Из-под пера Лохвицкой выйдут пророческие строки:
«Ты будешь женщин обнимать,
И проклянешь их без изъятья.
Есть на тебе моя печать,
Есть на тебе мое заклятье.
И в царстве мрака и огня
Ты вспомнишь всех, но скажешь: «Мимо!»
И призовешь одну меня,
Затем, что я непобедима…»
Страсть между Бальмонтом и Лохвицкой иссякла. Мирра Лохвицкая не сумела пережить этот удар. Душа поэтессы буквально разрывалась надвое, разделяясь между стремлением к далекому возлюбленному и повседневными обязанностями хозяйки дома и матери семейства.
Ее поэтическое творчество испытало прилив мрачного мистицизма. Лохвицкая искала спасения в семейной жизни: у Мирры в 1900 году родился четвертый сын. Ребенок был назван Измаилом, так же, как и главный герой одного из ее произведений «О принце Измаиле, царевне Светлане и Джемали Прекрасной», в котором она описывала свои отношения с Бальмонтом.
На одной странице дневника Мирры уживаются послания к Бальмонту и стихи, обращенные к детям, а также расчеты домашнего бюджета и списки «детского приданого», «распашонок 1 дюжина — 3 р. 40 к.; пеленок холодных ½ дюж<ины> — 4 р., тепл<ых> 1 ½ дюж<ины> — 7 р. 50 к., конвертиков 6 — 6 р., салфеточек 17 — 1 р. 50, одеяло флан<елевое> — 2 р.», и тут же ласковая материнская запись о маленьких сыновьях: «Дуськи, дуськи, дуськи, — здравствуйте, будибуди», — а рядом другая: «Дорогой, дорогой, я с тобою всегда!»
Осенью 1904 года появился пятый сын — Валерий. Беременность и роды окончательно подорвали физические и душевные силы Лохвицкой. Одно из последних стихотворений Мирры посвящено Бальмонту.
Я хочу быть любимой тобой
Не для знойного сладкого сна,
Но — чтоб связаны с вечной судьбой
Были наши навек имена.
Этот мир так отравлен людьми,
Эта жизнь так скучна и темна…
О, пойми,- о, пойми,- о, пойми,
В целом свете всегда я одна.
Я не знаю, где правда, где ложь,
Я затеряна в мертвой глуши.
Что мне жизнь, если ты оттолкнешь
Этот крик наболевшей души?
Пусть другие бросают цветы
И мешают их с прахом земным,
Но не ты,- но не ты,- но не ты,
О, властитель над сердцем моим.
И навеки я буду твоей,
Буду кроткой, покорной рабой,
Без упреков, без слез, без затей.
Я хочу быть любимой тобой… (1904 год)
В декабре 1904 года, вскоре после пятых родов, Мирра слегла. Боли в сердце, нарушение сна, ночные кошмары, хроническая депрессия и душевные переживания захлестнули ее…
Последний период улучшения был в начале лета 1905 года, на даче, затем больной внезапно стало резко хуже. Умирала она мучительно. Смерть наступила в Бехтеревской клинике 27 августа 1905 года по одним источникам от туберкулеза, по другим — от болезни сердца. Поэтессе было 35 лет.
Более информативна дневниковая запись Федора Фидлера: «27 августа в Бехтеревской клинике умерла Лохвицкая — от сердечного заболевания, дифтерита и Базедовой болезни».
«Она рано умерла; как-то загадочно; как последствие нарушенного равновесия ее духа… Так говорили…» — писала в воспоминаниях дружившая с Лохвицкой поэтесса Изабелла Гриневская.
В Александро-Невской лавре состоялись похороны. Присутствовали лишь немногие писатели, чему причиной был ряд обстоятельств. Объявление о смерти появилось лишь в «Новом времени». Жирным шрифтом выделены фамилия Жибер и имя, данное при крещении — Мария, когда большинство ее знало как Мирру Лохвицкую.
В день похорон дождь лил как из ведра. Оба старших сына-гимназиста Лохвицкой держались совсем безучастно. Только вдовец долго плакал над гробом: он целовал Мирре лоб, губы и руки.
Бальмонт был опечален преждевременной смертью Лохвицкой, и посвятил ее памяти несколько стихотворений, а ее портрет всюду возил с собой. Непобедимой Мирра уйдет в могилу.
Непобедимой потому, что свою дочь, родившуюся в 1907 году от брака с Еленой Цветковской, Бальмонт назовет Миррой, воспринимая ее как реинкарнацию возлюбленной.
Я не знаю, зачем упрекают меня,
Что в созданьях моих слишком много огня,
Что стремлюсь я навстречу живому лучу
И наветам унынья внимать не хочу.
Что блещу я царицей в нарядных стихах,
С диадемой на пышных моих волосах,
Что из рифм я себе ожерелье плету,
Что пою я любовь, что пою красоту.
Но бессмертья я смертью своей не куплю,
И для песен я звонкие песни люблю.
И безумью ничтожных мечтаний моих
Не изменит мой жгучий, мой женственный стих.
(Мирра Лохвицкая)
