Восьмилетняя девочка стояла у алтаря с совершенно серьезным лицом: это же была ее помолвка. И пусть кольцо было велико, велико было и сознание: ее брак послужит чести дома.
-Ты из рода Палеолог, — со значением произнесла мать. — Вы — последние из славного рода императоров древней Византии.
На дворе был 1516-й год, Византия давно пала, в городе Константина Великого хозяйничали османы, древняя София стала мечетью, как и десятки иных православных церквей. Династии Палеолог давно пришлось покинуть Родину, да и от самой династии мало что осталось. Те, что жили на территории современной Италии, окатоличились, смешались с местной знатью.
Правда, есть еще потомки Палеологов в Московии, но они потомки по женской линии, от Софии Палеолог, так что дети Вильгельма Девятого Монферратского и его супруги Анны Алансонской гордо считали себя представителями династии Византийских императоров. И действительно, Федор Палеолог, основатель этой династии, был сыном византийского императора Андроника и Монферратской принцессы Иоланты.
Детей было трое: Мария (именно она стояла у алтаря), Маргарита, годом младше сестры и Бонифаций, сын, гордость и надежда династии, хиленькая и слабенькая, но надежда. Растворяет время государства, стирает с карты столицы некогда могущественных стран, но родовая спесь никуда не исчезает, пока живы последние ее носители, спесь будет.
Мария Монферртская, которая еще играла в куклы, была помолвлена с маркизом Федериго Гонзага, из рода правителей Мантуи. Могущественные, богатые, но Палеологи были куда знатнее. Интересы сторон сошлись: Монферрат сохраняет свою автономию, Гонзага получают родство с императорами Второго Рима.
Федериго было всего 16 лет, ему плохо объяснили протокол помолвки и он с легкостью поцеловал милого ребенка, стоявшего рядом с ним, свою нареченную. Казалось бы, что такого? Ан, нет, поцелуй превращал то, что должно было быть договором о намерениях, фактически в свадьбу! Такие были правила.
Марию отправили обратно в дом родителей, подрастать и ждать консумации своего брака, когда ей исполнится 15 лет, то есть, в 1524-м году. Но пока девочка превращалась в девушку, ситуация успела сильно измениться.
Федериго Гонзага встретил красавицу Изабеллу Боскетти, сделал ее своей любовницей и очень не хотел спешить со свадьбой, его постель не была пуста, зачем ему девочка из рода Палеолог? К тому же, брат Марии Бонифаций, даром, что он слаб и болен, не спешил оставлять этот мир.
-Я должен был жениться и унаследовать титул маркграфа, а брат моей нареченной жив и неизвестно сколько протянет, — бушевал Федериго. — Зачем мне просто жена, если к ней не прилагается власть над Монферратом?
Просто так помолвку настолько заметных людей в средние века было трудно разорвать, тем более, что помолвка при свидетелях пошла не по плану и стала фактически браком. Стали искать повод. При дворе Мантуи вскоре заговорили, что Мария Монферратская со своей матерью пытались сжить со света достойнейшую женщину — Изабеллу Боскетти.
-Это же понятно, — судачили средневековые итальянские кумушки. — Зачем жене и теще та, которая грела ложе зятя и мужа столько долгих лет?
Вскоре о мнимой попытке устранить любовницу заговорили в полный голос, а Федериго отправился к папе за разрешением аннулировать брачное соглашение. Папа разрешение дал.
Дела Федериго тем временем шли в гору. Император Священной Римской империи Карл Пятый даровал ему герцогский титул. Но в нагрузку к герцогскому титулу император предложил Федериго взять замуж свою кузину, Хулию Арагонскую.
Кузина императора это очень даже ценный товар на брачном рынке, но… Хулии было уже 38 лет, в те времена — возраст увядания, Федериго опасался, что титут герцога некому будет передать, старая жена не сможет родить наследников. Зато его многолетняя пассия Изабелла Боскетти потирала руки: при таком браке герцога Гонзага были все шансы, что будут узаконены ее собственные дети от Федериго.
-Но как я могу отказаться от предложения императора? — метался по покоям незадачливый жених.
Тут он и вспомнил о своей бывшей то ли жене, то ли невесте. В Монферрате умирает болезненный брат Марии Бонифаций, титул маркграфа Монферратского теперь в качестве приданого прилагался к Марии. Это автоматически делало Марию снова очень привлекательной для Федериго.
Жених снова метнулся к папе, теперь уже доказывать, что он был почти женат, что хочет зажить с Марией долго и счастливо и стать правителем Монферрата. К тому же, это был отличный предлог избавиться от перезрелой Хулии, навязанной ему императором.
Но тут приходит еще одна новость — Мария из рода Палеологов тоже покинула земную юдоль. Не болела ничем, цветущая дева, 22-х лет, надо же, какое горе! Горе ли это или дело чьих-то злых рук, но папское разрешение на брак пришло на 5-й день после кончины новобрачной.
О! Федериго был упорен, кто угодно бы отчаялся, но не он! К тому же, мать Марии желала союза Мантуи и Монферрата, теща и предложила герцогу Гонзага просто заменить одну дочь другой. Марии нет? Зато жива Маргарита! Посмотрите, как румяны ее щеки, как она здорова, как ярко цветет ее 21-я весна!
Через год в Казале, столице Монферрата состоялось бракосочетание, 16 ноября герцогская чета въехала в Мантую. Федериго Гонзага женился на последней представительнице рода Палеологов. У них с Маргаритой было семеро детей, рожденных за 9 лет. Но они уже не считались Палеологами, они были Гонзага.
Маргарита пережила мужа, который скончался в 1540-м, пережила четверых из своих детей, была регентом Мантуи до совершеннолетия своего сына. Она вела деятельность, которая способствовала торговле и развитию предприятий герцогства, укрепила речную гавань и оборонительные сооружения.
Время от времени и до Маргариты, и после нее, появлялись люди, претендующие на звание представителей династии императоров Византии, но их права так и не были достоверно подтверждены, их упоминают, но лишь как претендентов неясного происхождения.
Последняя из Палеологов никогда не была на Родине своих предков, не исповедовала их религию, не знала их культуру. Но интриги, связанные с ее бракосочетанием были вполне в духе Византии позднего периода. Маргариты не стало 28 декабря 1566 года.
Дети Маргариты могли бы претендовать и на звание Мантуя — Третий Рим, и на герб в виде двуглавого орла, но им это было глубоко не интересно. Не чтили корни, не придавали значения. А в далекой Москве, сохранившей веру греческого толка, помнили, наследство упавшей империи приняли: «Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать». Так-то!
