Извиваясь, как змея, она медленно поползла к хозяйке. Помещица Коновницына велела своей сенной, Аглае, так вымаливать у неё прощение. Утром оказалось, что Аглая не приготовила барыне тёплые меховые туфли, которые та обычно надевала спросонья.
Туфли остались на первом этаже, где барские ножки скинули их накануне. Коновницына была одной из многих, кому нравилось проявлять свою власть, пользуясь полной безнаказанностью.
Звали её Софьей Семёновной, и была она дочкой приказчика. В шестнадцать лет улыбнулось Сонюшке счастье – престарелый барин, Иван Никифорович Коновницын, решил взять красивую девушку в жёны.
Мать и сёстры подбадривали печальную невесту: «У Ивана Никифоровича богатство, у него поместья в трёх губерниях – Орловской, Тульской и Рязанской, а ты слёзы льешь!». Пришлось Сонюшке улыбаться вопреки своей воле. Да идти под венец с человеком на сорок лет старше себя. В 1776 году их и обвенчали.
Муж сразу показал характер – был он человеком резким, нетерпеливым, даже чересчур жёстким. Проведя полжизни на воинской службе, он привык к командному тону и строгому распорядку дня. Завтрак, поздний завтрак, чай и обед подавались в точном соответствии с пожеланиями хозяина.
Любой, кто опаздывал к столу, отлучался от трапезы. Сонюшка как-то провозилась, на минутку позже спустилась к обеду (его подавали в семь часов вечера), как ей тотчас указали на дверь. В глазах у девушки стояли слёзы – словно она и не хозяйка в этом доме!
Вместе с Иваном Никифоровичем жила в доме его родная незамужняя сестра, пожилая и вечно больная Наталья. Была ещё одна женщина – то ли приживалка, то ли наперсница Натальи… Похожа она была на купчиху: пышная, рослая, громкая.
Правда, в присутствии барина вела себя кротко, словно овечка. А во всякий другой день, если Иван Никифорович отлучался из дома, смотрела на Сонюшку лютым зверем.
Эту странную особу звали Зинаидой. Барин её словно не замечал, и даже никогда не обращался к ней в разговоре. За общим столом Зинаиде следовало всегда молчать, поскольку голос подвал только хозяин, его жена или сестра.
Намного суровее относился Коновницын к своим крепостным. Сёк за любые провинности, бранил нещадно, а однажды отослал какого-то крестьянина в свои дальние угодья. Женщина с ребятишками пришла к барскому крыльцу и умоляла отменить решение – это был её муж.
Но хозяин холодно возразил, что плохих работников видеть подле себя не желает. Так что уедет Степан, куда приказано.
В семнадцать лет Сонюшка родила первенца, а потом еще трёх деток подряд. Малыши-сыновья были её отрадой, её утешением в этом суровом доме. Но затем пришла в эти края какая-то хворь, и много детишек умерли. Из четверых своих мальчиков Сонюшка оплакала троих. Только старший с ней и остался, на него-то она и направила всю свою материнскую любовь.
Мужа она не любила – только боялась. С сестрой его сойтись не смогла, потому что Наталья была такой запуганной и всегда нездоровой, что и разговор с ней не клеился. А вот Зинаида вела себя странно. Чувствовала Сонюшка, что-то не так с этой женщиной…
Она узнала правду только семь лет спустя. Была Зинаида когда-то свободной женщиной, да польстилась на деньги барина. Зажила с ним под одной крышей, надеясь, что он женится на ней. Однако Иван Никифорович только фыркал: «Не ровня ты мне!». У Зинаиды было двое детей, отосланных на воспитание в дворянскую семью дальних знакомых Ивана Никифоровича.
Ей позволили остаться в поместье, когда барин собрался жениться, но запретили строго-настрого что-то рассказывать новой хозяйке. Правда вскрылась через Наталью. Совсем иначе посмотрела Сонюшка на эту женщину: и жалко ей было Зинаиду, и зло разбирало. Всегда ведь пыталась сделать ей что-то недоброе!
А на девятый год своего супружества Сонюшка овдовела. Теперь она стала настоящей барыней и… словно бы преобразилась. Атмосфера этого дома повлияла на неё бесповоротно. Прежде такая робкая, добрая, послушная, превратилась Софья Семёновна в суровую барыню. И поддерживала те же порядки, что когда-то завёл ее муж.
Но сначала она решила избавиться от Зинаиды. Пришла в ее комнату, а та сразу поняла, зачем явилась барыня. Упала ей в ноги и умоляла не выгонять. Некуда ей идти! Просила так пылко, так уверяла в своей верности и готовности служить, что Софья Семёновна сжалилась.
С тех самых пор Зинаида старалась хозяйке угодить, и превратилась в её самую верную служанку. Следила за выполнением её распоряжений, чтобы дворня не распустилась…
Входя во вкус власти, Софья Семёновна начала чудить. Могла вдруг привести первого попавшегося ей на глаза крестьянина в дом и показать ему пальцем на горничную: вот её возьмешь в жены!
А то вдруг звала крепостных и раздавала им монетки просто так, от хорошего настроения. Если же кто винился перед ней, то следовало упасть в ноги. Ползи, сенная, заслуживай прощение! А хозяйка ещё подумает…
Наталью, сестру Ивана Никифоровича, схоронили в тот же год, когда своего ненаглядного сына, Петеньку, Софья Семёновна отправляла учиться в Петербург. При мальчике был гувернёр и дядька, который нянчил его с малых лет. С тех пор барыня частенько ездила в столицу, проверять, как там Петенька…
Рос мальчик, хорошел, набирался уму-разуму. Возвращалась Софья Семёновна домой в приподнятом настроении. А на следующий день начинала отчаянно грустить по сыну, и тогда любой, кто хоть в чём-то становился виноватым, ждал от неё суровой кары.
От этого, по всей видимости, с ней и произошла эта беда – как-то утром, в апреле 1792 года, нашли барыню в опочивальне без сознания. На шее – темный след. Кто побывал, кто виноват – выяснить не удалось. Кричала Зинаида, пришедшая к хозяйке с ежедневным докладом, но что тут сделаешь?
Начали расследование, но ни к каким определённым выводам не пришли. «Сделано по умышлению, с помощью шнурка», — было написано в документах следствия.
Петенька получил всё наследство, которое потом весело промотал в Петербурге. Его крепостные, его родной дом и всё, что к нему прилагалось, ушли с молотка. А от усадьбы в Орловской губернии даже камня сейчас не осталось.
