Каждый тыкал ей в лицо: не венчана, а прижила детей! Катя сжимала кулачки, но старалась сдерживаться. Не спорить с людьми. Они-то были во всём правы. Однажды насмешки так сильно изранили ей душу, что молодая женщина не выдержала.
Схватила младшего сына, Феденьку, и понесла к реке. «Лучше так, чем всю жизнь слышать упреки!» — В беспамятстве приговаривала она. Младенец громко плакал, вода была ледяной. На этот крик и приехал молодой казак. «Да что ж ты делаешь?» — Закричал он. Малыш Феденька не знал, что своим громким голосом еще не раз изменит не только свою, но и чужую жизнь.
А батыра Алдара всего было вдоволь – золота, лошадей, оружия. В своем ауле он был самым известным и уважаемым человеком, да только в доме его поселилась беда. Все дети, что рождались у жены Алдара, очень быстро покидали этот мир. Едва только им давали имена, как сыновья и дочери закрывали глаза навеки.
— Родится дитя, не называй его. – Посоветовала знахарка Алдару. – Обмани злую судьбу. Увидишь, что я права!
Хорошенькая девочка, которая появилась на свет год спустя, казалась совершенно здоровой и крепкой. Алдар послушал совета, не стал называть дочку. Так и росла она, безымянная, пока ей не исполнилось пять лет.
— Что теперь может случиться? – Весело воскликнул батыр.
Решено было, что малышку символично назовут Ульмесек – то есть, в переводе на русский язык, «не знающая смерти». В честь этого события устроили пир, да не жалели угощения: словно второй раз родилась дочка!…
…Кочевники напали ночью, когда их никто не ждал. Крики ужаса долго раздавались над степью, а когда все смолкло, да стихли пожарища, нашли мертвого Алдара и его жену. А вот девочка пропала. Подумали было, что Ульмесек взяли в плен, но она каким-то чудом сумела ускользнуть и убежать.
Потерянная, испуганная, маленькая дочь батыра бродила по степям несколько дней. Она наверняка погибла бы – от голода в первую очередь, но ее нашли казаки.
— Какого роду-племени? – Спрашивали у нее.
Но она поднимала свои большие темные глаза и ничего не отвечала. Не понимала, что ей говорят.
— Дитё же. – Жалостливо сказал один из казаков. – Надо отвезти в станицу. Авось кто заберет к себе.
Так и оказалась Ульмесек в станице Троицкой. Бездетная помещица взяла к себе малышку на воспитание. Девочку сразу начали учить русскому языку, крестили ее в православии под новым именем – Екатерина Степановна.
Имя давали по святцам, а отчество она получила от крестного отца, родного брата помещицы. Со временем освоилась в новом месте, но вспоминала иногда о своем прошлом:
«Жили мы в степи… жили очень богато. Кибитка была в коврах… Я спала под меховыми одеялами… На стенах висели сабли, ружья, богатые одежды. На себе я помню наряды и ожерелье из монет на шее».
Станичники не очень любили Катю. Она им казалась диковатой, да и непохожа была на них. Там, где ее учили прятать глаза, поднимала их слишком дерзко. С помещицей, благодетельницей своей, не спорила. Но вот особенного лада между ними не было.
Казалось, что во всей Троицкой нет у Кати по-настоящему родственной души. Пока не появился в тех местах ссыльный поляк Николай Плевак.
Он участвовал в восстании 1830 года и теперь отбывал свой срок в этом далеком суровом краю. Еще более чужой, чем Катя! Так они и сблизились – люди, которых остальные обходили стороной.
Плевак устроился на местную таможню, работал усердно. Трудно сказать, в какой момент они поладили, но в скором времени Катя призналась дома: она ждет ребенка. Вспыхнувшая помещица указала девушке на дверь.
— И это после всего, что я для тебя сделала! Дикарка! – Крикнула она.
Это не укладывалось в картину патриархального мира: понесла вне брака! У Николая и Кати родился мальчик, названный Дормидонтом. А потом еще… 13 апреля 1842 года на свет появился младший, четвертый, Феденька. Жили под одной крышей, Катя крутилась по хозяйству, а вот выходить за порог было смерти подобно – в Троицке смотрели на нее исподлобья.
Невенчанная, с детьми! Конечно, на Кате отыгрывались все, называли ее последними словами, и ей приходилось молчать. Плевак не брал ее в жены, между ними было слишком много различий – разница в вере, в происхождении. Но детей своих польский таможенник содержал.
Однажды Катя услышала столько брани в свой адрес, что у нее сдали нервы. Добежала до дома, схватила маленького Федю и понесла к реке. Хотела «освободить» его от позорной участи бастарда.
Малыш закричал. Этот громкий голос услышал казак, который и остановил Катю. А у нее после этого как пелена с глаз сошла. Одумалась, раскаялась, принялась Федю обнимать и плакать.
В 1851 году Плевак получил разрешение покинуть место ссылки. Вот тогда-то и переехали в Москву, поселились на Остоженке. Детей в ту пору осталось двое – остальные умерли маленькими. Дормидонта и Федора, похлопотав, определили в Коммерческое училище.
В документах в графе «отчество» у них стояло «Никифоровичи» — опять же, по имени крестного. Фамилия была выдуманной – Николаевы. Однако учились мальчики блестяще. С самого начала демонстрировали такие способности, что вокруг диву давались. Их имена даже занесли на специальную «золотую доску» — для круглых отличников!
А полгода спустя грянул гром. Выяснилось, что происхождение у Николаевых незаконное, и обоих сразу отчислили.
«Нас объявили недостойными той школы, которая хвалила нас, — вспоминал Федор много лет спустя. – По вине отца мы стали изгоями».
Однако отец добился, чтобы сыновей устроили в Московскую гимназию на Пречистенке. Это было последнее, что он сделал для них – вскоре Николай Плевак скончался.
Федор так и не смог понять поступков отца. Заставил страдать Катю, из-за положения бастардов пришлось пострадать и детям. За одно благодарил – Плевак всё, что скопил, оставил детям и невенчанной жене. Это позволило сыновьям выучиться и встать на ноги, а Катю приписали к 3-й купеческой гильдии.
Уже в гимназии Федор прибавил к фамилии отца букву «о», и стал называться Федором Плевако, причем с ударением на последний слог. Он выучился, сумел сделать блестящую карьеру, он стал одним из самых известных адвокатов девятнадцатого века, снискал огромную славу, обеспечил себя и своих детей.
Дата смерти Екатерины Степановны точно не установлена – 1883 или 1867 год. По альтернативной версии ее биографии, до знакомства с поляком Николаем она считалась вовсе не воспитанницей, а крепостной в доме помещицы. Однако сведений о покупке или вольной для девушки не сохранилось. Так что эта история вызывает у многих сомнение.
