Дверь в аудиторию распахнулась и на пороге появился Дмитрий Дмитриевич — импозантный, пахнущий дорогим одеколоном, с насмешливыми глазами и подстриженными по моде рыжеватыми усами.
Он поприветствовал студентов и объявил тему лекции. Профессор Плетнев возглавлял кафедру Московского университета и был выдающимся клиницистом.
«Всегда элегантный, менявший каждый день костюм, не говоря уже о рубашках, надушенный, сверкающий запонками, окруженный хорошенькими женщинами (студентками, ординаторами), он входил в аудиторию, полный какой-то внутренней силы и начинал говорить в абсолютной тишине хрипловатым, довольно тихим голосом.
Плетнев не прибегал к пафосу. Он нередко запинался, перескакивая с фразы на фразу, иногда как бы искал их. Но говорил оригинально, задушевно и просто. Его было легко слушать, хотелось даже, чтобы лекция не кончалась. Его лекции были неожиданными и свободными.
Ясно, что он никогда к ним не готовился, входя в аудиторию, не знал, о чем и как будет говорить. Это были блестящие импровизации. Он держался в аудитории, как артист — в лучшем смысле этого слова.
Как у всякого человека, привыкшего публично выступать, притом с успехом, у него выработались определенные движения: то он подбоченится одной рукой и вытянет другой указку вперед, то он изящно проводит по своим рыжеватым усам, то указку занесет за спину и выпятит грудь с галстуком, всякий раз новым, то сядет, то встанет, то ходит, то остановится, — вспоминал тогдашний студент Александр Леонидович Мясников.
Дмитрий Дмитриевич родился, по одним данным в 1871, (по другим в 1872) – году, в имении дворян Плетневых, в Харьковской губернии. Окончив гимназию, он поступил на медицинский факультет Харьковского университета, но с третьего курса перевелся в Московский университет, получив диплом с отличием в 1895 году. Дмитрий был зачислен ординатором в Ново-Екатерининскую больницу.
Карьера Плетнева складывалась успешно — в ноябре 1906 года он защитил диссертацию о происхождении аритмии на степень доктора медицины и был избран приват-доцентом Московского университета.
До октябрьского переворота Плетнев не скрывал своего дворянского происхождения. Но времена менялись и теперь в анкетах Плетнев указывал, что родился «в семье служащего».
Со временем Плетнев стал одним из самых известных и уважаемых московских врачей. Он лечил Максима Горького и его сына, Надежду Крупскую и Владимира Ленина, заместителя председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского и Валерьяна Куйбышева.
Перед знаменитостью, лечившим кремлевскую элиту, открывались любые двери и жизнь профессора складывалась удачно. В политику он никогда не вмешивался. Дмитрий Дмитриевич был величайшим профессионалом и новатором.
Правда, доктор был человеком остроумным и ироничным, что сыграло немаловажную роль в этой истории. Например, Дмитрию Дмитриевичу принадлежит фраза: «Если хотят показать больного профессору — показывают Кончаловскому, а если хотят показать врачу — то идут ко мне, Плетневу».
Ученики и пациенты обожали Дмитрия Дмитриевича. Плетнев по праву считался основоположником отечественной кардиологии и нередко проводил научные исследования в лучших клиниках Германии, Швейцарии и Франции.
Сферой его интересов была так называемая внезапная или скоропостижная смерть. «Когда человек не в состоянии выразить свою скорбь слезами, «плачут кровью» его органы, и прежде всего — сердце», — говорил Дмитрий Дмитриевич Плетнев. С 1917 по 1929 год Плетнев был директором факультетской, затем госпитальной терапевтической клиники Московского университета.
Да и с личной жизнью обстояло все более или менее благополучно. В октябре 1909 года доктор женился по большой любви на Марии Андреевне (в некоторых источниках Марии Петровне) Досекиной, урожденной Андриевич, разведенной супруге художника-импрессиониста Николая Васильевича Досекина. Жениху было тридцать семь лет, невесте — сорок три.
Мария Андреевна развелась с Досекиным из-за его неверности. У нее подрастали две дочери. Плетнева это не остановило, как не остановила и разница в возрасте: Мария была старше на шесть лет. И этой любви им хватило на всю жизнь.
Плетнев взял на себя заботу о Марии, а дочерей — Екатерину и Анну (в семье ее называли Ниной) — воспитывал как своих. Общих детей у супругов, к сожалению, не было. Проживала семья в доме № 10 по Большому Левшинскому переулку.
*
В середине 30-х годов Плетнев, казалось бы, был обласкан жизнью. Ему присвоили звание Заслуженного деятеля науки, избрали председателем Московского терапевтического общества.
Среди ученых и врачей зависть к чужим успехам нередко вызывает интриги и склоки.
Злую шутку судьба сыграла с Плетневым, когда в 1925 году ректором 1-го Московского университета назначили Андрея Януарьевича Вышинского (в будущем главного сталинского палача), с которым они были знакомы еще до революции, когда оба состояли в партии меньшевиков, разделяя взгляды кадетов.
Теперь, спустя годы, им бы обоим забыть «ошибки молодости». Но к консенсусу Плетнев и Вышинский не пришли. Между ректором и профессором стал развиваться затяжной конфликт.
Ректор выслеживал «классовых врагов» в стенах университета сначала среди студентов. Преподавателей пока не трогали: их тогда просто было некем заменить. «Красную профессуру» еще не успели вырастить.
Плетнев расслабился и даже позволял себе колкие критические реплики в адрес ректора. Понятно, что все это становилось известно Вышинскому и долго длиться не могло.
В итоге пунктов набежало несколько: первое — это то, что Плетнев скрыл дворянское происхождение, второе — членство в кадетской партии (пусть даже длинною в год, но ведь было!), третье — связи с иностранными коллегами (безупречное знание французского и немецкого, публикации и лекции в Европе).
В 1929 году Плетнев был уволен из Московского университета и на некоторое время стал безработным. Но вскоре талантливый Плетнев уже заведовал терапевтической клиникой Московского областного клинического института и занимал ряд других высоких постов.
История, которую я хочу рассказать, началась в 1937 году. Плетневу было уже шестьдесят шесть лет. 8 июня 1937 года в газете «Правда» была опубликована большая статья «Профессор-нaсильник, сaдист».
Оказалось, что в 1934 назад с некой (заметим, не первой молодости) журналисткой Брауде С.С. якобы произошла пренеприятнейшая история, о которой она вспомнила почему-то лишь спустя три года. Стало известно о «нaсилии над ней», совершенном профессором Дмитрием Дмитриевичем Плетневым во время приема во врачебном кабинете «…в припадке «бeшеной стрaсти».
Плетнев, говорилось в статье, yкусил ее за гpудь, склоняя к связи, после чего у нее случился мастит и она «лишилась трудоспособности, стала инвалидом в результате раны и тяжкого душевного потрясения».
«Плетнев прибегает в всевозможным средствам, чтобы изжить со свету несчастную искалеченную им женщину. Он добивается того, чтобы она была объявлена психически больной. Не удалось запереть ее в сумасшедший дом — врачи признали Б. психически здоровой», — писал аноним.
Статья заканчивалась словами уверенности, что «советская врачебная и научная общественность вынесет свой суровый приговор прeступнику».
Тогда же, 8 июня 1937 года Елена Сергеевна Булгакова записала в своем дневнике: «Какая-то чyдовищная история с профессором Плетневым. В «Правде» статья без подписи: «Профессор — нaсильник-сaдист». Будто бы в 1934 году принял пациентку, укусил ее за гpудь, развилась какая-то неизлечимая бoлезнь. Пaциентка его преследует. Бред».
Бред или не бред, но маховик судебной машины был запущен. 17-18 июля 1938 года состоялся суд, о котором также сообщила «Правда»: По просьбе подсудимого Плетнева Д.Д. и потерпевшей гр. Б. дело слушалось при закрытых дверях.
«Конечно же, ударом для всех нас были арест и осуждение Плетнева. Горько было смотреть на это судилище. Несколько раз, словно опомнившись, Дмитрий Дмитриевич восклицал: «Я хочу быть полезным Отечеству!», — вспоминал видный историк отечественной медицины Борис Дмитриевич Петров.
Надо сказать, что за людьми состоятельными аферисты и тогда вели охоту. Плетнев к тому же был интересным мужчиной и в него была влюблены коллеги и даже опереточная примадонна Татьяной Бах.
Звезда «Московской оперетты» была почти на четверть века моложе Дмитрия Дмитриевича и хороша собой. Захотелось бы ему интрижки — пожалуйста! Но Плетнев искренне любил свою супругу и между ними не было никаких сцен, никакой ревности.
Настойчивая сутяжница Брауде просто тeрроризировала несчастного профессора. Плетнев обращался в различные инстанции с просьбой оградить его от домогательств журналистки. Дама устраивала скандалы в клинике, где он работал, и звонила профессору домой, доводя его прислугу и домочадцев.
Как выяснилось, профессор был шантажирован гражданкой Брауде, требующей выплатить ей около 10 тысяч рублей во избежание огласки. Суд признал Плетнева Д.Д. виновным по ст. 19 -153 Угoловного кодекса и приговорил его к двум годам лишения свoбоды, но учитывая признание подсудимого срок признали условным. Имя профессора было втоптано в грязь, предано анафеме, а карьера оборвалась.
В процессе расследования, произведенного по этому сфабрикованному делу Прокуратурой Союза, обвинение Плетнева в садизме, повлекшем за собой заболевание Брауде маститом, не подтвердилось. В тот раз Вышинский проиграл. Но врага себе, Плетнев, отныне, приобрел — пожизненного, злопамятного и беспощадного. Близким друзьям Дмитрий Дмитриевич однажды сказал: Я слишком много знаю».
Из приобщенной к делу истории болезни Брауде, составленной кремлевской поликлиникой, известно, что 19 и 28 июля 1934 года пациентка осматривалась в поликлинике и никаких признаков заболевания маститом у нее не было, хотя, как заявляла Брауде, действия Плетнева якобы имели место 17 июля 1934 года.
Из статьи «Дмитрий Дмитриевич Плетнев» В.И. Бородулина, В.Д. Тополянского, «Вестник практического врача», №1, 2003:
«…Спустя полвека о гражданке Б. рассказала ее бывшая соседка по квартире (после публикации в «Литературной газете» статьи о судьбе Плетнева):
«Хочу Вам сообщить о гражданке Б., которая проходила как свидетель. В то время был такой дом на Арбате № 59/36, который был снесен в связи со строительством высотного дома Министерства на Смоленской площади.
Дом был, кажется, четырехэтажным. До революции это была гостиница с местами общего пользования на этаже. На 2-м этаже с одной стороны нашей соседкой (общая стена) была журналистка Брауде (имя и отчество ее я не помню). Она и проходила по процессу как «гражданка Б.».
Это была психически больная (шизофрения с манией преследования). Уходя из квартиры, она брала спички, нарезала бумагу и, каждую спичку заворачивала в бумажку и по периметру двери затыкала вокруг плотно всю дверь. Мы, дети, смотрели, как она это делала, и после ее ухода вытаскивали спички. Ежедневно была милиция, иногда и с собаками-овчарками.
Без конца она подавала в суд. Обвинялись соседи, которых вызывали к следователям, в суд. Одной из причин проникновения к ней в комнату была трещина под потолком в стене, через которую «проникала в ее комнату моя бабушка и что-то там брала». Забрать в пcихбольницу ее нельзя было. Милиция должна была ее охранять от воров и выполнять ее требования. Мне уже тоже немало лет, и если я этого не расскажу, то кто же?»
Из книги Я. Л. Рапопорта «На рубеже двух эпох»:
«…Я знал эту гр-ку Б. Она была репортером одной из московских газет (кажется, «Труд») и иногда приходила ко мне, как проректору по научной и учебной работе 2-го Московского медицинского института, за какой-нибудь информацией.
Внешность ее отнюдь не вызывала никаких cексyальных эмоций и даже не ассоциировалась с такой возможностью. Это была женщина лет сорока, с удивительно непривлекательной и неопрятной внешностью. Длинная, какая-то затрепанная юбка, башмаки на низком стоптанном каблуке; выше среднего роста, брюнетка сального вида, с неопрятными космами плохо причесанных волос; пухлое, смуглое лицо с толстыми губами.
Один вид ее вызывал желание поскорее освободиться от ее присутствия. И вдруг оказалось, что она — это и есть г-ка Б., девственная жертва похоти профессора П., «нaсильника, сaдиста!». Узнав об этом, я говорил, что кусать ее можно было только в целях сaмозащиты, когда другие средства самообороны от нее были исчерпаны или недоступны».
В любом случае обвинения были сняты, а нарком здравоохранения СССР Григорий Каминский лично извинится перед профессором. Но к сожалению, Плетнев уже через год будет aрестован по делу правотрoцкистского (бухаринского) блока. Он обвинялся в убийстве Валериана Куйбышева и Максима Горького.
Все обвинения в свой адрес Плетнев признал после пытoк. Пожилого профессора подвергали допросам, о чем он писал позже в письме Берии:
«Допросы по 15−18 часов подряд, вынужденная бессонница… привели меня к расстройству пcихики, когда я не отдавал отчета в том, что совершал… Я ни в каких террористических организациях не участвовал и ни в какой мере не повинен. За что я сейчас погибаю? Я готов кричать на весь мир о своей невиновности. Тяжело погибать, сознавая свою невиновность».
Дмитрий Дмитриевич был приговорен к расстрелу, но потом помилован с заменой на 25-летнее тюремное заключение с конфискацией имущества. Возможно потому, что после всех издевательств у Плетнева случился инсульт.
Дмитрий Дмитриевич содержался в тюрьме Златоуста, а затем был переправлен в Орел. Супругу Плетнева выслали из Москвы в Кострому. Из последних писем жене:
«Получил от тебя 50 рублей и коротенькие сухие строчки. Последние — солнечный луч для сердца потому, что ты всегда была, есть и будешь до последнего вздоха самым дорогим, единственным близким мне человеком. Это так.
Когда ты приехала в Кострому? Как ты питаешься? Каждый ли день ходишь гулять и по сколько времени? Как здоровье?
… Относительно меня не беспокойся».
Коротенькие сухие строчки... Почему жена Плетнева была так сдержана? Вот где разгадка. Кто-то по-прежнему оговаривал уже заключенного Дмитрия Дмитриевича и тот вынужден был снова оправдываться:
«Какой негодяй твой анонимный корреспондент. Я могу сказать одно: это клевета. Никогда у меня не было ни второй жены, ни второй семьи и всего прочего. У меня была и есть одна любимая жена, которую я бесконечно люблю и уважаю.
Ты помнишь характеристику клеветы французского писателя XVIII века Бомарше? Клевета опутывает человека, ползет и, наконец, он под ее тяжестью погибает.
То же было в Риме, в эпоху Ренессанса, в XVIII, XIX веке, и теперь — всюду. Я знаю ряд безукоризненных людей, погибших как жертва клеветы. Удар нанесен метко. Надо оторвать тебя от меня».
Письма доходили с большими перерывами.
«С начала августа я перебрался в Орловскую тюрьму. Вот почему я не поздравил тебя с днем твоего рождения. Я его, конечно не забыл и мысленно послал тебе цветы. Пишу тебе не только в первый день, но в первые минуты полученного разрешения для писания писем».
69-летний Плетнев рaсстрелян 11 сентября 1941 года в Медведевском лесу под Орлом в числе других заключенных по списку НКВД СССР, накануне вступления в город частей вермахта. Супруга Дмитрия Дмитриевича скончалась в 1945 году.
Только в 1985 году Дмитрий Плетнев был полностью реабилитирован благодаря усилиям его двоюродной племянницы Ангелины Васильевны Щекин-Кротовой, вдовы художника Роберта Фалька. Именем Плетнева названа клиническая больница в Москве.
