-Мне ее навязали, жену терпеть не могу, как ни приду, она все сердится, – говорил цесаревич и его слова с делом не расходились: он был груб с женой, спутался с дворовой девкой Евфросинией.
-А чего было ждать? – рассуждали те, кто всей душой ратовал за «прежние» порядки и ненавидел преобразования царя-реформатора. – Вот раньше, девицы в теремах жили, благочестием были полны, за кого родители сговорят замуж – за того и пойдут. А цари?
В прежние-то годы цари женку себе из боярышень вбирали: свезут на смотр невестушек, да и выберут, какая по пригожеству придется. А сына своего Петр Алексеевич на немке окрутил, прислали лягушку иной веры, как ее любить?
Для Европы начала 18-го века было совсем не в диковинку заключать династические браки с наследниками других государств, а в России эту практику успели изрядно позабыть за несколько веков. «Обновил», как водится, обычай, царь Петр Алексеевич, упорно открывавший «окно в Европу».
В 1711‑м году он повелел старшему сыну жениться на иностранке. Другие мальчики у царя время от времени появлялись на свет от Марты Скавронской и умирали вскоре, а Алексей, рожденный ненавистной Евдокией Лопухиной, жил, хотя и не слишком радовал.
Невесту царевичу, чья мать и тетки были заточены по монастырям, сыскали в Вольфенбюттеле. Она была, считай, единственной из иностранных невест членов правящего дома, которым для венчания не сменили имя и веру. Так и осталась девица в истории только Шарлоттой Кристиной Софией Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Отчасти, трагедия ее брака с Алексеем Петровичем заключается как раз в этом: приверженный старине царевич никак не мог принять чужую и чуждую по воспитанию и вере жену.
Но 13 октября 1711 года в саксонском Торгау, стоя перед алтарем Шарлотта была полна надежд, жених внешне ей нравился: высокий, статный, хотя и немного бледен. А еще, он – наследник трона громадной страны. И очень богатой, как ей говорили родственники, устраивавшие этот брак.
До свадьбы принцесса видела жениха лишь пару раз. В 1709‑м, когда Алексей был в Дрездене, куда отец отправил его на учебу и в 1910‑м при дворе Августа Сильного. Впрочем, мало кто тогда в высших кругах политических иначе женился: все по делу. Россия вела Северную войну, ей необходим был этот брак, роднивший его с Австрийскими Габсбургами и другими династиями Европы.
Думал ли царь о сыне, когда устраивал эту свадьбу? Помнил ли он его мать, с которой его тоже венчали против воли? А главное, приходила ли ему в голову мысль о том, что из насильного супружества не выйдет ничего доброго? Я думаю, что нет. Царь был эгоистичен, жесток, признавал лишь одну свободу воли – свою собственную.
Невеста не уродина? И будет с него. Вот написала я, что Шарлотта не была непривлекательной, посмотрела еще раз на портреты девицы и замешкалась. Нам, нынешним, она, пожалуй, мало покажется внешне. Но тогда и мода такая была, и портреты парадные так писали. Начало 18-го века, будем думать все же, что девушка была лучше, чем эти портреты.
Во всяком случае, Шарлотта была прекрасно образована, обладала утонченными манерами, с 6‑ти лет она воспитывалась при польском дворе Августа Второго, считавшегося покровителем искусств.
Надо отметить, что в 1709‑м, когда ей намекнули о том, что сын русского царя ищет в их доме себе жену, Шарлотта огорчилась, надеясь, что выберут не ее, а сестрицу Антуанетту Амалию, но выбрали ее, предстояло покориться.
Первое время супруги жили за границей, Шарлотта стала постепенно привыкать к мужу и даже проникаться к нему теплыми чувствами. А что делать-то? Обвенчали – живи. В 1712 году она писала матери: «Бог свидетель, я нежно люблю моего супруга, царевича. Я без колебаний пожертвовала бы жизнью, чтобы доказать ему свою преданность».
Но весной 1713 года Пётр вызвал супругов в Санкт-Петербург. И то, что принцесса увидела на новой Родине ей сильно не понравилось. Петербург, основанный в 1703 году, был еще строившимся городом, вырванным из болот дельты Невы.
Пышность при встрече принцессы создавали как могли. Австрийский дипломат Иоганн Плейер писал:
«Когда экипаж Шарлотты подъехал к Неве, к берегу причалила новая, красивая шлюпка, обитая красным бархатом и золотыми галунами. На шлюпке находились бояре, которые приветствовали кронпринцессу и перевезли её на другой берег.
Там её встретили министр и другие бояре в одеждах из красного бархата, украшенных золотым шитьём. Царица Екатерина, супруга Петра, тепло обняла Шарлотту, нарушив протокол, и проводила её в приготовленный дом, где в кабинете, украшенном коврами, китайскими изделиями и редкостями, на столе, покрытом красным бархатом, стояли золотые сосуды с драгоценными камнями—подарок от царской четы».
Но после окончания приема пришлось столкнуться с суровой реальностью: новый дом был обычной мазанкой на берегу Невы. Длина его составляла около 30-ти метров, а теснота даже не позволила разместить свиту Шарлотты.
Предполагаю, что на этом месте многие читатели скажут, что Шарлотта «много кушала», в смысле, заелась. Но она же была принцессой, она привыкла к иному. Свиту Шарлотты пришлось расселить в трёх арендованных Сенатом домах. А сам «дворец», предоставленный наследнику с супругой был в плачевном состоянии; как отмечал ганноверский дипломат Фридрих Кристиан Вебер, «в спальне кронпринцессы текло с потолка».
Это не сплетня, в донесении гоф-курьера Борозна от 8 марта 1714 года тоже написано: «Кровлю на квартире Её Высочества необходимо починить, ибо в дождь невозможно найти сухого места, чтобы жить без нужды». Бедная принцесса никак не могла понять: Петербург именуют столицей империи, а выглядит город каким-то военным лагерем, раскинутом на болтах.
Неудобство жизни, скажете, явление временное, все можно было бы залатать, перестроить, починить. Да, но не на что было это делать: Пётр выделял на содержание двора наследника скудные средства, Шарлотте пришлось заложить драгоценности, подаренные свёкром.
В 1714 году она писала матери: «Я по шею в долгах». Сумма долга петербургским купцам достигала гигантских 24 000 рублей. Принцесса ныла, а муж оказался откровенно слаб. Трудности их не сплотили, а сделали окончательно чужими.
Камердинер рассказывал, как царевич, вернувшись пьяным из гостей, жаловался: «Жену чертовку мне навязали; как приду к ней, она всё сердится и не хочет говорить». А вот и еще одна причина охлаждения между супругами: царевич пристрастился к винопитию.
Петр Великий относился к невестке весьма доброжелательно, зато с остальными родственниками мира не получилось. Например, с теткой мужа, любимой сестрой царя Натальей Алексеевной Шарлотта разругалась вдрызг, называя потом ту в письмах к родным «самым злым существом на свете».
Этот конфликт спровоцировал ссору и с мужем. А «почти свекровь» Екатерина Алексеевна изменила отношение к Шарлотте после объявления о беременности жены наследника. Екатерина Алексеевна как раз была беременна в очередной раз и мечтала, что трон унаследует ее возможный сын.
-Те, кто имеют смелость навещать меня, тут же попадают в немилость у царицы, – плакала Шарлотта в своем вечно протекающем «дворце». – Моя свекровь такова, какой я ее себе и представляла. И даже хуже. Я – жертва моей семьи, я не принесла ей пользы, я погибаю под бременем горя.
Принцесс готовилась рожать, а муж до последнего часа скрывал свое намерение уехать на воды в Карлсбад, экипаж уже стоял у ворот, когда муж изволил помахать ей рукой. И вот, несчастная, нелюбимая, беременная и одинокая, Шарлотта родила 21 юля (1 августа) 1714-го года в присутствии трех придворных дам девочку.
Малышку назвали Натальей, в честь сестры царя, той самой, «злой», так что и в этом молодую мать ущемили, не позволив самой избрать имя.
Муж Шарлотты вернулся лишь в декабре. Оказалось, что за границей царевич завел сударушку – крепостную девку, с которой жил совершенно открыто. Как тут умудрились муж и жена сделать еще одного ребенка – ума не приложу. Но Шарлотта была снова беременна, да еще и страдала от ревматических болей. Думаю, что сырой климат Петербурга сыграл в этом роковую роль.
В конце августа 1715 года Шарлотта упала, ударившись левой стороной тела. Она лежала в постели, близились роды, муж не появлялся. 12 октября (23) 1715 года Шарлотта дала жизнь мальчику, ставшему полным тезкой своего великого деда.
Принцесса с нежностью кормила сына, принимала поздравления и была горда, что оправдала надежды свекра. Но на четвертый день после родов у женщины началась родильная горячка, боли, бред. 21 октября (1 ноября) никем не любимая в России принцесса упокоилась.
О, ее пышно проводили в последний путь, за катафалком шли и свекровь, и тетка мужа, и придворные. Муж и свекор шли, а муж чуть ли не в обморок падал, якобы от горя. В стране объявили траур, хотя до несчастной принцессы никому не было дела, всем она была лишней.
Дети Шарлотты росли сиротами, так как в 1718‑м году Петр Великий покончил со своим незадачливым наследником. Поставив ему в вину еще и то, что тот поспособствовал кончине супруги. Наталья Алексеевна, дочь Шарлотты, в 14 лет сгинула от чахотки, ее брата, императора Петра Второго унесла оспа. Проект европейского брака сына Петра Великого был закрыт окончательно.
Существовала, правда, легенда, что несчастная принцесса притворилась мертвой, на самом деле она уехала из ненавистной России, где муж хотел ее извести отравой, якобы она бежала аж в Америку, где вышла замуж и родила дочь. Остроумнее всех на эту сплетню ответил Прусский король Фридрих Великий:
— Поверьте, что в России убивать умеют, и если при дворе кого-то отправляют на тот свет, ему уже не воскреснуть!
Родственники Шарлотты несколько десятилетий спустя поговаривали, что она еще легко отделалась. Родившийся за год до смерти тетки сын той самой Антуанетты Амалии, младшей сестры Шарлотты, получит позже имя Антона Ульриха, приедет в Россию, станет мужем Анны Леопольдовны, родит детей.
Судьба принца – вечная ссылка в Холмогорах, а Иоанн Антонович, старший из его детей, никогда не видевший свободы, будет зарезан в 24 года, в крепости Петра и Павла. Но это уже совсем иное повествование.
