Алёнке было шестнадцать. В жаркий июльский день она купалась в пруду, когда ее приметил барин. «Стой!» — приказал помещик. Мокрая, испуганная, Алёнка смотрела, как он достаёт кисти и краски. Шесть часов она стояла почти неподвижно.
«Натурка», — позже со смешком скажут крепостные в поместье. Для барина – развлечение, думала Алёнка. То, что её лицо будут с интересом разглядывать и двести лет спустя, в тот жаркий полдень 1829 года она ещё не представляла.
Денег не было совсем. А траты росли постоянно. Жена, две дочки, съем жилья в Петербурге, ремонт покосившегося усадебного дома – все это требовало немалых средств. К своему стыду, художник Алексей Венецианов осознал: он не справляется.
Супруга заболела после наводнения в столице – Нева поднялась так высоко, что многие здания ушли под воду. На Васильевском острове они спаслись чудом. И Марфа Афанасьевна после этого слегла.
Счета от лекарей множились. А кошелек Венецианова был пуст. Почти обезумевший от отчаянья, он попросил аудиенции у государя. Император его принял. Выслушал, пообещал похлопотать. После этого Венецианов получил орден, а потом небольшое жалованье.
И все равно денег было в обрез. Хмурясь над холстом, он решил сыграть ва-банк. Венеры всегда были в моде, во все времена. Или купальщицы. Так появился замысел полотна.
Аленку Никитину, крепостную, он приметил возле пруда в своем поместье. Расспросил, откуда она, сколько лет. А потом попросил застыть на месте. Это с нее и с ее сестры были написаны его «Купальщицы». «Сентиментально и реалистично», — кричали критики.
А прочая публика задыхалась от восторга. Картину за семьсот рублей купила Академия художеств. Для сравнения – снимать дом в Петербурге обходилось в тысячу рублей.
Она, Алёнка, стала его любимой «натуркой» — так крепостные называли натурщиц в усадьбе Сафонкино. Спустя два года после успеха «Купальщиц» Венецианов выдал ее замуж за дворового Ефима Тихонова, и помог молодым обустроиться. Алена еще не раз появлялась на полотнах Венецианова…
Но в Вышневолоцком уезде на это смотрели неодобрительно: чудной барин. Дева в ее натуральном виде – это уж слишком необычно.
Позже писательница Мария Каменская опишет Венецианова в своем «Семействе Шепотковых», где добавит отрицательных черт художнику:
«Живые натурки сильно начали прибывать… Редкий день не ловил он где-нибудь на улице натурку, приводил ее к себе, давал ей жалованье, и натурка вселялась вместе с другими… на постоянное житье в мастерских».
Справедливости ради, после «Купальщиц» Венецианов ничего подобного не писал. Он и тогда-то обратился к этой теме лишь для поправки семейного бюджета. И не до «натурок» было – болеющая жена скончалась, и забот у художника прибавилось.
«Самая большая для меня была потеря, — писал Венецианов, — потеря моей дорогой Марфуши… Зовет меня к себе, я чувствую, что долго не наживу… Без нее жить трудно, стал, как младенец, ничего не соображаю».
Но время лечит. Вот уже и дворовые стали шептаться: Маша, родственница Алёнки, слишком часто оставалась в барском доме.
«Крепостная Маша, — писала литературовед Александра Мюллер, — прекрасно сложенная, красивая женщина, позировала для «Туалета танцовщицы», «Спящей девушки», была одним из сельских развлечений художника».
Машу выдали за дворового, а летом 1839 года она произвела на свет мальчика. Младенца окрестили Модестом – имя, редкое в крестьянской среде. А крестными выступили… помещик Алексей Венецианов и его дочь. Косвенное подтверждение его отцовства? Вполне возможно. Такое часто бывало.
Предположительно Маша стала «натуркой», когда Венецианов работал над образом Богоматери в селе Дубровском. Икону свою Венецианов писал совсем не так, как привыкли видеть на Руси. Вдохновленный итальянскими мастерами, художник создал лик… слишком земной. И узнаваемый. «Не будем ей молиться!» — кричали в приходе.
Это было серьезно. Писать лики святых требовалось по особым канонам. Нарушителей ждало суровое наказание, и брат Маши не мог об этом не знать. Оттого он и отправился потолковать к помещику 4 декабря 1847 года. Собрался просить, чтобы икону убрали из храма.
Что пошло не так, никто не знает. Далее зафиксировали следующее: помещик Венецианов ехал в своем экипаже, лошади понесли, а он выпал из кареты и ударился головой о верстовой столб. Однако свидетели, которые видели покойного Венецианова, были уверены: изрубили барина. И задолго до того, как лошади понесли. Значит, все это кем-то спланировано. Братом Маши?
Были опрошены и Агапий Богданов, брат «натурки», и кучер художника. Оба выгораживали друг друга, а иных доказательств у следствия не было. Так и ушло в Петербург весной 1848 года сообщение: дескать, стала смерть Венецианова, результатом несчастного случая.
Дочери художника тоже спешили замять дело. Чем больше говорили об их отце, тем некрасивее вырисовывалась картина. Так что официальное резюме стало основным.
«Натурка» Маша жила в поместье и потом. Дочери художника с ней не общались.
