В покои внесли богатый серебряный поднос, под парчовым платком покоился «подарок». Женщина сняла покров и молча перекрестилась.
-Государь приказал доставить, — поклонился слуга, а женщина похолодела: она была заперта в своих покоях и не ждала ничего хорошего от супруга, перед которым была виновата.
Все могло быть гораздо хуже, вторая супруга Петра Великого прекрасно это знала: царь был жесток. Слишком живо в памяти бывшей пленницы Марты Скавронской встало дело царевича Алексея, ее пасынка, старшего, и, как оказалось, единственного сына Петра Алексеевича.
Тогда она была любима, а муж полон надежд на то, что его Катеринушка родит-таки мальчика, наследника. Он, собственно, тогда был — Петр Петрович, невольно обрекший брата и не проживший долго после первенца своего родителя. На миг, на один только миг тогда в голову Екатерины Алексеевны закралась мысль о том, что если уж сына не пожалел, то…
Мысль она тут же прогнала: устранение с дороги Алексея открывало дорогу ее собственному ребенку. Ребенку, которого теперь больше нет. И любви давно нет. Износилась, как старое платье. Но уж если с сыном так поступил, то ее точно не помилует.
Как выяснилось, помиловал. Даже физически не была наказана императорская жена. Не разговаривал с ней Петр, не показывался в покоях даже. Только голову Монса прислал, как напоминание, что бывает с теми, кто предает доверие монарха. Но молчание, неизвестность и ежедневные опасения за свою участь — это и есть самое изощренное наказание.
Историю о том, как литовская простолюдинка забралась на самую вершину власти, знают все. Воспитанница пастора Глюка, жена, а точнее, вдова шведского драгуна, пленница, сменившая нескольких хозяев, утешавшая и фельдмаршала Шереметева, и светлейшего князя Меншикова. Добралась Марта до опочивальни Петра Великого, который у Александра Данилыча ее и забрал.
Потом были многие годы, когда была Марта «метресской» царя, любимой, рожавшей от него детей, к которой Петр возвращался после многих других постелей. Неразборчив царь был в дамах, чего уж там. Связался с дочкой немецкого кабатчика из Кукуйской слободы, жену ради нее в монастырь сослал, а потом обнаружил, что Анна ему давно не верна и никогда его не любила.
«Подружился» с Марией Гамильтон и выяснилось, что не ему одному она дарила свои ласки, да еще и запятнала себя преступлениями против незаконнорожденных детей, среди которых вполне могли бы быть и его, Петра Алексеевича, дети. Гамильтон взошла на эшафот, а Петр Великий забылся в других объятьях.
Мария Кантемир, Варвара Арсеньева, Машенька Румянцева, Авдотья Чернышева — это только те, которые в силу своей знатности были официально «замечены» историками в качестве фавориток царя. Петр Алексеевич же мог и служанку приласкать (Марта тоже служанкой была). Мог полюбить крестьянку в «припутной» избе. Так назывались тогда постоялые дворы, где останавливались уставшие путешественники.
И все это в то время, когда Екатерина Алексеевна уже была, уже считалась официальной спутницей, а с 1712-го года и официальной супругой государя. Легко ли было? Принимать мужчину, точно зная, что он только что вернулся от другой. Поговаривали, что и «стыдной» хворью болел батюшка Петр Алексеевич…
Екатерина Алексеевна молчала. Выгодно было «не знать, не видеть, не слышать»? Наверное. Она жила в достатке и сытости, ела на золоте, пила из серебра. Не приходилось в корыте портки солдатские стирать, как в юности. И для детей старалась, дочери-то живы были. И сыночка родить надеялась. Да и не только за себя теперь отвечала: родных своих в Санкт-Петербург перевезла, придворную карьеру им обеспечила. А держалась карьера на милости одного Петра.
Нельзя списывать со счетов и лютый страх. Он царь, он уже показал себя безжалостным, способным переступить через родство, через дружбу. Слишком хорошо изучила Катя своего мужа. Но обидно было до слез. 31 августа 1718-го года родился последний ребенок Екатерины от царя — снова дочь, Наталья Петровна.
Больше женщина детей уже не вынашивала. Зато вынашивали другие. Екатерина Алексеевна была прекрасно осведомлена и о беременности Кантемир, и о слухах, которые бродили относительно сына, рожденного Машей Румянцевой: «Малец чернявый, весь в царя, вылитый!»
Второй супруге Петра Великого тогда еще и сорока лет не было. Живая женщина, со своими страстями, с желанием нравиться. А с государем было уже скорее родство душ, Петр видел в ней единомышленника, а не женщину. Так бывает, когда супруги вместе много лет. Но муж себе любовь на стороне позволял, а жена свои желания вынуждены была давить в зародыше.
О том, какое значение имела для царя Екатерина, говорит тот факт, что он ее увенчал императорской короной в мае 1724-го, дав понять всем, что она не просто спутница царя, не просто жена. Только почета и уважения женщине было явно мало. Она ни разу не упрекнула Петра с его «вольностях» на стороне, а сама бдительность потеряла, увидев кавалера Виллима Монса, брата бывшей фаворитки своего мужа.
Монс был пожалован в камергеры по случаю коронации Екатерины, а вскоре красавчика взяла к себе в качестве секретаря Екатерина Алексеевна. Слухи быстро докатились до законного мужа и самодержца. На что рассчитывала жена, прекрасно зная о том, что у русских стен есть уши? Уж если ей доносили о шалостях Петруши, то и ему наушничали — будь здоров.
Петр был в ярости. И из-за того, что Екатерина предала его как женщина, как жена. И от того, с кем она его предала. Монс, брат Анны, которая тоже ему была когда-то неверна. Обвинить императрицу прямо государь не захотел. Он понимал, что тогда придется ее казнить. Возможно, не хотел стать посмешищем всенародно: «Смотрите, что за царь, которому родная женка рога наставила». И не только в родных пенатах бы болтали, дело бы быстро получило огласку и в Европах, а тамошнее мнение для Петра было даже важнее мыслей подданных.
Против Монса быстро составили обвинение во взяточничестве и «других некоторых винах». Петр Андреевич Толстой, руководитель Тайной канцелярии, не подвел царя с делом сына, не подвел и тут. Монс был казнен 26 ноября 1724-го, его сестра Матрена Балк, потворствовавшая связи брата с Екатериной, отведав батогов, отправилась в Сибирь. Голову красивого камергера Петр Алексеевич послал жене на дорогом подносе.
Но это было не наказание, так, причуда жестокого человека. Екатерину Алексеевну не тронули, только Петр, который был 20 лет неразлучен с женой, перестал с ней разговаривать, не велел пускать ее к себе в покои. А жить царю оставалось всего два месяца. И возможно в эти дни император обдумывал как раз вопрос о том, кому оставить престол, попробовать ли завести наследника с другой, с той же Кантемир?
В 5 утра 8 февраля (по новому стилю) 1725 года Петр ушел в историю. Уходил долго. Официально государь скончался из-за обострения болезни почек, случившейся из-за простуды. Дескать, спасал солдат в холодной воде Невы во время наводнения, не уберегся.
Бумаг с записями о болезни и лечении императора нет: хранились в подвале Зимнего, потом они отсырели и истлели, когда нашли документы через 40 лет, прочитать, что было на самом деле, оказалось невозможным. Картину восстанавливали по письмам иностранных дипломатов, то есть, по слухам и сплетням. И очень многое в этой картине не сходится.
Начиная от того, что нет подтверждения и последним словам царя, и его действиям незадолго до кончины. Зато имеется очень много лиц, которые имели основание опасаться за свою судьбу, останься Петр жив. По какой-то причине царя лечили только травками, хотя раньше в случае приступа сразу ставили катетер для опорожнения мочевого пузыря.
Почти до последних дней царь работал: встречался с Берингом для обсуждения Северной экспедиции, даже на ассамблеи ходил, пока не стало совсем плохо и не начался «антонов огонь», то есть, сепсис. После кончины царя появились версии о том, что он ужинал с Екатериной и даже простил жену. Только вот, о прощении и ужине известно было только со слов Екатерины! И да, если Петр все же ужинал с супругой, то как раз после этого ужина болезнь и вступила в необратимую стадию, потом Петр ходить уже никуда не мог.
Жена рыдала у одра. Не гнал? Скорее всего, просто уже не мог. Преемника так и не успел назвать — сокрушались позже историки вслед за придворными. Но царь успел объявить амнистию, соборовался, причащался. По легенде, последними письменными словами императора были: «отдайте все…», а кому написать не успел. Но это просто легенда. На самом деле последним словом Великого Петра было слово «после».
Когда происходит что-то, не дающее однозначных ответов, странное, не стыкующееся, говорят, надо искать того, кому было выгодно. История показала, что выгодно было Екатерине и… Меншикову. Императрица сорок два дня, до марта, когда, наконец, были организованы проводы царя в последний путь, приходила в траурную залу и рыдала, проливая водопады слез.
За это время тихо угасла ее младшая дочь Наталья, но плакала императрица не по ней. Каялась или раскаялась? В чем? Во всяком случае, прожить много лет в статусе лучшего друга «Катеринушки» и напоследок быть отлученной от царя и супруга, дрожать за свою судьбу и жизнь — то еще наказание. Она стала самодержавной царицей, правила 2 года, почти все время много пила и сильно болела.
