Стрелки часов двигались медленно, а девочке отчаянно хотелось есть. «Бабушка, пожалуйста!» — умоляюще сказала Алиса. Сверкнули стёкла очков, и бабушка отрицательно покачала головой. Даже несмотря на жаркие мольбы голодного ребенка, она не позволяла притронуться к кусочку хлеба раньше времени. Иначе ничего не осталось бы до вечера.
Как и все дети, Алиса очень ждала 1-го сентября. Ведь она должна пойти в школу! Хотя 22 июня 1941 года началась война, учебные заведения осенью все равно открылись. Кто-то поступил в институт, а Алиса – в первый класс.
Школа № 239 располагалась в самом центре Ленинграда. О, это было удивительное здание: бывшая резиденция князя Лобанова-Ростовского. Местные называли её «дом со львами» из-за красавцев-львов, украшавших фасад.
Спеша по утрам на Исаакиевскую площадь, Алиса не забывала, по какой стороне улицы лучше идти – белые надписи, сделанные краской, предупреждали, какая наиболее опасна при обстреле…
Впрочем, она жила недалеко – в угловом доме, в переулке Гривцова. Парадный вход располагался на Мойке, и почти все квартиры в этом здании были коммунальными. Там Алиса жила с мамой, Ксенией Федоровной, и с бабушкой.
Мама Алисы приехала в Ленинград из Пскова, где выступала в любительском театре. Она мечтала стать настоящей актрисой, поступила на драматические курсы… Но в городе на Неве ее театральная карьера окончилась довольно быстро и банально: выйдя замуж, Ксения Федоровна сосредоточилась на семье.
Когда родилась девочка, она хотела назвать ее Наташей, но муж и свекровь настояли – с таким отчеством и фамилией это будет звучать странно! Так и появилась Алиса.
К слову, родители Алисы расстались еще до войны. Понимая, что о театре думать уже поздно, Ксения Федоровна устроилась бухгалтером в сберегательную кассу… А когда Ленинград взяли в блокаду, перешла работать на гильзовый завод.
В те осенние дни 1941 года еще никто не думал, что это надолго. Бабушка Алисы, Шарлотта Фридриховна Зейтц, всегда практичная и запасливая, легко давала соседям крупу, если они к ней обращались. Когда небо было мирным, она любила угощать детвору, игравшую под ее окнами.
Алиса с ребятами могла примчаться в любой момент, чтобы перекусить и продолжить игру… Но теперь веселые голоса начали смолкать. Ленинград постепенно охватывал голод.
Жизнь замирала понемногу. Прекращали работать какие-то организации. Постепенно перестали ходить трамваи. А еще грянула такая лютая зима! Дети добирались до школы, укутанные до самых глаз. В теплых платках, в валенках, они двигались медленно и тяжело. Во-первых, недоедали. Во-вторых, по снегу особенно не разбежишься.
Обессилевшая учительница приходила в класс и начинался урок… Но полноценной учебой это сложно было назвать. Всем было трудно, и разговор – с любой темы! – невольно перескакивал на мирную жизнь. Кто-то вспоминал, как весело отдыхал на даче. Кто-то – о сытном ужине, съеденном много месяцев назад. Дети перечисляли лакомства, которые они прежде любили… А потом шли домой.
Многих детей со временем перестали водить в школу. Отправлять одних стало боязно – на слуху были истории, когда малыши пропадали. А взрослые не имели возможности или сил, чтобы их сопровождать. Начиналось самое тяжёлое для Ленинграда время.
«В нашем доме, — вспоминала одна из блокадниц, Нина Петровна Лигунова, — жила молодая женщина-молдаванка. Каждое утро, в любую погоду, она выходила раньше всех и обходила дом с иконой в руках. Сначала над ней посмеивались, а потом все стали смотреть на нее и молиться с нею… Возможно, поэтому наш дом на Петроградской стороне выстоял».
Алиса считала, что они выжили по другой причине – их спасла бабушка. Сначала удавалось продержаться на ее запасах. А потом, когда они иссякли и оставался только хлеб по карточкам, ввела режим строжайшей экономии. Паек делили на несколько кусочков. И съесть их надо было в строго определенное время. Ни минутой раньше! Голодная Алиса смотрела на часы, ожидая, когда стрелка приблизится к заветному часу.
— Бабушка, ну немного же осталось! – упрашивала она.
— Подожди еще десять минут. – спокойно отвечала Шарлотта Фридриховна.
Многие замерзали, а в квартире Алисы постоянно топили буржуйку. Угли из нее сразу бросали в самовар, потому что чай пили почти непрерывно. Желудок получал сигнал – он полон. И так удавалось «обмануть» голод. Впрочем, это был и не чай вовсе.
Бабушка бросала в кипяток чуть-чуть корицы, или гвоздику, или капельку лимонной кислоты. Готовили и блокадное блюдо студень из столярного клея, в которой добавляли горчицу.
«Бабушка следила, чтобы мы не были грязными, — позже вспоминала Алиса, — воды не было, но мы разгребали снег и топили его. Она считала, что, если себя запустить – это первый шаг к отчаянию».
Шарлотта Фридриховна была этнической немкой, поэтому вскоре прозвучал приказ – выслать из Ленинграда. Провожать ее на сборный пункт поехала Ксения Федоровна. Бабушке вручили паек – макароны – и она отломала кусок, чтобы передать Алисе. В тот вечер маленькая семья ужинала макаронами… А Шарлотта Фридриховна в дороге заболела и умерла…
«Мы выжили только благодаря бабушке», — много раз говорила Алиса.
…Алиса с мамой после блокады уехала в Таллин, где они прожили три года. А потом снова вернулись в Ленинград, и девочка пошла в ту же, 239-ю школу. И там же начала выступать в театральном кружке.
— У тебя талант, — говорила Мария Призван-Соколова, руководившая кружком. – Тебе нужно стать актрисой!
Девочка, пережившая блокаду, действительно стала актрисой. Вы прекрасно знаете ее – это Алиса Бруновна Фрейндлих.
18 января – день прорыва блокады.
