Родители сказали: больше к нам не приходи. Подруги перестали здороваться и делали вид, что не знают ее. Стиснув зубы, Таня решила, что непременно все выдержит. «Война кончилась, — повторяла она про себя, — это осталось в прошлом». Тем более, что Макс, которого она так внезапно полюбила, уже написал целых три письма товарищу Сталину. Военнопленный Хартманн попросил, чтобы ему позволили остаться в Советском Союзе.
Танина семья до Великой Отечественной была большой: родители, пятеро братьев и три сестры. А еще имелись двоюродные, дети ее тетушек. Когда на праздник собиралась вся родня, то столы приходилось выносить из избы на улицу. Последний такой пришелся на июнь 1941 года: старшая Танина сестра, Нюра, выходила замуж за одноклассника.
22 июня перечеркнуло все. Призвали братьев, призвали Нюриного мужа. Таня, самая младшая, еще не успела обзавестись женихом – было ей только пятнадцать лет. А вот у подруг на селе уже имелись «друзья по сердцу». И каждый день они ждали вестей, и молились, хотя храм давно был закрыт.
Первая тяжёлая весть пришла уже в сентябре: погиб средний брат, Митя. Еще через три месяца закричала-забилась в сенях беременная Нюра, сжимая в руках конверт… А потом Семёновы оплакали еще двух сыновей. Мать уже не снимала черного платка с головы. Так и говорила: буду носить, пока мои дети не вернутся.
Вернулся лишь один сын, Матвей. Хромой, усталый, с медалями и тоненькой девчонкой-медсестрой, которая выхаживала его после ранения. Оказалось, что сестричка была родом из Белоруссии, и от ее родной деревни остались только черные печные трубы. Звали ее чудно для здешних мест – Алиса.
— Ну что, Алиса Михайловна, — со вздохом проговорил отец Матвея, — живи, будь как своя. Думал, что у меня на старости лет будет пять невесток… А ты теперь единственная. Не обидим, не думай. Раз ты Матвейку на ноги подняла, будем тебе кланяться, покуда живы.
Свадьба была скромная, тихая, как сама Алиса. Зажили одной семьей, а потом белорусская невестка понесла. И – откуда только силы взялись! – родила сразу двойню.
— Мальчики, снова, — заплакала мать, — не увижу сыночков, так понянчу внуков…
Семейное счастье Таниного брата отогревало душу. Столько горя перенесли, столько слез выплакали. А теперь затеплилась надежда: есть будущее у Семеновых! Как ласково Алиса смотрела на мужа, как хлопотала над ребятишками! И Таня, глядя на нее, тоже мечтала о семье и детях.
Многие на Вологодчине работали не только в поле и в огородах. Кому везло, устраивались в местный лагерь для пленных. Там и паек давали получше, и платили неплохо. Но брали, конечно, не всех. Чаще всего открывалась вакансия медсестры или поварихи. Таня, которой уже минуло двадцать лет, давно выучилась на санитарку. Однажды, узнав от соседки про то, что в лагере расширяют санитарную часть, решила принести свои документы.
Рассматривали их небыстро, но вдруг пришла радостная весть: берут! Ехать только было далеко… Но сотрудники могли размещаться в одном из корпусов на территории лагеря. И Таня решилась.
— Куда ты? – тревожно говорила мать. – К фашистам! Их бы прогнать отсюда, да навсегда. А тут их кормят и поят. Самим есть нечего, так еще и их кормить…
Но Таня все для себя решила. Поговорила с отцом, объяснила: не век же ей у родителей жить! А так опыта наберется, а через годик поедет поступать в Ленинград, на медицинский. И Алиса ее поддержала, а слово невестки в доме становилось все более весомым. Когда Алиса родила третьего мальчика, то вся семья решила – это ушедшие на небеса возвращаются к ним…
Лагерную жизнь Таня себе представляла совсем не так. Точнее, у нее не было ни малейших сведений об этом. В селе болтали, будто бы за колючей проволокой собрали самых отпетых, самых жестоких немцев. Но люди, которых теперь должна была помогать осматривать и лечить Таня, выглядели как самые обыкновенные. И не скажешь, что фрицы.
— Ой, Ганс хорошенький такой, — однажды мечтательно произнесла еще одна медсестра, яркая блондинка Галя. – А как поет…
Оказалось, что в лагере не только жили и работали, но еще и проводили вечера самодеятельности. Когда Таню первый раз пригласили туда, она была поражена: даже в их сельском клубе обстановка была скромнее. Номера пленников состояли из песен и танцев, кто-то пытался отбивать чечетку, а другие играли на гармошках. Макса Хартманна – одного из самых талантливых музыкантов – Таня выделила сразу.
Он был невысоким задумчивым блондином. Несколько дней спустя пришел на осмотр, потому что начал сильно кашлять. Чтобы не допустить распространения болезни, его поместили в лазарет. Присматривать за пленным разрешили Тане. Так они и познакомились, и разговорились. Макс уже неплохо освоил русский, а Таня в школе учила немецкий язык.
— Мои родители – актеры, — рассказал он, — они не хотели, чтобы я шел на фронт. Но нас не спрашивали.
У нее и мысли не было что что-то не так. Что перед ней – враг. Их общение протекало так естественно и спокойно, будто бы они находились не в лагере, а в обычных обстоятельствах мирной жизни… Таня тоже рассказывала Максу о себе и своей семье: о родителях, о погибших братьях.
— Мой брат тоже погиб, — тихо сказал Макс. – Под Сталинградом.
О том, что женщины, которые работают в лагере или имеют контакты с пленными, иногда могут влюбляться, Таня узнала очень скоро. Та самая Галя «крутила» с Гансом. А у поварихи – поговаривали! – даже младший ребенок был от немца. То, что казалось диким за пределами этого места, тут расценивали как рядовое явление.
Таня и сама влюбилась в Макса. Они встречались украдкой, пользовались каждой минутой. Помогала и круговая порука – Галя, если получалось, всегда была готова «прикрыть» коллегу. В свою очередь, Таня старалась, и чтобы любовь медсестры с немецким офицером как можно дольше оставалась тайной.
«Из доклада: 10.XI.45 г. дежурная медсестра Т. всю ночь находилась в 8 палате, где сидела на койке военнопленного и вела разговоры, касающиеся их любви. По некоторым данным, это наблюдается не в первый раз».
Война была в прошлом, но о положении немцев в плену пока еще не приняли окончательного решения. В 1946-м Макс попытался самостоятельно добиться какой-то определенности: написал самому товарищу Сталину. Так, мол, и так. Любит русскую девушку, готов жениться. Хочет остаться в СССР, потому что возвращаться на родину не планирует.
Это письмо осталось без ответа.
Таня, тем временем, съездила домой. Готовилась к тяжелому разговору, сжималась в комок. Знала, что все пройдет ох, как не гладко… И была права. Отец стукнул кулаком по столу, мать была белее мела.
— Как же так, Танечка, — причитала она, — как я людям в глаза посмотрю? Что скажу? «Мой зять – фашист»?
— А я скажу: «Мой муж фашист», — отвечала Таня. – И это все закончилось, мама!
Ее никто не понял и не захотел понять. Вести по селу распространились быстро, и, когда Таня уезжала назад, ей только что не плевали вслед.
Макс написал во второй раз. А потом в третий.
В пришедшем ответе на имя начальника Отдела по делам военнопленных и интернированных Управления МВД по Вологодской области, подполковника Борисова указывалось: «Разъясните военнопленному Хартманну Максу, что вопрос о его приеме в гражданство СССР он может возбудить только после освобождения и возвращения на родину через соответствующее посольство, и только после приема гражданства СССР он может заключить законный брак с гражданкой СССР».
В лагерь была направлена проверка. Тогда же быстро выяснились все «немецко-русские» романы, что повлекло за собой увольнение и Тани, и Гали. А Макс был спешно этапирован в другой лагерь. Впрочем, Таня тоже не смогла вернуться домой – ее арестовали.
Ситуация, в которой оказалась Таня, была настолько не единичной, что в 1947 году Указ Президиума Верховного Совета запретил браки между гражданами СССР и иностранцами.
Женщины вступали в такие отношения в ситуации… острой нехватки мужчин. Выкосило целое поколение! Но если Тане не повезло, и судьба так и не соединила ее с Максом (он был выслан на родину в течение полугода), то в Череповце и в Архангельске успели сложиться несколько семей, где муж был пленным немцем, а жена – советской девушкой.
Случались и другие истории – после того, как пленные были отправлены за пределы Советского Союза, они находили способ «вызвать» своих возлюбленных. Десятки девушек перебрались в Венгрию, Румынию и Германию.
Относились к этому плохо. Семьи отрекались от своих дочерей, не могли простить предательства. Таня тоже не смогла больше наладить отношений с родными. После освобождения, спустя четыре месяца, она навсегда перебралась в Ленинград и затерялась там. Утверждали, что она получила документы на другое имя…
