Ребёнка забрали у неё на рассвете. Она бросилась, пыталась заслонить собой мальчика, но Марину легко оттолкнули назад. «Сиди уж, царица», — хмыкнул один из стражников.
Сцепив пальцы, государева жена упала на колени. Молитву творила жарко, долго, словно в горячечном бреду. Она узнала обо всём последней, и боль ярко полыхнула по сердцу. То была расплата, жестокая и страшная, за всё, к чему она невольно была причастна.
Босые ноги мерзли, но она стояла и слушала. Поздние незваные гости напугали дочь сандомирского воеводы. «Пани приехали сватать», — болтали слуги. Вот поэтому Марина и выскользнула из теплой постели, и пробежала два пролета каменной лестницы…
— И вы надеетесь на помощь короля Сигизмунда? – Прозвучал голос Марининого отца, Ежи Мнишека.
— И папы Римского. – Уверенно произнес незнакомый голос. – Я напишу в Ватикан обо всем, что со мной случилось. Как меня прятали от ненавистного тирана, который хотел со мной покончить. О моей несчастной матери… Годунов пытался отнять мою жизнь однажды в Угличе. Теперь пришло время сбросить его с трона.
Повисло молчание.
— Я отдам вам руку своей дочери, только, если вы займете русский трон. – Проговорил Ежи Мнишек.
Марина вздрогнула и осторожно заглянула в комнату, а потом сразу назад. Ей было страшно. Этот невысокий и некрасивый гость, который приехал с паном Вишневецким, не понравился ей. Только сейчас она поняла, что уже однажды видела его. Конечно! Вот поэтому он и приехал свататься! Приглянулась ему красавица Марина, да так, что был готов на всё…
Позже ей рассказали подробности – рос в Угличе царевич Дмитрий. Был при нем валашский доктор Симон, который каждый вечер уводил мальчика в другие покои. А в его комнате укладывал спать другого ребенка. Берег царевича от возможной беды!
И однажды случилось то, чего так боялся Симон – умертвили мальчика. Но не царевича, а его «сменщика». Настоящего же Дмитрия срочно увезли из Углича.
«Уехал с ним к самому Ледовитому морю, и там его скрывал, выдавая за обыкновенного ребенка, не объявляя ему ничего до самой смерти… А потом советовал ему, чтобы не открывался никому, пока не достигнет совершеннолетия, и, чтобы стал чернецом… По его совету царевич и жил в монастырях».
Теперь это был беглый монах, поступивший на службу к пану Вишневецкому. Раскрыв ему тайну своего происхождения, Дмитрий рассчитывал вернуться в Москву и занять трон. Летом 1603 года это звучало, почти как фантастика.
— Не любят царя Бориса. – Хмыкнул Ежи Мншиек, обращаясь к дочери. Дмитрий в ту пору уже уехал, но успел оставить невесте кольцо в знак своего расположения. – Годунов – самозванец. Не имеет никаких прав на трон. Так что русские люди настроены против него. А еще злы, потому что разразился великий голод. Тем, кому нечего есть, нечего и терять!
Марина слушала отца рассеянно. Всё это было странным для нее. Пан Вишнецевкий так легко поверил этому Дмитрию? Не побоялся, что он – самозванец? Значит, гость был так убедителен, и у него есть доказательства?
— Король ему верит. – Отрезал Ежи Мнишек.
15 марта 1604 года Сигизмунд Третий, действительно, принял у себя царевича. На краковском столе усердно делили русский пирог – став царем, Дмитрий должен был отдать Польше Чернигово-Северские земли и город Смоленск.
За 40 тысяч злотых и польских наемников он легко отказывался от части своего государства… А еще 17-го апреля «сын Ивана IV», как его теперь официально называли в Польше, принял католичество. Уже одно это должно было бы смутить всех его пособников – не мог русский царевич отринуть свою веру!
А потом, прямо из королевского дворца, Дмитрий выехал в Самбор. Он сделал Марине официальное предложение, и девушку заставили его принять. Глядя в тёмно-синие глаза царевича, лукавые, бесстыдные, шестнадцатилетняя Марина вдруг вспыхнула и покраснела.
— Царицей будешь. – Прошептал он.
По-польски он говорил свободно, но вот писал с такими ошибками, что Марине было неловко читать его письма. С воеводой, ее отцом, он заключил договор – получат Мнишеки миллион злотых, а еще «утренний дар» от государя к жене в виде городов Пскова и Новгорода.
Причем владеть ими Марина могла без каких-либо обязательств, даже если бы не подарила мужу наследника. Разрешил ей Дмитрий и сохранить веру. Вот под эти самые обязательства Ежи Мнишек и помог будущему зятю собрать 3 600 воинов. Так и начался поход на Москву.
Август был в самом разгаре, начинался сезон дождей и бездорожья. Но самозванцу везло. Ослабленная голодом Русь не могла сопротивляться должным образом, а кто-то верил воззваниям Дмитрия.
По всем городам разослали грамоты, что идет-де к столице законный наследник трона, Дмитрий Иоаннович Углицкий. Моравск, Чернигов, Новгород Северский сдавались один за другим.
Правда, в один момент удача едва не отвернулась от Дмитрия – в его войске начался мятеж. А потом и Ежи Мнишек воротился назад, забрав почти 800 поляков. Дело казалось ненадежным, деньги – потраченными зря. Только не для Дмитрия.
Он решил идти дальше, и щедро раздавал обещания: кому земли даст, кому денег, а для кого и выстроит церковь… Самой большой удачей для него стала внезапная смерть Бориса Годунова от апоплексического удара. Кто теперь мог противостоять Дмитрию? Юный и неопытный сын умершего царя?
Марина получала сведения, сгорая от нетерпения: они уже в Москве? Да, верно! Помогли Дмитрию сами бояре, те, кому доверял Борис Годунов. Ох, говорят, были убиты все — и бывшая царица, и новый царь. Никого не осталось, кроме красавицы Ксении…
Тут в душе пани шевельнулась ревность – докладывали ей, будто краше царевны Ксении нет никого на свете. А Дмитрий даже приблизил ее к себе. А вдруг женится? Забудет про свою Марину? Поменяет ее на царскую дочку!
Встревожился и Ежи Мнишек, переменил тон. Поскольку 30 июля Дмитрия провозгласили новым царем, то вспомнили о договоре. Письма летели в Москву: помните, кому вы обязаны! Дмитрий помнил. Оттого-то, наигравшись с Ксенией, отправил её в монастырь. И выдвинулась Марина на Русь, чтобы стать в ней царицей…
Сначала она получила благословение от польского короля. Потом в Кракове сыграли свадьбу по доверенности – царя представлял Афанасий Власьев. 12 мая 1606 года перед Мариной расстилалась Москва.
Гордо смотрела вокруг себя маленькая польская дворянка. Не пожелала принять русских боярынь, не нарядилась в платье по местному обычаю. Так и пошла к венцу, в Успенский собор, в своем европейском платье. Чужая для всех.
Она-то думала, что на нее смотрят с восторгом. Но Марина вызывала в лучшем случае любопытство. Стремительное возвышение сделало ее слишком гордой, и этот надменный лик не нравился московским людям…
А самозванец пировал. И снова пировал. И упустил главное: заговор зреет под боком! Утром 27 мая 1606 года Василий Шуский совершил переворот. Дмитрия убили очень быстро, а Марина спряталась у прислуги. Переоделась в платье своей экономки, Барбары Казановской, да ускользнула из дворца…
Страх придавал ей сил бежать, но 2-го июня Марину Мнишек все-таки задержали. Государь Василий Шуйский – теперь правил он – отправил бывшую царицу в Ярославль. Туда же доставили ее отца.
— Король выкупит нас. – Твердил Ежи Мнишек.
Он оказался прав – спустя почти два года русская и польская сторона пришли к соглашению, что Марина и ее отец могут уехать обратно в Польшу. Им всего-то и требовалось, что спокойно выдвинуться в путь. Но жажда славы и наживы была сильнее. Узнав, что объявился новый «Дмитрий», Мнишек предложил дочери авантюру – почему бы не попытаться захватить трон во второй раз?
— Это мой муж. – Дрожащим голосом говорила Марина.
Она познакомилась с новым Дмитрием в сентябре 1608-го года. Снова пошли в ход уловки: всем рассказывали, что царя, на самом деле, не убили в Москве. Вот он – живой и готовый царствовать! Тайно же вели переговоры с семейством Мнишеков: они получат четырнадцать городов, когда государь вернет себе престол.
Однако этот новый муж оказался слабоват характером. Едва почувствовав, что не может удержать свои войска, он бежал. Лагерь распадался на глазах, и Марина, ценой невероятных усилий, сохраняла какую-то его часть. Она умоляла и упрашивала, снова сулила богатства тем, кто остался ей предан.
Тем временем в Москве свергли царя Василия Шуйского, и началась полная сумятица. Русь расползалась на части, не было в ней единства и контроля. Кто-то твердил, что надобно признать государем польского королевича Владислава, другие – что правда за Дмитрием…
В декабре 1610 года Марина Мнишек стала вдовой во второй раз. Теперь это невозможно было оспорить. А в следующем на свет появился ее сын – Иван. Отцовство Лжедмитрия считается основной версией его происхождения, но есть и другая.
Марина стала опираться на атамана Ивана Заруцкого, так что ребенок мог быть прижит и от него. Более того, на правах «царицы» она даже объявила Заруцкого регентом…
Теперь они все больше напоминали карнавальных персонажей – цари без царства, правители без титула. Подались в Южное Поволжье, подальше от столицы. В 1613 году государем был избран Михаил Романов, а Марина с ее сыном признавались людьми вне закона. «Ивашкой Разбойником» кликали мальчика в Москве. Конечно, он этого не знал и не понимал. Ему было всего-то два года.
А в мае 1614-го года в Астрахани вспыхнул мятеж. Бежала Марина с сыном и с Зарцуким, всё ещё надеялась спастись. Но снова попала в плен. Царь Михаил учёл ошибки своих предшественников, а потом велел не оставлять в живых двух Иванов.
… За мальчиком пришли на рассвете. Марина бросилась к нему, пыталась защитить и закрыть, но ее оттолкнули. О Заруцком она не беспокоилась, ее мысли были только о сыне. Его увели за Серпуховские ворота, и там для Ивашки Разбойника все закончилось.
Она узнала позже остальных. Ей показали. Перекладину и что-то маленькое, и беспомощное на ней. Боль пронзила ее так жутко, что Марина Мнишек закричала. Свет погас для нее. Всё было закончено.
Бывшую царицу заточили в Коломенском Кремле. Одна из его башен до сих пор так и зовется – Маринкиной. Там она и умерла, там и встретила свой последний рассвет в 1615-м году. Маринкина боль была такой сильной, что она не сумела пережить потерю сына.
О чем она думала в свои последние дни? Что зря не остановила отца, которого поманили сказочные перспективы? Что напрасно не скрылась в монастыре, чтобы не становиться женой Самозванца? Или, наоборот, ни о чем не жалела?
Подумала ли о семье Годуновых, безвинно погубленной с подачи ее мужа? Или уходила в иной мир с той же гордой усмешкой на устах, с какой принимала царский венец?
