Анна Монс – одна из самых известных фавориток Петра I, которая чуть было не заняла русский престол. Эта обворожительная немка из Кукуя покорила сердце молодого царя почти на целое десятилетие.
Анна появилась на свет в 1672 году в семействе Монсов, перебравшихся в Москву в конце 17 века и поселившихся в Немецкой слободе. Хотя Монсы и называли себя «де ла Круа», намекая на французские или фламандские корни, на самом деле их род происходил из Вестфалии, так что претензии на иноземное дворянство были беспочвенны.
Отец Анны, Иоганн Монс, до переезда в Первопрестольную обитал в немецком городке Минден, где вел разнообразную деятельность: от виноторговли и карточных игр до бондарного ремесла.
В Москве он продолжил торговать вином, открыл трактир и начал снабжать армию разными товарами. Монсам благоволил сам ближний друг государя, адмирал Франц Лефорт.
Когда Иоганн отошел в мир иной, его жена, теперь уже вдова Матильда, осталась с четырьмя отпрысками на руках: дочерьми Матреной и Анной, сыновьями Виллимом и Филимоном. Семье пришлось распрощаться с мельницей и лавкой (их забрали за долги), но дом уцелел.
Современники отмечали привлекательную внешность всех Монсов, их редкую сплоченность и готовность поддержать друг дружку. Но кроме этого всех их объединяла жажда роскошной жизни любой ценой, заложенная, видимо, на генетическом уровне.
Матушку Анны Матильду за глаза величали не родительницей, а сводней из-за ее вечного недовольства достатком, алчности, попрошайничества и умения извлекать выгоду из того, что за дочерьми увиваются богатые кавалеры.
Анна Монс стала не просто яркой личностью Кукуя, но и воплощением всего европейского, что приживалось тогда на русской почве. Чуждая православию и местным обычаям, она восторгалась западным миром и заражала этим восторгом юного Петра не меньше, чем Лефорт.
Ходят слухи, что именно после бурной ночи с Анной Петр I учинил знаменитую резню боярских бород. А его указ 1700 года о немецком платье для женского пола тоже будто бы был подсказан шикарными туалетами фаворитки.
Царь повенчался в 1689 году по настоянию матушки, но уже двумя годами позже воспылал безудержной страстью к Анне. Это закономерно повлияло на нрав будущего императора, породив его крутой темперамент, приступы ярости и разгульного веселья.
Есть мнение, что смолоду поощряла эти загулы и связь с Монс сама царица-мать Наталья Кирилловна. Она сама хотела безраздельно править страной и всячески отговаривала сына отказаться от трона, потакая его военным потехам, плаванию на ботах и застольям.
Историки в основном единодушны: свел Петра с Анной ее бывший фаворит и ментор царя Франц Лефорт где-то в 1691-1692 годах.
А вот красивая сказка о том, будто Монс чуть ли не геройски уберегла государя от смерти во время мятежа стрельцов в 1689, заблаговременно известив об угрозе и умчавшись с ним в Троице-Сергиев монастырь, вызывает большие сомнения. Ведь достоверно известно, что Петр впервые посетил Немецкую слободу только годом позже, в 1690.
Мы почти ничего не знаем о том, как выглядела Анна, так как не сохранилось ни одного ее прижизненного портрета. Одни называют ее синеглазой, другие темноокой. Но никто не сомневается в ее необыкновенной красоте и обаянии.
Правда, поначалу Монс вела себя как куртизанка и делила свою благосклонность между Петром и Лефортом. Впрочем, в развращенной атмосфере Немецкой слободы это было в порядке вещей. К тому же мать и собственное честолюбие сами толкали Анну в объятия молодого пылкого царя.
Если верить мемуаристам, Анна покорила Петра точеной фигурой, игривыми ножками, искусными нарядами и изобретательностью в постельных играх. Именно с ней будущий преобразователь России приобщился ко всем тонкостям и прелестям галантных любовных утех по-европейски.
Царь питал к своей зазнобе самые нежные чувства, он и презентовал ей свой портрет, усыпанный бриллиантами, положил щедрое содержание, выстроил роскошный особняк с мажордомом, слугами в ливреях, дорогими экипажами и конюшней. А в спальне Монс имелся хитроумный лифт для подачи вина и отправления нужды.
Однако Анну не удовлетворяли все эти щедроты. Используя свое положение фаворитки, она не гнушалась торговать милостями престола, принимать подношения хоть мукой, хоть махоркой, выпрашивать у царственного ухажера презенты и звонкую монету.
Пронырливые ходатаи по делам помогали ей в этих неблаговидных занятиях, а в казенных палатах любые ходатайства клана Монсов неизменно удовлетворялись. Порой ветреная красотка пускалась на разные уловки, к примеру, выпрашивала у Петра презент якобы во здравие опального царевича Алексея, которого сама же и подталкивала к опале.
Случалось, впрочем, что Анна и заботилась о царственном фаворите, отсылая ему цитрусы и медикаменты. Но тон ее посланий обычно был скорее официальным, чем задушевным.
Исследователи подчеркивают, что за десятилетнюю переписку Монс ни единожды не обмолвилась Петру о любви. Она просто дорожила его привязанностью, отвечала дружеским участием, но беззастенчиво эксплуатировала доброе расположение полновластного господина в корыстных интересах.
Рядом с таким своенравным человеком как Петр легко было утратить собственное я. И Анна старалась не лицемерить и не потакать его сумасбродным порывам, осознавая предел своих возможностей.
У многих на памяти школьные сочинения о том, какой предстает Анна Монс в романе Алексея Толстого — пустой мещанкой, не оценившей великого чувства Петра. Но царь-то сам был далеко не однолюбом и верным рыцарем.
Параллельно с Анной он заводил интрижки и с ее закадычной подружкой Еленой Фадемрех, которая ласкательно кликала его «дорогим востречком», и с другими любовницами. Монс не ревновала, а может лишь делала вид, что не ревнует, уверенная в своих чарах.
Анна запросто могла стать русской царицей, обладай она чуть большим умом и здравым смыслом. Но корона Романовых явно была ей не по нраву. Далекие православие, самобытная культура и неугомонный мир Петра тяготили ее душу.
Она откровенно скучала на дипломатических раутах, предпочитая им тихие сельские радости на своей уединенной мызе, где с увлечением копалась в огороде и ухаживала за живностью. Недаром Анну величают первой в России убежденной дачницей.
Скорее всего, по-настоящему она Петра не любила. Бешеный нрав, кипучая натура и постоянные загулы «мучительного человека» утомляли ее до изнеможения.
Как проницательно отмечал историк Франсуа Вильбуа, Петр непременно повел бы Анну под венец, ответь она взаимностью на его пылкую страсть. Но, похоже, она испытывала к царю скорее неприязнь, которую не в силах была скрыть.
Да и сам Петр давал для этого немало поводов. В 1697 он укатил в полуторагодовое турне по Европе с Великим посольством и за все это время не черкнул своей ненаглядной ни единой строчки.
Почувствовав себя свободной пташкой, Анна закрутила роман с галантным до кончиков ногтей саксонским посланником Кенигсеком. К тому же она явно подустала от неопрятности и дурных манер Петра по сравнению с изысканными повадками европейских кавалеров.
Вернувшись на родину, царь возобновил отношения с Анной, пребывая в неведении о ее измене. Неверность открылась нечаянно лишь пять лет спустя, в 1703, когда Кенигсек безвременно утоп в Неве.
В бумагах покойного обнаружились любовные письма фаворитки. По одной из легенд, Петр слезно простил возлюбленную, промолвив, что постиг невозможность снискать сердечную привязанность силой, но с предательницей жить уже не может. Он обещал ее обеспечить и сдержал слово.
На деле все обстояло куда менее романтично. Петр повелел посадить Анну с сестрой под замок в их собственном доме, запретил посещать даже кирху, конфисковал особняк и поместья. В Преображенском приказе с пристрастием допрашивали с три дюжины людей по «делу Монсихи».
Отчаявшаяся Анна пробовала приворожить бывшего любовника, но все было тщетно. Некоторые историки считают столь мелкую месть доказательством неизбывной любви, дескать, жестокосердный Петр пощадил красотку-изменщицу.
Дом арестованной Монс зачастил посещать прусский дипломат Кайзерлинг, приятель покойного Кенигсека. Вскоре он и сам пал жертвой чар Анны, несмотря на свои преклонные лета и хромоту. Кайзерлинг вымолил у Меншикова соизволения на брак.
Петр самолично нагрянул к бывшей фаворитке и гневно вопросил, с чего она предпочла ему «старого да хромого». Но Монс осталась непреклонна. Царь с досады отобрал у нее свой бриллиантовый портрет и швырнул ей в лицо: «Дабы любить государя, надобно держать его в голове!»
На светском рауте Петр попытался усовестить Кайзерлинга, а Меншиков его оскорбить. Посланника с позором выдворили и побили, а толки о скандале докатились до Европы в облике жуткой басни: будто царь своеручно отрубил головы дипломату и его секретарю.
Петр рассчитывал, что осрамленный Кайзерлинг уберется из России. Но тот унизился до извинений перед Меншиковым, только бы остаться с Анной. Их венчание, впрочем, свершилось лишь в 1711.
Эта история научила важным истинам властолюбивого венценосца. Петр убедился, что даже он, избалованный успехом у дам, не всесилен и может потерпеть фиаско на любовном фронте. А Анна неопровержимо доказала, что истинное чувство сильнее корысти.
Увы, этому браку по любви не суждено было продлиться долго. В том же 1711 Кайзерлинг приказал долго жить, оставив Анну с тремя детьми от разных отцов. Предполагают, что один ребенок был и от Петра, но веских доказательств нет.
После смерти супруга Монс сошлась со шведским офицером Миллером и даже сама задаривала его драгоценными безделушками.
Отцветающая прелестница надеялась еще разок пойти к алтарю, но в 1714 скоропостижно преставилась незадолго до свадьбы, отписав нареченному почти все свои пожитки. Родня Анны потом долго тягалась с Миллером в судах.
Вот так и закончилась история самой яркой представительницы прекрасного пола петровских времен, оказавшей значительное воздействие на персону царя-реформатора.
При этом своеобразной «монсоманией» был подвержен не один лишь Петр, но и его жена Екатерина I, пожаловавшая брата Анны Виллима. Печальна и судьба дочери Матрены Балк-Монс Натальи Лопухиной, позднее ставшей жертвой репрессий в правление Елизаветы Петровны.
Монсы, эти записные щеголи и сердцееды из Кукуя, не единожды вскружили головы русским самодержцам. Но никто из них не сравнится с Анной — первой настоящей любовью Петра Великого. Их роман стал легендой своего времени и оставил неизгладимый след в отечественной истории.
