— Вы опять были с ней! — злилась Элизабет. А перед сном, чтобы унять душевную боль она сделала глоток опиума. Снова.
В холодной лондонской студии середины XIX века юная женщина лежала неподвижно в ванной, наполненной водой, изображая героиню Шекспира — утопающую Офелию. Вокруг ванны были расставлены масляные лампы, которые должны согревать воду и не дать модели замёрзнуть.
Шли часы. Художник Джон Эверетт Милле увлечённо прорисовывал каждую деталь: опавшие лепестки и складки старинного серебристо вышитого платья на теле девушки.
Она терпеливо позировала, не в силах прервать творческий порыв мастера. Элизабет Сиддал — бледная рыжеволосая муза прерафаэлитов – дрожала от холода, однако продолжала лежать.
Вскоре после этого у девушки началась тяжёлая простуда, переходящая в воспаление лёгких. Викторианская эпоха не прощала таких болезней. Отец Элизабет требовал от Милле оплатить лечение дочери, и художнику пришлось вызвать врача и покрыть расходы.
Врач выписал пациентке лауданум – настойку опиума, типичное лекарство тех лет. Легенда гласит, что именно позирование в образе Офелии подорвало и без того хрупкое здоровье Элизабет.
Элизабет Сиддал родилась 25 июля 1829 года в семье лондонского торговца и с детства жила самой обычной жизнью провинциальной девушки викторианской эпохи. Юная Элизабет работала продавщицей в шляпной мастерской на Кранборн-аллее, и ничто не предвещало ей славы или необычной судьбы. Однако в 1849 году в лавку зашёл молодой художник Уолтер Хауэлл Деверелл.
Он сразу заметил высокую девушку с бледной кожей и густыми медно-рыжими волосами. Девереллу как раз требовалась модель для картины по пьесе Шекспира «Двенадцатая ночь» – он писал героиню Виолу, переодетую пажом, – и Элизабет идеально подошла на эту роль. Так началась её карьера натурщицы.
Пламя её волос и тонкие черты лица сразу покорили круг молодых художников, называвших себя Братством прерафаэлитов. Эти бунтари искали вдохновения в искренней простоте и ярких красках, отвергая чопорность викторианской академии.
Образ Элизабет как нельзя лучше воплотил их идеал женской красоты – хрупкой, одухотворённой и немного загадочной. Она быстро стала востребованной моделью: её черты лица появились на полотнах Уильяма Холмана Ханта и самого Деверелла.
Современники вспоминали, что тогда 20-летняя Сиддал казалась воплощением средневековой мечты: «высокая, грациозная, с лицом редкой одухотворённой красоты, серыми мечтательными глазами и россыпью огненно-рыжих локонов» – такой её описывали вдохновлённые художники. Сиддал была музой, сошедшей с тех самых полотен, которые прерафаэлиты стремились оживить в реальности.
Поздней осенью 1851 года Джон Эверетт Милле пригласил Элизабет позировать для картины «Офелия», желая достоверно изобразить трагический момент из «Гамлета».
Ради правдоподобия Милле решил писать фигуру Офелии с натуры: он наполнил свою студийную ванну водой, украсил её поверхность цветами, а Элизабет, облачённая в старинное платье, должна была часами лежать в воде, изображая утопленницу.
Художник заботливо разместил под ванной несколько ламп, чтоб подогревать воду и уберечь модель от холода. Первое время всё шло хорошо – Сиддал неподвижно покоилась на спине, её распущенные рыжие волосы разметались по воде, глаза были полуприкрыты, словно в предсмертном трансе, а вокруг плавали лютики, маргаритки и фиалки.
Милле увлёкся работой, выверяя каждую деталь, и не сразу заметил, что пламя под ванной погасло. Вода остыла. Элизабет до последнего не шевелилась и ничего не говорила – профессиональная модель знала, как ценны для художника эти минуты вдохновения. Когда Милле опомнился, девушка уже сильно переохладилась.
Последствия не заставили себя ждать: Сиддал тяжело заболела. Современники писали, что у неё была высокая температура и кашель – вероятно, пневмония, которая в ту эпоху зачастую становилась смертным приговором.
К счастью, на этот раз жизнь Элизабет удалось спасти. Её отец, разгневанный случившимся, потребовал от Милле компенсировать затраты на лечение дочери. Художник, испытывая и вину, и финансовые затруднения, согласился оплатить лишь необходимый минимум помощи. Врач прописал больной микстуру лауданума – опиумную настойка, популярное обезболивающее и седативное средство в викторианской медицине.
Сама Сиддал, казалось, повторила судьбу Офелии не только на холсте, но и в действительности. С тех пор болезни станут преследовать Элизабет, а вместе с ними – пристрастие к тому самому лекарству, которое ей дали тогда от боли.
Между тем картина «Офелия» была завершена и показана публике. Полотно произвело эффект: яркие краски, щемящая красота умирающей девушки и почти фотографическая точность деталей восхитили критиков и зрителей. Работа Милле быстро получила признание.
Имя Элизабет Сиддал, хотя официально и не упоминалось, стало известно в художественных кругах – натурщицу с «Офелии» стали ассоциировать с самой картиной. Восторженные статьи называли её внешность эталоном новой красоты, прославленной прерафаэлитами.
В ту пору она уже была не просто моделью, но и самостоятельной художницей и поэтессой. Однако общественная слава Сиддал имела и оборотную сторону: её превозносили прежде всего как музу гениев, нередко забывая о её собственной личности и талантах. За романтическим ореолом утончённой натурщицы всё реже разглядывали реальную женщину – со своими чувствами, стремлениями и болью.
Ещё до «Офелии», Элизабет Сиддал встретила человека, который стал главной любовью всей её жизни – художника и поэта Данте Габриэля Россетти. По одним сведениям, их знакомство произошло около 1850 года через того же Деверелла, в мастерской которого Россетти увидел новую модель.
По другим – Данте Габриэль познакомился с ней в 1852 году, когда посетил студию Милле и был пленён девушкой, позирующей тому для очередного полотна. Как бы то ни было, влюблённость вспыхнула мгновенно и бурно. Россетти было 22, Сиддал – 21 год.
Он сразу же добился расположения Элизабет, и вскоре они стали неразлучны. Молодой художник привёл музу в свой дом на Чэтем-Плейс.
Данте Габриэль объявил, что отныне Элизабет – его эксклюзивная модель, и запретил ей позировать для других художников. С этого момента на всех женских образах, которые Россетти создавал в своих ранних картинах и рисунках, запечатлены знакомые черты лица.
Однако личная жизнь Сиддал и Россетти была далеко не безоблачной. Данте Габриэль прослыл человеком страстным и непостоянным. Хотя он боготворил Элизабет и называл её своей «душой» и «ангелом», на деле он не спешил скрепить их союз узами брака и не отказывал себе во внимании к другим женщинам.
Элизабет болезненно переживала его флирт с моделями и светскими красавицами. Особенно её терзали отношения Россетти с двумя яркими дамами того круга: Фанни Корнфорт – пышнотелой блондинкой, бывшей кокоткой, которая стала натурщицей и близкой подругой Данте, – и Энни Миллер, возлюбленной другого художника, к которой Россетти тоже проявлял недвусмысленный интерес.
Сиддал мучилась ревностью и страхом, что любимый её бросит или променяет на новую музу помоложе.
Тем временем годы шли, а официального предложения руки и сердца всё не поступало. Россетти откладывал свадьбу под разными предлогами. Его семья, мать и сестра, действительно свысока смотрели на партию из простолюдинок, что ранило гордость Элизабет.
Сам Данте Габриэль, возможно, боялся потерять творческий запал или свободу, связывая себя узами брака. К тому же денег у него в те годы не водилось – он зависел от помощи родителей и покровителей. В 1855 году даже Джон Рёскин, видя страдания Сиддал, уговаривал Россетти жениться на ней поскорее.
Элизабет всё чаще болела – сказались и нервные переживания, и последствия той злополучной простуды. Современники подозревали у неё туберкулёз или некое хроническое расстройство желудка, сопровождавшееся потерей аппетита.
Чтобы поправить здоровье, Сиддал несколько лет провела вдали от Лондона: она путешествовала, жила в теплой Ницце и Париже, а также какое-то время в Шеффилде у родственников.
На эти годы пришёлся вынужденный перерыв и в её отношениях с Россетти. Переписка между ними практически прекратилась. Ходили слухи, что помолвка расторгнута. Элизабет впала в глубокую депрессию, утрачивая веру в будущее.
Она всё больше полагалась на капли лауданума, чтобы унять и физическую боль, и душевные терзания. К началу 1860 года здоровье Сиддал резко ухудшилось – говорят, она была близка к смерти. Узнав об этом, встревоженный Россетти примчался к ней.
Страх потерять Элизабет навсегда, наконец, пересилил все сомнения. Данте Габриэль сделал предложение, и 23 мая 1860 года они обвенчались в церкви в Гастингсе. В ту пору Элизабет была столь слаба, что её на руках внесли в церковь – пройти пешком даже несколько минут ей было тяжело. Так спустя десять лет любви и мук Сиддал всё же стала миссис Россетти.
Россетти нежно заботился о жене, называл её не иначе как «Голубка» и «Королева сердец». Они сняли уютный дом, и Элизабет занялась обустройством семейного очага – это было новым и радостным опытом для неё. Вскоре она забеременела, и супруги с нетерпением ждали первенца.
Однако судьба уготовила им новое тяжелое испытание. В мае 1861 года, на восьмом месяце беременности, Элизабет родила мёртвую дочь. Сиддал винила себя в гибели ребёнка, её здоровье вновь ухудшилось. Она ещё сильнее пристрастилась к лаудануму.
Элизабет часто плакала или, наоборот, становилась пугающе отрешённой. Россетти был рядом. Между супругами начались ссоры. Данте, измученный чувством вины и не привыкший к семейной рутине, иногда искал утешение вне дома. Для больной и уязвимой Элизабет это были новые удары ревности и боли.
В начале 1862 года у Элизабет наступила некоторая ремиссия – в письмах отмечали, что она чувствует себя лучше и даже снова беременна. Казалось, появляется надежда на исцеление от апатии. 10 февраля 1862 года Данте Габриэль пригласил жену поужинать вне дома вместе с их другом, поэтом Алджерноном Суинбёрном.
Они втроём весело провели вечер. Вернувшись, Россетти оставил жену отдыхать, а сам отправился читать лекцию в колледже. Когда несколько часов спустя он снова переступил порог дома, его ждало страшное зрелище: Элизабет лежала без сознания, дыхание было еле-еле.
Повсюду ощущался сладковатый запах опиума. Данте охватила паника – он пытался привести жену в чувство, звал врачей. Прибывшие медики сделали промывание желудка, но было слишком поздно.
Элизабет Сиддал скончалась на рассвете 11 февраля 1862 года, в возрасте 32 лет. Официальной причиной смерти указали случайную передозировку – вероятно, она выпила слишком большую дозу, чтобы уснуть и унять душевные муки.
Однако современники сразу заговорили о самоубийстве: слишком уж трагична была её история, и последние месяцы Элизабет пребывала в тяжкой меланхолии. По одной из версий, перед смертью она написала прощальное письмо, в котором просила позаботиться о её младшем брате Генри, и приколола записку к своей ночной рубашке.
Данте Габриэль якобы нашёл эту предсмертную записку и, в отчаянии осознав, что любимая добровольно ушла из жизни, сжёг её, чтобы избежать скандала и позора самоубийства. Дело в том, что самоубийц в то время не отпевали и не хоронили на освящённой земле, а Россетти не мог вынести мысли, что Элизабет лишат христианского упокоения. Её похоронили в могиле семьи Россетти на кладбище Хайгейт в Лондоне.
Для безутешного Данте Габриэля потеря жены стала ударом, от которого он уже никогда не оправился до конца. На похоронах, не владея собой от горя, Россетти совершил странный и знаменитый впоследствии поступок.
Он принес все тетради со своими неопубликованными стихами и положил их в гроб Элизабет, аккуратно разместив рукописи рядом с её рыжими волосами. С рыданием он поклялся навсегда оставить поэзию, похоронив вместе с возлюбленной и своё вдохновение.
Россетти пытался жить дальше: много рисовал, публиковал переводы, окружил себя любимыми моделями. Но воспоминания о Элизабет не отпускали его. Он страдал от ночных кошмаров, стал злоупотреблять алкоголем и снотворным.
Спустя семь лет после смерти Элизабет, художника стали терзать новые муки: ему захотелось вернуть свои погребённые стихи и опубликовать их. Долгое время он противился искушению нарушить покой жены, но в конце концов решился.
В октябре 1869 года, втайне от всех, Россетти нанял людей, чтобы открыть могилу Элизабет Сиддал в тёмное время суток. Говорят, когда гроб открыли, то присутствующие обомлели: тело покойной прекрасно сохранилось, а её роскошные рыжие волосы заполнили всё пространство гроба, будто продолжая расти и после смерти. Легенда о её смерти так и продолжила жить: картина Офелии забрала её жизнь.
Рукописи же извлекли и передали вдовцу. Уже в 1870 году Россетти опубликовал сборник своих стихотворений, спасённых из могилы. Узнав об эксгумации, лондонское общество пришло в ужас: даже близкие друзья назвали поступок Россетти «сумасшествием». Он умер 9 апреля 1883 года в возрасте 53 лет.
