Он был слишком умён для своего времени. В 4 года решал задачи по арифметике, в 5 — осилил Евклидову геометрию. В детстве писал письма Колмогорову и спорил с преподавателями. Его называли «главной математической надеждой СССР». А в 29 лет он умер в одиночестве, истощённый, психически надломленный, почти забытый. Почему Павел Коноплёв — одна из самых трагических фигур советской интеллектуальной истории?
Родился быстро — и жил так же
Паша Коноплёв появился на свет в марте 1971 года, в маленьком и уютном городе Тула, и родился, по словам его мамы, «быстро, не причинив боли». В жизни он тоже всё делал быстро. Говорил, думал, учился, взрослел. И — исчез. Ему было всего 29, когда он умер в московской больнице — по одной из версий, в психиатрической.
С раннего детства он не вписывался в общепринятые рамки. Педиатр упорно твердил, что ребёнок хилый и даже, судя по всему, отстаёт в развитии. Родители-инженеры в такие диазнозы верить не хотели. Они решили его немного испытать и, когда ему было три годика, спросили: «Сколько будет, если к одному яблоку в корзине положить ещё два?» — «Три», — мгновенно ответил мальчик и засмеялся. С тех пор он частенько просил поиграть в «яблочки»: в уме складывал, вычитал, делил и умножал, и ему было очень весело.
В четыре года ему загадали знаменитую задачу про муху и поезд:
«Между пунктами А и Б — 200 километров. Из А в Б вышел поезд со скоростью 50 км/час. Одновременно из пункта Б в А вылетела муха со скоростью 100 км/час. Она долетела до поезда и тут же полетела обратно. Прибыв в пункт Б, она снова полетела навстречу поезду — и так далее, до тех пор, пока поезд прибыл в пункт Б. Сколько километров пролетела муха?»
Паша молча ушёл в соседнюю комнату, а через пять минут вернулся с ответом: «Четыреста километров». Абсолютно верным ответом.
142 балла IQ, логарифмы и дворовые игры
Когда ему было шесть лет, мама принесла домой логарифмическую линейку. Объяснила, что это такое. А уже через пару дней сын нарисовал на клетчатой бумаге график логарифмической функции и стал вычислять логарифмы в уме. Тогда же он прошёл тест на IQ — результат: 142 (подчеркиваю, это было в 6 лет!). Для сравнения: у президента США Рейгана было 105, а у знаменитого шахматиста Каспарова — 190.
Но Паша был не просто вундеркиндом, он был все ещё и обычным маленьким мальчиком. Он гонял мяч во дворе, был лучшим вратарём, обожал вырезать кораблики из дерева и устраивать морские сражения с друзьями. Его мама вспоминала:
«Мой ребёнок — самый умный!» — говорили мамы на площадке. — «А мой — самый красивый!» А она же отвечала на это: «А мой — самый смешной».
Письма Деду Морозу и чайник для космоса
Паша рано начал задавать сложные, философские вопросы. В письме Деду Морозу (в которого, кстати, искренне верил) Павлик спрашивал: «Если выйти из Москвы и идти на северо-восток, где вы окажетесь?». Правильный ответ — на Северном полюсе. Паша знал ответ и ждал, что же ответит зимний волшебник.
Когда он узнал, что в невесомости нельзя вскипятить воду, он нарисовал проект «космического чайника», а заодно и «космического молотка». Он рисовал чертежи своих игрушек, писал рассказы, сочинял музыку и стихи, рисовал карты вымышленных стран.
Сам Колмогоров, протестировав ребенка, пожал ему руку. Великий математик велел: «Побольше катайся на лыжах!» Но взять в свою школу, увы, не смог — Паша был ещё слишком мал. Тогда его отвели во Дворец пионеров на кружок астрономии, а через пару месяцев его направили в лабораторию профессора Павла Холопова.
В девять лет Паша начал работать в Астрономическом институте имени Штернберга. Он обрабатывал фотопластины с данными переменных звёзд в созвездии Змееносца — V1076 и V1077. Это была настоящая, многолетняя, кропотливая работа. Он закончил её в 10 лет, а когда ему было 11, была опубликована первая статья Паши в журнале Академии наук.
Он стал самым юным автором научной публикации в стране.
«Быть, а не казаться»
Он рано начал замечать фальшь. Не переносил притворства, позы, показного ума. Когда взрослые восхищались им из вежливости, он злился. «Я не хочу казаться гением. Я хочу быть». В свои десять он уже осознавал, что в обществе его воспринимают как некую диковинку, а не как такого же человека, как и все вокруг.
Мать вспоминала: он, несмотря на все свои яркие таланты, никогда не зазнавался. Когда кто-либо из его одноклассников добивался в чем-либо успеха, Паша обычно говорил: «Я рад, что с ним это случилось. Это развивает». Он умел от всего сердца радоваться за других и печалиться за себя, не жалуясь. Он осознавал, что не полностью вписывается в окружение — и учился жить в этом несовпадении. Слишком взрослый для детей, слишком инфантильный для взрослых.
Ему было одиннадцать, когда он поступил в школу-интернат №18 при МГУ. Его вёл знаменитый математик Израиль Моисеевич Гельфанд. Они вместе писали статьи, беседовали о смысле чисел, обсуждали «метафизику движения». Гельфанд называл его «маленьким другом». И очень беспокоился: Паша был раним и застенчив, он часто болел, а главное — слишком остро воспринимал мир.
«Я устал быть Пашей Коноплёвым»
Когда Паша влюблялся, он тоже делал это от всего сердца. Он любил учёбу, музыку, а иногда – девушек. Девушки, правда, обычно не отвечали ему взаимностью – с ним общались только чтобы получить помощь с домашним заданием или на контрольной. Настоящих друзей у юного гения по существу не было.
В одном из писем он написал: «Я устал быть Пашей Коноплёвым». Это не была фраза избалованного подростка. Это был тихий крик, ведь его имя давно перестало быть именем — оно стало символом, оберткой, ярлыком. А он хотел быть просто человеком. Со своими страхами, сомнениями, любовью и тишиной.
Он остро переживал распад страны. В 90-е годы отошёл от науки. Был принят в МГУ, закончил мехмат, писал философские статьи, изучал Каббалу, учил арабский, писал стихи, занимался политикой, играл на фортепиано. В 1995 году его избрали депутатом Государственной думы.
Он был одним из самых молодых депутатов в истории России. Он мечтал о честном государстве, о том, чтобы спасти образование, поддерживать науку, вернуть детям смысл. Он говорил: «Мы живём в стране, где перестали понимать ценность мышления. А я хочу, чтобы думать снова стало модно».
Письмо матери: «Я не болен. Я просто другой»
Постепенно мать начала замечать у Паши признаки развивающихся психических отклонений. Павел Коноплёв много раз оказывался на грани срыва. Он страдал бессонницей, разговаривал ночами сам с собой, становился всё более отрешённым. Его мир трещал по швам. Где-то в 1997-м он писал матери: «Я не болен. Я просто другой. Но если меня будут лечить от моей инаковости, я исчезну».
И он исчез — в 2000 году. По одной из версий, его положили в психиатрическую больницу — в тяжёлом состоянии, с депрессией и паранойей. Через несколько дней его не стало. Ему было 29. Смерть гения осталась нераскрытой: кто-то говорит о суициде, кто-то — о врачебной ошибке. Истина утонула в документах, как когда-то — его космические расчёты.
Потерянный, не забытый
Сегодня о нём знают лишь немногие. В поисковиках — пара десятков ссылок, редкие упоминания в блогах, скан пары тройки фотографий в онлайн-изданиях. В его честь названа физико-математическая конференция для школьников, есть мемориальный сайт, созданный друзьями. В остальном — тишина.
Почему так? Потому что Паша Коноплёв не вписывался. Его внутренний ритм шёл вразрез с эпохой и с общесвом. Он не умел быть таким «как надо» – он умел только быть собой.
А быть собой — иногда смертельно опасно.
Один из его друзей писал:
«Когда я думаю о Паше, я всегда представляю себе свет. Нечеловечески яркий, белый свет — как будто от него за километр шло это излучение. Он не был святым. Он был просто человек, которого мир не смог удержать».
