Будем честны, обожал Александр Сергеевич женщин! Душа его так и трепетала при виде новой красавицы, и неважно ему, княжна то была или девица дворовая, красоту он уважал и ценил.
Знаменитый «донжуанский список» поэта насчитывал тридцать четыре имени, но в нашем рассказе речь пойдет не о том. Более всего интересна нам сейчас четвертая строчка снизу во втором столбце, где рукой Александра Сергеевича было написано «Ольга».
Но в качестве первой иллюстрации нашего рассказа хочу привести не его, а фрагмент из деревенской жизни поэта для создания настроения. А сам же список я приведу немного ниже…
– Скучно мне, няня, скучно! Все разъехались кто куда, кто в Петербург, кто в Москву, и теперь тоскливо мне в Михайловском! Сил моих нет, няня!
Пушкин не кривил душой перед няней своей Ариной Родионовной, он и в самом деле заскучал. Осень в Михайловском только порой была великолепна, но в другую пору могла загнать и в тоску глубокую. Но отправиться следом за родственниками своими в столицу поэт не мог, запрет над ним висел.
Сейчас причина того совсем смешной показалась бы, написал он в письме одном, что стал интерес проявлять к «учениям атеистическим», но то письмо было прочитано в полиции, и заработал Пушкин за эту крамолу увольнение с Одесской службы и ссылку в имение матушки в Михайловское по воле государя-императора Александра.
Под надзор духовенства и власти местной.
И что делать человеку прикажете?
Сел да приехал! И выгода своя в этой беде нашлась, вся родня нынче в Михайловском собралась, тут они и свиделись. А что касается «власти местной», то представлял ее здесь батюшка его, Сергей Львович, и с сыном у них состоялся серьезный разговор. Повздорили даже.
– Безбожием запятнать себя хочешь?! – возмущался батюшка. – В Господа нашего православного верить отказываешься?! Да басурманин последний и тот верует в кого-то, а ты себя выше всех ставить удумал?!
Трудно было спорить с отцом, и не принято было в те времена. Да и сам он не знал толком, во что следует верить, а во что нет, просто одолевали его иногда такие вопросы, от которых голова шла кругом, и ответы на которые ждать было не откуда.
– В общем, сидеть будешь в Михайловским, покуда государь милость не проявит, – закончил ссору батюшка. – Ежели скажет десять лет сидеть, просидишь и десять!
Пушкин и сам это знал. И не нравилось ему это, но не спорить же с императором!
Остаток лета и начало осени семья провела вместе, а как пришли первые холода, так и разъехались все, остались при Александре Сергеевиче лишь няня да слуга Никита.
– Коль уж скучно тебе, – сказала воспитаннику няня, – так зайди в соседнюю комнату, там девки на пяльцах шьют и песни поют. Полюбуйся да послушай, может, что и почерпнешь для поэзий своих…
Вздохнул Пушкин, но няне подчинился, прошел в соседнюю комнату послушать, как девки деревенские поют. А пели они так, что звенело все вокруг, и в душе что-то екало, но не того надобно было сейчас поэту, не того! А чего именно, он и сам пока не знал.
На двор захотелось, воздуха свежего вдохнуть полной грудью.
Вышел он сени и наткнулся сразу на девушку-поломойку, завязав юбки промеж ног и поддернув рукава, возила она тряпкой по полу у самых дверей. Заслышав за спиной шаги, она поспешно обернулась, да так и ткнулась в Александра грудью своей. Мокрая тряпка от неожиданности шмякнулась на пол.
– Извини, барин! – испугалась девушка. – Неловкая я совсем!
Ей было лет восемнадцать, лицо у нее было тонкое, совсем не деревенское. На кончике носа висела капелька пота, и Пушкин со смехом ее смахнул.
– Ты чья такая, черноглазая? – спросил он.
– Калашниковых дочь, Ольгой меня кличут, – испуганно отозвалась девушка. – Матушка ваша, Надежда Осиповна, Ольшей меня зовет…
Пахло от нее травой, водой колодезной и почему-то свежим хлебом. И еще чем-то таким чистым веяло от нее, что не хотелось с ней расставаться.
– Батюшка твой, случаем, не Михайло Иванович будет, управляющий здешний?
– Точно так, барин…
– Да что ты заладила «барин» да «барин»! Александр я! Саша!
– Я знаю… Саша…
Но взгляда при этом в пол стыдливо не опустила, а глянула пронзительно прямо в глаза, словно светом озарила. И от взгляда этого что-то заломило у поэта в груди, даже дыхание сбилось, и не нашлось у него больше, что сказать девушке. Вышел он на крыльцо полупьяный и с жадностью вдохнул студеный воздух…
С этого вечера не мог он больше думать ни о чем, кроме как о девушке этой, Ольге Калашниковой, собственной крепостной.
Я прекрасно могу понять Александра Сергеевича. Когда тебе всего двадцать пять лет, ты полон сил, планов, амбиций и состоишь в полной уверенности, что весь мир находится у твоих ног, то стремишься ты черпать из жизни полными пригоршнями, брать от нее все, до чего можешь дотянуться.
Была ли связь гения и крепостной девушки каким-то серьезным проявлением чувств? Разумеется, нет! Прекрасно понимал Александр Сергеевич, что ничего серьезного из этого выйти не может. Но слишком сильно было в нем чувство прекрасного, ровно как и желание этой красотой обладать, быть к ней причастным.
Да и стечение обстоятельств сделали свое дело.
Вся родня Пушкина разъехалась по своим делам, а Михайло Иванович, отец Ольгин, как раз в это время отправился в Болдино принимать на себя управление хозяйством.
А когда молодой мужчина (поэт, к тому же!) и красивая девушка (которая находится в сильной зависимости от него) остаются без присмотра, то ожидать, что не случится между ними любовной связи, верх наивности. Тем более, если оба они начинают к этому всем сердцем стремиться.
А Пушкин и Ольга, несомненно, стремились. И роман вспыхнул, и не угасал почти полтора года, пока не сообщила Ольга Сашеньке своему, что находится в «интересном» положении.
Я подозреваю, что интерес у Пушкина к деревенской девушке к тому времени уже начал остывать. Ведь недаром его знаменитое «Я помню чудное мгновенье», посвященное Анне Керн, вышло из-под его пера именно в этот период, и проживала она как раз в соседнем селе. А Пушкин неоднократно наносил ей визиты!
И известие о том, что Ольга ждет от него ребенка, было для Пушкина, как снег на голову. Неожиданно и весьма-весьма некстати…
Сначала поэт даже впал в некоторую панику, возобладало в нем малодушное желание скрыть все от всех! И написал он письмо другу своему князю Вяземскому с просьбой пристроить беременную девушку в одно из своих поместий.
Князь оказался благоразумным и порядочным человеком, Пушкину в его просьбе отказал и рекомендовал взять на себя ответственность и поговорить с отцом девушки начистоту.
Так пришлось и поступить в итоге. Семья Калашниковы к тому моменту уже окончательно перебралась в Болдино, и Ольга, которую там пока никто не знал, была отправлена туда же. И там же на свет появился мальчик Павел.
Разумеется, об официальном признании сына и речи быть не могло (и не стоит рассматривать и оценивать эту историю с точки зрения современных представлений и понятий), но Пушкин взял на себя обязательство позаботиться о том, чтобы Ольга и его сын ни в чем не знали нужды.
И тут я должна добавить, что ребенок не прожил долго, было ему чуть больше двух месяцев от роду, когда он умер.
Четыре года пролетели, как один день. И Михайловская ссылка давно закончилась, и имя поэта гремело уже по всей России, и даже намечалась его свадьба с Натальей Гончаровой.
Однажды осенью Пушкин нанес визит в Болдино, но надо же такому случиться, что как раз в это время в тех местах прокатилась эпидемия холеры, и выехать из села вскорости не представлялось возможным.
Пришлось Пушкину здесь задержаться. И, думаю, это было весьма кстати, потому что надлежало ему еще решить пару дел, до которых руки у него до сей поры не доходили, и неизвестно, дошли бы когда вообще.
А пора было Александру Сергеевичу позаботиться о девушке, судьбу которой ему довелось разрушить.
Уж не знаю, хватило ли поэту смелости встретиться с Ольгой лично, или же он действовал через ее отца (что наиболее вероятно). Тем не менее, он написал ей «домовую отпускную на волю» и даже присмотрел жениха, титулярного советника Ключарева. Хоть и небогат он был, но все же дворянин, очень выгодная партия для бывшей крепостной!
И на этом Александр Сергеевич поставил точку в своих отношениях с Ольгой Калашниковой. Жалел ли поэт о своей связи с крепостной девицей? Вряд ли! Проблемы, которые вызвала эта связь, он решал мимоходом, и в большей мере это был лишь финансовый вопрос.
Что касательно самой «госпожи Ключаревой», в которую превратилась наша крепостная красавица, то рассказывать о ней я большого желания не имею. Общение с гением, пусть и тесное, не способно поставить тебя на одну с ним ступеньку, если ты изначально пустой человек.
Поговаривают, что возомнила она себя «большой барыней», как та старуха из «Сказки о рыбаке и рыбке», чем изрядно разочаровала Александра Сергеевича. Муж ее сильно пил и в итоге разорился, Ольга же просила Пушкина дать ей денег на покупку крепостных, и поэт не смог ей отказать, хотя для этого ему и самому пришлось занимать денег.
За три года до событий у Черной речки Пушкин неохотно сделал брата Ольгиного, Василия Калашникова, управляющим своим имением в Михайловском, и, мне кажется, что здесь снова не обошлось без Ольгиного вмешательства.
Должно быть, чувствовал поэт за собой вину, потому и позволял девице пользоваться собой, хотя и все прекрасно понимал. Но после этих событий о ней уже мало что известно.
