Выводя пером «не показывай никому, ведь каждое слово в ней-правда», поэт знал – эпиграмма обязательно достигнет истинного адресата, ветреной и кокетливой красавицы, позволившей себе нанести ему обиду.
Оттого и отправил ее не только брату, но и другу Вяземскому, чтобы уж точно Аглая Антоновна почувствовала себя уязвленно и испытала те же муки, что он сам.
Тридцатилетняя Аглая Давыдова, в чьих жилах текла кровь старинных французский аристократов, переняла ту простоту, с которой ее предки заводили романы и интрижки. В семнадцать лет Агнес-Анжелика-Луи-Мари де Грамон стала супругой полковника Александра Давыдова, дослужившегося до звания генерал-майора.
Родив супругу четырех детей, хорошенькая и кокетливая молодая женщина как в омут бросилась получать от жизни все удовольствия. Поселившись в Каменке в Киевской губернии, она стала магнитом для местного общества.
В доме Давыдовых собирались представители Южного общества: «От главнокомандующих до корнетов все жило и ликовало в Каменке, но — главное — умирало у ног прелестной Аглаи».
Среди поклонников ветренецы был и родной брат ее супруга, Денис Давыдов, и поэта Александр Сергеевич Пушкин, пребывавший в то время в ссылке. Зло отзывался он о супруге Аглаи Антоновны: «сластолюбив, трус, хвастлив, не глуп, забавен, без всяких правил, слезлив, и толст».
*
А вот хозяйка дома привлекала его гораздо более и вдохновляла своей простотой обращения, прелестной белизной и, что греха таить, доступностью. Мог ли ожидать молодой поэт, что очень скоро будет отвергнут. Страстная Аглая Антоновна не терпела скуки:
Сначала были мы друзья,
Но скука, случай муж ревнивый…
Безумным притворился я,
И притворились вы стыдливой,
Мы поклялись… потом… увы!
Потом забыли клятву нашу;
Себе гусара взяли вы,
А я наперсницу Наташу.
Так едко и цинично описывал поэт свой краткий роман с Давыдовой. Однако ревность и обида сжигали его, оттого однажды вышла пренекрасивая сцена.
Желая вызвать ревность Аглаи Антоновны, Пушкин стал ухаживать за ее двенадцатилетней дочерью, столько же очаровательной как мать, но тихой и скромной девицей, бледневшей от его взглядов и шуток.
Заметив однажды, что девушка чувствует себя очень неловко под пристальным взглядом поэта и вот вот готова заплакать, декабрист Якушин, еще один завсегдатай дома Демидовых, попросил Пушкина прекратить это.
«Я хочу наказать кокетку, — отвечал ему Александр Пушкин, — прежде она со мной любезничала, а теперь прикидывается жестокой и не хочет взглянуть на меня».
Полный разрыв был неменуем. Тогда то и отправил Александр Сергеевич своим друзьям злую эпиграмму:
Иной имел мою Аглаю
За свой мундир и черный ус,
Другой за деньги — понимаю,
Другой за то, что был француз,
Клеон — умом ее стращая,
Дамис — за то, что нежно пел. …
Приписав, чтобы не показывали ее никому, ведь каждое слово в ней – правда. Правда сия достигла ушей Аглаи Антоновны, оскорбив ее донельзя.
«Я заметил, что жена Давыдова в это время не очень благоволила к Александру Сергеевичу, и ей, видимо, было неприятно, когда муж ее с большим участием о нем расспрашивал.
Я слышал уже неоднократно прежде о ласках Пушкину, оказанных в Каменке, и слышал от него восторженные похвалы о находившемся там семейном обществе, упоминалось и об Аглае. Потом уже узнал я, что между ней и Пушкиным вышла какая-то размолвка, и последний наградил ее стишками!», — вспоминал Иван Петрович Липранди.
Можно только представить, как оскорблена была кокетливая француженка, и как в очередной раз убедилась, что русским кавалерам не хватает тонкости и галантности. Досталось и Александру Давыдову, в «Евгении Онегине» Пушкин наградил его званием «рогоносца величавого».
Очень скоро брак Давыдовых разладился, и Аглая Антоновна вместе с дочерями покинула Россию. После смерти мужа – генерала русской армии, она повторно вышла замуж за генерала французского. А вот дочь ее Адель, так терявшаяся от ухаживаний поэта, ушла в монастырь.
