Чудодей… Так назвала его одна дама. «Помилуйте! На что это похоже? Мужик — косая сажень в плечах, бородища — как у есаула, румянца — на целый хоровод деревенских девок. А не разберешь — ломается или бредит взаправду? Чудодей какой-то!..»
Максимилиан Волошин был ни на кого не похож. А уж что он вытворял! Как-то решил приколоться и послал в редакцию малоизвестные стихи Пушкина, заверив что автор их — «аптекарь Сиволапов».
Одной подруге, желающей отравиться послал английскую соль, нормальное такое слабительное, и всю дурь у барышни как рукой сняло. А во Франции, на улице Сэн, уверял антиквара, что нашел один из тридцати серебреников…
Максимилиан Волошин утверждал: «Поэт должен быть нелеп!», а первая задача поэта — «выдумать себя».
История эта началась так… Максимилиан на вечере в «Башне» у Вячеслава Иванова познакомился с молодой поэтессой Елизаветой Дмитриевой. Девушка не отличалась особой красотой, но была мила и очень притягательна.
Немецкий поэт Иоганнес фон Гюнтер, живший в Петербурге, давал барышне такую характеристику: «Она была скорее маленькая, довольно полная, но грациозная и хорошо сложена. Рот был слишком велик, зубы выступали вперед, но губы красивые. Не была хороша… Но флюиды, исходившие от нее, сегодня, вероятно назвали бы «ceкcoм»…
Не очень лестно — некрасива, но сексуальна, и вдобавок девушка имела физический недостаток — хромоту. В детстве Елизавета заболела костным туберкулезом (от этого недуга скончался ее отец) и почти восемь лет провела в постели. Над ней издевались соседские дети и собственные брат и сестра:
— Раз ты хромая, у тебя и игрушки должны быть хромые!
Дети, смеясь, отламывали ноги у кукол Елизаветы.
Физический недостаток не помешал Дмитриевой с золотой медалью окончить Василеостровскую гимназию, а в 1908 году — Императорский женский педагогический институт по двум специальностям: средневековая история и французская средневековая литература. С тринадцати лет Елизавета писала стихи — романтические, полные роковых страстей.
Девушка работала учительницей истории в Петровской женской гимназии и прославилась тем, что на открытом уроке на вопрос попечителя учебного округа: «Скажите, дети, кто из русских царей вам больше всего нравится?» ее ученицы дружно ответили: «Гришка Отрепьев!»
Лиля, как называли Дмитриеву близкие жила с матерью и старшим братом на Васильевском острове. С братом у нее были странные отношения. Валериан, будучи на семь лет старше Елизаветы, в детстве заставлял ее попрошайничать. Полученную милостыню Елизавета приносила ему, а он выбрасывал подаяние. Совесть не позволяла ему, дворянину, пользоваться этими деньгами.
Любимым развлечением брата и сестры был смотреть на огонь и кидать туда любимые игрушки, глядя как пламя пожирает их. Когда игрушки были сожжены, они бросили в печь домашнего любимца — щенка, которого, к счастью, спасла из огня мать. Жизнь этой девушки была страшной: в тринадцать лет ее соблазнил любовник матери.
Лиля вращалась в богемных кругах, печатала переводы из испанской поэзии в журналах. На выставке Волошин познакомил с ней Николая Гумилева. Ей было тогда 22 года. После вернисажа все трое отправились в модный ресторан «Вена» на Малой Морской — излюбленное место встречи поэтов, писателей и художников.
С этого момента Волошин оказался в любовном треугольнике, но кто кого тут любил, понять трудно. Гумилев в ресторане пустился в рассказы о своем путешествии по Африке. Лиля слушала-слушала, а потом вдруг сказала:
— Я считаю, что не надо убивать крокодилов.
Гумилев шепнул Волошину:
— Она всегда так говорит?
— Да, всегда.
«Эта глупая фраза повернула ко мне Гумилева, — писала Дмитриева. — Он поехал меня провожать, и мы оба с беспощадной ясностью поняли, что это… «встреча», и не нам ей противиться…»
Между ними начался роман. Дмитриева в своих воспоминаниях писала, что Гумилев делал ей предложение, но она отказала — ей хотелось мучить его. «Он ревновал, ломал мне пальцы, а потом плакал и целовал мне край платья…»
При этом у нее имелся жених, инженер-гидролог Всеволод Николаевич Васильев, кроткий, некрасивый, нежно и преданно любящий Лилю молодой человек.
Гумилев увез Лилю в Коктебель, в дом к Максимилиану Волошину. И там Лиля поняла: самой большой любовью в ее жизни является Макс. Когда между Волошиным и Дмитриевой произошло объяснение, она с легкостью бросила Гумилева. И, как она писала с Максом в Коктебеле — «до сентября жила лучшие дни жизни». Она посвящает Волошину стихотворение:
Ты помнишь высокое небо из звезд?
Ты помнишь, ты знаешь откуда, —
Ты помнишь, как мы прочитали средь звезд
Закон нашей встречи, как чудо? (1908)
В этом момент возникла самая известная и таинственная литературная мистификация — Черубина де Габриак. Во всех отзывах об истории Черубины Волошин указывает, что главной причиной мистификации было отклонение редакцией стихов Дмитриевой.
На литературном небосклоне Петербурга взошла новая звезда — молодая поэтесса-аристократка, красавица, которую никто не видел в глаза, Черубина де Габриак — женщина «пленительной внешности» с «загадочной и печальной участью». На имя главного редактора «Аполлона» Сергея Маковского пришли стихи от некой дамы, подписанные буквой «Ч».
В конце письма незнакомка сообщала, что ей восемнадцать лет, у нее деспот-отец, французский поданный, а мать — русская, и что она воспитывается в католическом монастыре в Толедо. Практически все поэты влюбились в этот образ. Ей посылали корзины роз, художник Сомов предлагал рисовать ее портрет…
Прекрасными романтическими стихами Черубины зачитывались все любители поэзии. Маковский часто беседовал с ней по телефону и тоже заочно влюбился в незнакомку, прежде всего в ее голос — более пленительного и обвораживающего он не слышал. «Молодая, очень красивая женщина пишет. Интересно знать, что думает такая красивая головка!»
Успех Черубины оказался головокружительным — и тем громче был последовавший за ним скандал. Литературный Критик Виктор Буренин желчно обозвал Черубину «Акулиной де Писаньяк». Особенно усердствовала в «унижении» испанки сама Лиля, поэтесса Елизавета Дмитриева:
— Боже, она наверное настолько безобразна, что никогда не покажется своим почитателям!
Мы знаем, что придумал эту мистификацию Максимилиан Волошин. Имя взял из романа американского писателя Брет Гарта, а фамилию — Габриак, от названия морского черта.
Лиля выдала себя сама: успех ее второго «я» истощил хрупкие нервы поэтессы. В результате сделала то, чего боялась больше всего: открыла тайну поэту Иоганнесу фон Гюнтеру, вместе с которым занималась оккультизмом. Он рассказал секрет Михаилу Кузмину, а тот Маковскому и скоро об этом стало известно всем.
«Когда, перед ее домом, я помогал ей сойти с извозчика и хотел попрощаться, она вдруг сказала, что хотела бы немного пройтись. Ничего не оставалось, как согласиться, и мы пошли, куда глаза глядят. Получилась довольно долгая прогулка.
Она рассказала, что летом у Макса познакомилась с Гумилевым. Я насторожился. У нее, значит, было что-то и с Гумилевым, — любвеобильная особа! У меня мелькнула мысль: «А, и теперь вы преследуете своим сарказмом Черубину де Габриак, потому что ваши друзья, Макс и Гумилев, влюбились в эту испанку?»
Она остановилась. Я с удивлением заметил, что она тяжело дышит. «Сказать вам?» Я молчал. Она схватила меня за руку. «Обещаете, что никому не скажете?» — спросила она, запинаясь. Помолчав, она, дрожа от возбуждения, снова сказала: «Я скажу вам, но вы должны об этом молчать. Обещаете?» — и опять замолчала.
Потом подняла голову. «Я должна вам рассказать… Вы единственный, кому я это говорю…» Она отступила на шаг, решительно подняла голову и почти выдавила: «Я — Черубина де Габриак!» Отпустила мою руку, посмотрела внимательно и повторила, теперь тихо и почти нежно: «Я — Черубина де Габриак»,
Безразлично-любезная улыбка на моем лице застыла. Что она сказала? Что она — Черубина де Габриак, в которую влюблены все русские поэты? Она лжет, чтобы придать себе значительности! «Вы не верите? А если докажу?» Я холодно улыбнулся.
«Вы же знаете, что Черубина каждый день звонит в редакцию и говорит с Сергеем Константиновичем. Завтра я позвоню и спрошу о вас…», — из книги Иоганнеса фон Гюнтера «Под восточным ветром».
На следующий день Гюнтер убедился что Лиля и Черубина — один человек. Маковский долго не мог поверить, что его разыграли. Но все же 11 ноября 1909 года сделал звонок по телефону, на который ответил тот самый голос «католички». Они условились о встрече, которая состоялась 16 ноября и крайне разочаровала Маковского. Он описал ее так:
«Дверь медленно, как мне показалось, очень медленно растворилась, и в комнату вошла, сильно прихрамывая, невысокая, довольно полная темноволосая женщина с крупной головой, вздутым чрезмерно лбом и каким-то поистине страшным ртом, из которого высовывались клыкообразные зубы.
Она была на редкость некрасива. Или это представилось мне так, по сравнению с тем образом красоты, что я выносил за эти месяцы? Стало почти страшно. Сон чудесный канул вдруг в вечность, вступала в свои права неумолимая, чудовищная, стыдная действительность. И сделалось до слез противно и вместе с тем жаль было до слез ее, Черубину…»
Иоганнес Гюнтер потом подстроил встречу Дмитриевой и Гумилева на квартире Лилиной подруги. Там произошла некрасивая сцена.
Гумилев, когда-то звавший Лилю замуж, унизил ее при гостях:
— Вы были моей любовницей! На таких, как вы, не женятся. Как женщина вы гораздо интереснее, чем как поэтесса. По крайней мере в некоторые моменты…
Гюнтер рассказал об этом Волошину. На следующий день в Мариинском театре Максимилиан увидел Гумилева. «Мирный увалень» стремительно подошел к нему и отвесил звонкую пощечину. Гумилев побледнел и одними губами прошелестел:
— Ты мне за это ответишь!
В этот момент Шаляпин на сцене запел арию «Заклинание цветов». Гумилев рванулся с кулаками на Волошина, но их тут же разняли.
Это событие стало поводом для самой известной дуэли Серебряного века. Где в Петербурге стреляться? Конечно же, на Черной речке. На том же месте, где 72 годами ранее в смертельном поединке сошлись Александр Пушкин и Жорж Дантес, стреляли друг в друга двадцатитрехлетний Николай Гумилев и тридцатидвухлетний Максимилиан Волошин.
Стрелялись с пятнадцати шагов. Два крупнейших русских поэта Серебряного века могли быть убиты на дуэли за честь женщины.
Поэты остались живы: у Волошина дважды подряд произошла осечка, а Гумилев промахнулся или специально выстрелил вверх. На этом все закончилось. Секундант Гумилева поэт Кузмин от страха прятал лицо за доверенным ему хирургическим ящиком и не видел, как Волошин поднимает дуэльный пистолет. Пострадал только Кузмин, упавший на свой ящик и больно ударившийся.
Последствия это дуэли удивительны. Сторонники Волошина назвали его «рыцарем без страха и упрека», но большинство отвернулось. Гумилев рассказал о дуэли Анне Ахматовой и… тут же получил согласие на брак, хотя она ему прежде отказывала четыре (!) раза.
Волошин же, после этих событий предложил руку и сердце Дмитриевой. И получил отказ. Мораль проста: не раздувай угольков чужого честолюбия. Еще в Коктебеле Макс сказал Лиле, что ее поэтическое будущее безнадежно: Золушка не может писать стихи, достойные королевы. А потом прибавил:
— Но это можно поправить. Придумаем загадочную поэтессу с именем, например, Черубина.
Так вот, Лиля отомстила Волошину. Она написала ему:
«Я никогда не вернусь к тебе женой, я не люблю тебя…»
А потом сделала приписку: «Это мое последнее письмо, от тебя больше не надо ни слова. Ты дал мне много-много радости. Дай ее еще кому-нибудь…»
В мирах любви — неверные кометы, —
Закрыт нам путь проверенных орбит!
Явь наших снов земля не истребит, —
Полночных солнц к себе нас манят светы.
Ах, не крещен в глубоких водах Леты
Наш горький дух, и память нас томит.
В нас тлеет боль всежизненных обид —
Изгнанники, скитальцы и поэты!
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп,
Тому, кто жив и брошен в темный склеп,
Кому земля — священный край изгнанья,
Кто видит сны и помнит имена, —
Тому в любви не радость встреч дана,
А темные восторги расставанья!
(Максимилиан Волошин)
Весной 1911 года Дмитриева вышла замуж за Всеволода Николаевича Васильева, сменила фамилию и уехала из Петербурга. Волошин ей все простит и будет ей писать письма, пока будет жив.
24 апреля 1927 года Лилю арестуют и предъявят обвинение по статье 58 § 11: «активная борьба с рабочим классом при царском правительстве и при белых».
Лиля умрет от рака печени в 41 год в Средней Азии, где будет находиться в ссылке. Это произойдет в 1928 году. На столе после ее смерти найдут незаконченное стихотворение:
Нет вещи на земле прекрасней, чем я.
Ведь красота сама — Господь влюблен в меня…
Самовлюбленнось, раздутая в полненькой хромоножке Волошиным, из уголька превратилось в пламя, поднявшееся до небес… Макс Волошин переживет ее на четыре года.
