Один из самых ярких персонажей тетралогии Н.М.Соротокиной – Василий Фёдорович Лядащев. К сожалению, снова приходится говорить о том, что в первом фильме его образ раскрыт не до конца, а из дальнейшего развития событий этот герой попросту удалён.
Появляется в романе он примерно при тех же обстоятельствах, что и в кино (с учётом некоторых вполне объяснимых сокращений): Белов, зайдя в трактир, становится «невольным свидетелем надвигающейся ссоры».
«Их было четверо: трое офицеров и франт в цивильном платье и жёлтом, как осенний клен, парике. И беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что не на дружескую пирушку собрались эти господа». Именно этого «франта», то есть Лядащева, и укоряет поручик Ягупов (в романе он играет более заметную роль, чем в фильме).
Правда, в книге он переживает не за «Ваньку Лопухина», а за сестру («Надька под стражей сидит»), что делает его образ, как мне кажется, ещё более близким и понятным и нам, и самому Лядащеву, который потом Саше объяснит:
«У Ягупова сестра в крепости сидит. Она замужем за поручиком Ржевским. Сам-то он лишнего не болтал, но был, на свою беду, в тот вечер в доме у Берглера, этого вздорного мальчишку Лопухина слышал и не донёс куда следует».
Так же, как и в фильме, после потасовки и происходит знакомство героев, и появляется рекомендательное письмо к Василию Фёдоровичу (только с точным указанием, от кого оно). И так же Лядащев в доме графа Путятина, куда с другим письмом придёт Белов, спасёт Сашу от ареста.
И вообще роль Лядащева в деле с бумагами в фильме отражена достаточно полно, а вот внутренний мир этого человека для нас останется тайной.
Что же рассказывает о Василии Фёдоровиче автор? Мы видим представителя знатного, но обедневшего рода («Хочу тебе паки напамятствовать, что бедны мы с тобой, и от всего прежнего фасону остался только титул да герб, мышами порченный», — напишет ему дядюшка – тот самый, что и рекомендательное письмо Белову дал. Сам он вспомнит:
«Меня дядя воспитывал — страшный скопидом. В людской было светлее, чем в барских покоях»).
Вероятно, именно поэтому Лядащев несёт свою службу в далеко не комфортных условиях («служебный кабинетишко — тень в клетку от решётки на окне, скрипучую дверь, колченогий стол, который при самом деликатном прикосновении начинал трястись, как эпилептик»),
где ему приходится разбирать «никчёмные бумажки», вроде челобитной на «еретика Феофилакта, диакона церкви Тихона Чудотворца, что у Арбатских ворот», или доносов «архимандрита Каменного вологодского монастыря на местного воеводу», а воеводы на архимандрита.
Его размышления («Тухлые бумажки-то… Потому мне их и подсунули. А потом нарекания — Лядащев работать не умеет!») показывают невысокое положение по службе.
Его квартира явно оставляет желать лучшего: «Стены, мебель, сама одежда пропитались едким, неистребимым запахом плесени. Потолок пробороздился ещё одной трещиной, и достаточно самого малого дождя, чтобы она начала сочиться влагой. Скоро сентябрь… И опять тазы и вёдра на полу, и звонкая капель, и звук падающей штукатурки».
Комическая, но выразительная деталь: когда Белов придёт к нему за сведениями о Бергере, ещё не протрезвевший Лядащев уйдёт умываться, заставив того думать, что «тянет время, решая для себя, насколько можно быть откровенным с пятидневным знакомым».
А на самом деле он просто «с ненавистью рассматривает полотенце: «Как этой гадостью можно лицо вытирать? Хозяин Штос — сквалыга и сволочь! Это не полотенце, это — знамя после обстрела и атаки, всё в дырах и в дыму пороховом. А может, это портянка? Не буду вытираться. Так обсохну. Еще водичкой покраплюсь и обсохну…»»
Мы видим полную неустроенность домашнего быта, когда он подчас не может добиться элементарно необходимого: «Фонарь около дома опять не горел. Хозяин соседнего кабака никак не мог договориться со Штосом, кто будет платить за конопляное масло».
«Напишу на вас, сквалыг, жалобу и отправлю самому себе, — подумал Лядащев, — мол, конопляное масло жалеют и ругают ругательски государыню нашу в полной темноте. Выжиги проклятые! Хотя проще самому конопляное масло купить, честное слово».
В ответ на требование принести кофе он слышит: «Кофий нельзя пить на ночь! У вас же бессонница». И снова размышления: «Бульотку надо завести. Буду воду на спиртовке греть. И никакая дура не будет учить, что мне пить перед сном».
Из-за того, что «за квартиру не плачено полгода», Василий Фёдорович вынужден выслушивать практически требования хозяина: «Только деликатность, господин Лядащев, а не забывчивость, мы, немцы, никогда ничего не забываем, в отличие от вас, русских, так вот — деликатность мешает напомнить мне о долге…
Я готов ждать сколько угодно, но не согласитесь ли вы, господин Лядащев, похлопотать… не столько похлопотать, сколько выяснить обстоятельства дела, касаемого племянника моего…»
Именно поэтому дядюшка Лядащева всё время пытается его женить: «пришло пространное письмо, в котором граф описывал очередную, найденную для племянника невесту, на этот раз вдову, и не просто советовал жениться, а брал за горло и предупреждал, что «с первой же оказией пришлет оную кандидатку в Петербург»»…
Кстати, книжный Лядащев вовсе не ловелас, и различные дамы рядом с ним введены авторами фильма, думаю, просто для «оживляжа».
И этот служитель Тайной канцелярии — действительно хороший человек. Он с горечью скажет: «Я обалдел от человеческой подлости и глупости!» Но он не откажет в помощи тем, кому она действительно нужна.
Он будет возмущаться, узнав о просьбе Анастасии передать матери в крепость крест («Дочка грехи замаливает. Сама хвостом вильнула и, как щука, в глубину»), но, тем не менее, сначала предложит: «Если Бестужева жива останется, то после экзекуции передать ей крест не составит большого труда.
А в Сибири он ей больше, чем здесь, пригодится. Ссыльных у нас не балуют деньгами и алмазами». А затем всё же найдёт возможность помочь.
Увидев его во время допроса в доме графа Путятина, «Он мне поможет выбраться отсюда, — как заклинание, мысленно шептал Белов. — Он не может мне не помочь». И окажется прав!
Выслушав своего квартирного хозяина, он возмущается совершенно искренне. Ведь тот говорит о племяннике: «Но Россия сгубила его. Он стал пьяницей, как все русские. Он играет в карты. Он завел роман с весьма высокопоставленной дамой. Он стал необуздан и дик… Вчера он ввязался в драку на улице и теперь опять сидит под домашним арестом.
Причём дрался он на стороне русских офицеров, они били какого-то курляндца… Начальство собирается понизить его чином, а может быть, потребует его отставки». И немец делает совершенно неприемлемый для Лядащева вывод: «Два года назад я был бы рад этой отставке. Я взял бы его в дело. Сейчас это невозможно.
Он умеет только пить и приговаривать при этом дурацкие пословицы… Если он выйдет в отставку, то должен будет вернуться домой. Но родина его не примет. Зачем родине русский пьяница? Россия его споила, она должна и содержать его». Может ли Василий Фёдорович такое стерпеть? «Лядащев поднялся на локте и сказал, чеканя каждую фразу:
«Во-первых, у России достаточно собственных дел, кроме заботы о спившихся немцах. Во-вторых, сидели бы вы дома в своем Вюртемберге. В-третьих, не вам бы. Штос, ругать Россию…»» О последствиях для себя он в этот момент не думает.
Наверное, именно поэтому его ценят друзья. Тот же вспыльчивый Ягупов, едва закончив пародию на дуэль и готовый уже ввязаться в новую драку, всё равно по-своему заботится о нём. «Пили мы вчера у Ягупова. О-ой! — Лядащев опять глубоко, со стоном зевнул. — Ненавижу это занятие, да отказаться нельзя — обида на всю жизнь.
Домой меня чуть живого привезли. Кто — не помню». И дальнейшие расспросы покажут нам «заботу» Ягупова: «Посмотри-ка там, в углу, за стулом… Нет ли там бутылки? Если меня привёз домой Ягупов, то она непременно должна там стоять. И полная! Есть? Значит, точно Пашенька меня на второй этаж приволок».
И именно поэтому ему, Василию Лядащеву, поручают розыск похищенного бестужевского архива. Вспомним вопрос канцлера:
«— А пока — скажи, есть ли у тебя верный человек в Тайной канцелярии? Да чтоб не жулик, чтоб не пил, да чтоб честен, и чтоб постарался не за звонкую монету, а за дела отечества. — Он усмехнулся невесело, словно сам не верил, что сей безгрешный ангел может существовать в стенах Тайной канцелярии.
— Такой человек у меня есть, — сказал Яковлев твёрдо».
