Мама и бабушка ничего не замечали, они тянули саночки дальше. А четырёхлетняя Люся, лёжа на снегу, даже не могла крикнуть им: «Подождите!». У неё просто не было сил.
Внезапно её обуял ужас: а если они оставят её здесь, на ледяном ветру у Обводного канала? «Обернитесь, обернитесь!» — Мысленно умоляла девочка. Той зимой 1942 года весь её мир перевернулся.
— Ну что, мышонок, как дела в садике? – Весело спросил отец.
Люся бросилась к нему со всех ног. Морской офицер Николай Чернов вернулся домой после долгого плавания. Впрочем, настоящие моряки так не говорят!
— Запомни, мышонок, — с притворной строгостью говорил отец, — корабли – ходят! И только так.
В их просторной квартире на Рузовской улице всегда было светло и уютно. Люся обожала этот мир, наполненный ароматами бабушкиных пирогов, маминым пением и веселыми шутками отца. Когда они все собирались вместе, её сердце замирало от счастья.
Только одна вещь в мире могла порадовать её больше – окованный железом бабушкин сундук. В нём хранились тайны. Строго-настрого было запрещено его открывать. Только бабушка, Софья Андреевна, да мать имели к нему доступ.
Иногда из него извлекали тонкие, как паутинка, салфетки, чтобы украсить дом к приходу гостей. Порой мама забирала из сундука отрезы шёлка, чтобы сшить платье к празднику. Хранились там и удивительной красоты украшения, которые старались надевать лишь в день рождения или Новый год…
В июне 1941 года детский садик на Серпуховской улице отправлялся «на дачу» в Бернгардовку. Люся радостно предвкушала поездку – ведь это совсем другое, не то, что город! Но в первых числах лета она захворала. Вызванный врач покачал головой:
— Нельзя с другими детьми. Придется посидеть дома. За девочкой есть кому присмотреть?
— Да, у нас бабушка все время дома. – Испуганно сказала мать.
— Вот и хорошо. И строгий режим!
На улице звенели детские голоса, ребята из Люсиной группы с сумками и чемоданчиками уезжали за город. А малышка грустно смотрела в окно…
Этот случай и спас ей жизнь. Но тогда, в июне 1941-го, Люся об этом не знала. А когда 22-го числа на всю страну прогремела страшная весть, от испуга сжалась в комочек.
— Ну-ну, — стараясь говорить, как можно бодрее, успокаивала её бабушка. – Это далеко от нас!
Она ошибалась. Многие ошибались тем летом. А когда прозвучало слово «эвакуация», Люсина мама всплеснула руками. Она работала на заводе, тот оставался на месте, и сотрудники тоже… А скоро выехать за пределы города стало невозможно. Блокада. И где-то там, далеко, без малейшей надежды передать весточку, находился их папа…
Люсин маленький мир скоро сомкнулся до пределов одной бабушкиной комнаты. Она не понимала всего, что происходит, но кожей чувствовала мамину тревогу. Сжималось кольцо. Продуктов стало остро недоставать. Девочка из благополучной советской семьи, где трудились и зарабатывали двое родителей, вдруг узнала, что такое лютый голод.
Он окутывал её дурманом, он не отступал ни на минуту. Прежде она и не посмотрела бы на сухарики из чёрного хлеба, при бабушкиных-то пирогах! А какой роскошью они стали теперь!
Вдобавок ко всему, грянули страшные морозы. Во многих городских районах лопнули трубы, и даже добыть воду стало почти невозможно. Люсина мать сама ходила к Обводному каналу, и порой брала с собой Люсю. А потом они стали ходить вместе с бабушкой – у ослабших людей не хватало сил в одиночку тянуть ведро.
Однажды они вышли все втроём, побоялись оставлять Люсю одну: уже говорили о разных случаях с детьми… Дорога до канала была трудной, через высокие сугробы, но на саночках везли только Люсю. А обратно уже с ведром. Закутанная с головы до пят девочка стала чуть задрёмывать на морозе и соскользнула с санок.
Барахтаясь в снегу, она видела, как мама и бабушка идут вперед, но у неё не хватало сил их позвать. Дыхание перехватывало на ледяном ветру, а она столько времени вдоволь не ела! «Обернитесь, обернитесь!» — Шептала она без всякой надежды.
Материнское чутье подсказало: что-то не так. Метров через десять пропажу обнаружили, и мать, что было сил, помчалась к Люсе. Обнимала её, плакала, просила прощения. Тем же вечером в квартире хлопнула крышка сундука. Засыпающая девочка не видела, что там происходит. Но на следующий день в доме появилось немного продуктов.
С тех пор сундук открывали все чаще. Однажды бабушка достала какой-то маленький сверток и долго держала его в руках, не решаясь развернуть.
— Так будет лучше, Ниночка. – Ласково сказала она, поворачиваясь к дочери. – Но это всё, что у нас осталось.
Однажды они проснулись от страшного грохота. Валил дым, где-то раздавались крики. Мать быстро побросала тёплые вещи в какие-то тюки, одела Люсю, намотала платок на голову, принесла валенки бабушке, и вскоре они, все трое, уже стояли на улице и с ужасом смотрели, что происходит. С другой стороны их дома… ничего не было.
— В убежище. – Приказал какой-то строгий человек на улице. – Вы из этого дома?
— Да-да.
— Тогда идемте. Здесь нельзя оставаться.
В том самом убежище было много людей. Полуподвальное помещение, почти без света, было холодным. Но скоро Черновых определили в другое жилье – на улицу Бронницкую. Кем-то оставленная квартира казалась пыльной, нежилой, но мать быстро навела порядок.
Вспоминая о том, как делалась уборка, Люся диву давалась: как у нее хватало сил? Она-то сама, как и бабушка, уже передвигалась с трудом… Бабушку вообще было не узнать – прежде у нее было круглое ровное лицо, похожее на сдобный пирог. А теперь казалось, что она вся состоит из переплетённой сетки морщинок…
Они видели всё, они пережили всё со своим родным городом. Видели вереницы санок с укутанными людьми, которые больше никогда не будут смеяться. Видели зарево над ленинградскими улицами… Они дрожали над каждым кусочком хлеба… Но они выжили. Какой-то невероятный ангел-хранитель сберег эту семью.
18 января 1943 года произошел прорыв блокады. Днём полного освобождения Ленинграда считают 27 января 1944-го. Люся помнила этот день. На улицах кричали и радовались, а бабушка, смахивая слезинки, испекла… хлебец из картофельных очистков. Маленький, неказистый, но каким он показался вкусным!
С тех пор каждый год 27 января они пекли домашний хлеб. После Победы вернулся совершенно седой отец, но прожил только два года – его здоровье было подорвано навсегда. Мама Люси и бабушка переехали в другую квартиру, потому что на Бронницкую вернулись хозяева.
Новая была меньше, но зато совсем рядом с их бывшим разрушенным домом. Оттуда забрали всю уцелевшую обстановку, включая теперь уже пустой бабушкин сундук.
Люся – Людмила Николаевна – выросла, вышла замуж, обзавелась детьми и внуками. Судьба распорядилась так, что она поселилась в Севастополе. Но январская дата осталась для неё священной. Как и память о тех детских годах в замерзшем блокадном Ленинграде.
