— Помилосердствуй, — умоляла племянница, — все в твоих руках!
Глядя на девятнадцатилетнюю Агафью, в очередной раз подумал купец Бухвостов, что она слишком похожа на свою покойную мать. Тот же поворот головы, тот же взгляд серых глаз из-под длинных темных ресниц… Любил Афанасий Бухвостов свою сестру Марью. Ох, любил! Добрее женщины он никогда не встречал. А потому, распахнув двери дома, пустил Агафью на порог. Ее счастье зависело теперь только от него.
Шесть лет было Агафье, когда умер отец. Вернулся домой, перекрестился перед иконами, а потом упал… Громко причитала мать, вокруг суетилась прислуга. Богаты были купцы Куприяновы… Отец так и не оправился, а Марья Куприянова, почерневшая от горя, рыдала днями напролет.
Она была младше мужа почти на тридцать лет, но любила его больше жизни. Никто и подумать не мог, что такое счастье возможно: отдали юную деву за вдовца, никто и не предполагал, что так будет… Но вышло невероятное! С первого взгляда полюбила Марья своего мужа, и дочек его от первого брака никогда не обижала. Впрочем, взрослые были дети. Почти ровесники Марьи.
Потеряв мужа, Марья Куприянова сразу как-то постарела. Было ей в ту пору всего двадцать три года, молодая совсем! Семья умоляла одуматься, не растворяться в горе. Но ведь сердце человеческое устроено не как бездушный механизм. Ему нельзя приказать: с кем биться в унисон, а с кем – нет. Так что Марья страдала и потихоньку, шаг за шагом, сходила в могилу. Не думала совсем о своей дочке Агафье, маленькой наследнице отцовского состояния.
Куприянов оставил жене дом в Калуге, земельные угодья подле города – совсем недалеко от имения Гончаровых, Полотняного завода – а еще дело. Было у купца четыре лавки, которые давали хороший доход. А еще была договоренность, подписанная на бумаге: что в возрасте восемнадцати лет его единственная дочь, Агафья, пойдет замуж за сына калужского дворянина Милорадова. Договорились о том, когда девочке исполнился годик. Жениху было на шесть больше. Но родители посчитали сделку выгодной.
— Благослови тебя бог, — шептала Марья, встречая свой последний рассвет. Обняла маленькую дочь и закрыла глаза навеки. Круглой сиротой осталась Агафья. Но сиротой богатой!
Был у нее дядя с материнской стороны – бобыль-купец Афанасий Бухвостов. Была у нее бабушка со стороны отца. Совсем старенькая, но весьма непростая. В Калуге многие знали Наталью Куприянову: гордая, умная, всегда слово держит. А уж как дела вела в свое время… Так что малышку отправили прямо к ней. И взяла над ней Наталья Ильинична полную опеку. Правда, по всем документам выходило, что главный ответственный за нее – тот самый холостой дядя.
Росла Агафья и хорошела. Приходили к ней в дом учителя. Боялась Наталья Ильинична в 1842 году искать для девочки школу – уж больно ненадежно! Да и другие купеческие семьи своих дочек держали дома.
— Слава богу, не бедствуем. – крестясь, говорила Куприянова. – Можем себе позволить.
Учили Агафью французскому и английскому языкам. Умела она шить, вышивать, петь, танцевать… Знала немножко географию и историю. А еще знала, что глаза у нее большие и серые, глубокие, как озера… И брови над ними – как две черные дуги. Хорошая росла девушка!
В бедного учителя французского она влюбилась так, что сама не понимала – как так вышло. Был он сыном пленного француза, осевшего в России после 1812 года. Называли его Жаном Ивановичем, и платила ему бабушка немало. Говорил прекрасно, литературу знал назубок… Да только не для него растили наследницу.
Жан Иванович – молодец двадцати шести лет – отвечал Агафье взаимностью. А дело бежало к тому самому роковому сроку, когда купеческой дочери надлежало выйти замуж!
— Ты что удумала? – подбоченясь, сказала Наталья Кирилловна. – Как будто не знаешь? За нарушение брачных обещаний придется платить! И много! Неужто опозоришь семью?
Ей велели забыть про бедного французика. Отказали Жану Ивановичу от дома. С помощью служанки удавалось Агафье какое-то время отсылать любимому письма, а потом горничная призналась: боязно! Не может она больше так рисковать! Вот и прекратилась переписка.
И тогда Агафья Куприянова решилась на шаг, о котором никто и подумать не мог. Прямо направилась к своему официальному опекуну и заявила:
— Дяденька, пощади, бога ради!
Упала в ноги, плакала, рассказала обо всем. За Милорадова идти не хочет. Знает, что достойный человек, ничем себя не запятнал, да только сердце ее лежит к другому. Маменька ее была счастлива в браке, и Агафья хочет, в память о ней, тоже счастливой быть. Чтобы в уважении и любви прожить всю жизнь.
Имя покойной сестры подействовало на Бухвостова. Обняв племянницу, уронив слезу, он подвел ее к красному углу и указал на иконы. Обещал, что благословит молодых, если француз Жан Иванович примет православие. А потом, так и быть, заплатит отступные Милорадовым, что свадьба сорвалась. Пусть уж только не зря все это будет.
Сын пленного француза согласился поменять веру без лишних слов. Был католик, стал православный Иван Иванович. Крестил его местный батюшка, даже глазом не моргнув. Таких немало в ту пору было… А потом Иван Иванович с любимой своей Агафьей пожаловал в дом Афанасия Бухвостова и получил от него опекунское благословение. Назначили день свадьбы.
Шипели Милорадовы, много неприятных слов сказали в адрес невесты и ее жениха, но и они были вынуждены признать: уж больно красивая пара! Венчались Агафья и ее бывший гувернер, от всей души приносили брачные обеты. С той поры считалась дочь купца Куприянова полноправной владелицей всего, что имел ее отец. Выплатили Милорадовым, что полагалось, а потом занялись делом.
Впрочем, со временем Агафья и Иван Иванович Мартен перебрались в Петербург. Обустроились, обжились. Родили восьмерых детей, из которых половину схоронили. Афанасий Бухвостов, уходя в иной мир, оставил им все, чем владел. Первенца своего, кстати, Агафья и ее муж назвали в честь него – Афанасием. Ведь именно он сделал возможным их счастье.
Бабушка, Наталья Ильинична, до этого славного времени не дожила. Она умерла вскоре после свадьбы внучки и была страшно недовольна: по ее мнению, брак с нищим французом был страшным мезальянсом.
К слову, Агафья была счастлива. И прожила со своим супругом тридцать девять лет.
